+ К ВЕЧНОЙ ИСТИНЕ +

+ Нравственное богословие для мирян, Заповедь 5:

 

 

Заповедь 5: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли»

 

Грехи детей. 4

Холодность к родителям.. 4

Непослушание воле родителей. 5

Грубое обхождение с родителями, укоры им и злословие их. 6

Пренебрежение родительскими молитвами и родительским благословением.. 8

Немоление со своей стороны о родителях и произношение на них самих проклятия. 9

Бегство от родительских наставлений или же скорое забвение их наставлений. 10

Выходы или отлучки из дома без ведома родителей. 11

Неправильные, уничижительные отзывы о строгости и взысканиях со стороны родителей  11

Без нужды отделение от дома отцовского. 13

Оставление беспомощными родителей в несчастье их, в болезни и при старости лет. 13

Непредоставление престарелым родителям возможности более готовиться к будущей жизни или только не предложение им этого. 14

Ложная стыдливость за простых родителей. 15

Непочтительные отношения к тестям и свекрам, отчиму и мачихе. 16

Поднятие рук на родителей. 17

Отцеубийство. 17

Неотдание последнего долга родителям погребением их, а также— поминовением, особенно в положенные дни. 18

Нарушение завещания родительского. 19

Почитание родителей больше, чем Бога. 20

Грехи в семье и родстве. 21

Пренебрежение своим дедом и бабушкой. 21

Грубые чувства к родным брату и сестре. 21

Незаботливость руководить младших в семье, а со стороны младших – непочтение к старшему  22

Нелюбовь к «приведенным», а также и к сродным братьям.. 23

Без нужды домашний раздел с братьями. 23

Вражда и тяжбы с родственниками. 24

Предательство беде какой и на самую смерть своего брата или сестры.. 25

Презрительная незаботливость о порочном брате. 25

Пренебрежение простыми братьями и родственниками, а вместе с тем—отказ беднейшим из них в пособии. 26

Неотдание достойной цены (чести) умному родственнику. 26

Пристрастие к своим родственникам.. 27

Грехи родителей. 27

Порочное состояние духа в минуты зачатия дитяти и нравственное невнимание ко всему времени беременности. 27

Физическое небережение себя вовремя беременности, и отсюда— ранние или мертвые роды   28

Принятие мер к избежанию зачатия. 29

Изведение во утробе или убиение вслед за рождением своего младенца. 30

Неверности повивальной бабки своему долгу. 30

Неокрещение или неприобщение дитяти, затем умершего. 31

Подкинутие младенца. 31

Некормление грудью своего дитяти, кроме болезни. 32

Заспание у груди младенца. 33

Небрежный или, напротив излишне-заботливый уход за детьми. 33

Неучение детей с раннего возраста молитвам и неприучение их к хождению в церковь, всегдашнее пощадение их будить к заутрени. 34

Оставление надолго дитяти без приобщения и незаботливость начать исповедь его после семи лет  35

Приставление к детям для воспитания иноверцев. 36

Ложное или единственно для целей земных и суетных воспитание детей. 36

Лишение совсем детей образования. 37

Подстрекательство детей, во время воспитания их к гневу— мести, а также к честолюбивым мечтаниям относительно будущности их. 39

Пристрастная любовь к одному из детей. 40

Непопечение о девственности и трезвенности своих детей. 41

Невзыскание или, напротив, частые и жестокие взыскания с детей. 44

Чрезмерное отдаление от себя детей или же, напротив, такое обращение с ними, которое не внушает им страха говорить и делать худое даже при родителях. 45

Немоление о детях малых и возрастных. 46

Стеснение детей в делах богоугодных. 47

Лишение детей без причины родительского благословения. 48

Проклятия на детей. 48

Намеренное пред детьми унижение отцом матери их или матерью отца их. 49

Явные соблазны собственным детям.. 50

Ропот на многочадие или на большую семью.. 52

Безутешная печаль об умершем дитяти. 52

Лишение взрослых и отделившихся детей всякой поддержки и наследства. 53

Непонятливое вмешательство в умные дела взрослых детей. 54

Притеснение своих пасынков и падчериц. 54

Угнетение усыновленных и приемышей. 55

Оставление без всякой опеки незаконных детей. 56

Злонамеренное предательство какому либо неблагополучию собственных детей с употреблением во зло родительской власти над ними. 57

Холодные чувства к внучатам и незаботливость о внучатах. 57

Притеснение своей невестки или зятя. 58

Излишняя любовь к своей семье до равнодушия к крайним нуждам других семейств. 59

При бездетности непитание в себе отеческого чувства и даже ненависть к детям.. 59

Непопечение о крестниках. 60

Непочтение к крестным.. 61

Корыстное кумовство. 62

Грехи воспитанников и воспитателей. 63

Неблагодарность и прямая плата за добро злом своим воспитателям, учителям и благодетелям   63

Забвение добрых предостережений для жизни со стороны законоучителя или учителя. 65

Непочтение к старым людям.. 65

Старание заслужить любовь у своих воспитанников потворством им.. 66

Пренебрежение здоровьем воспитанников. 68

Опущение в деле воспитания самого главного: «веры и духа благочестия». 69

Равнодушие к особенным порокам воспитанников или собственные худые примеры им   70

Попрек других своим благодеянием.. 72

Грехи слуг и хозяев. 72

Небережение хозяйского добра и вообще нерадение о пользе хозяев. 73

Положительные и намеренные убытки хозяевам.. 73

Неверность в служении по обязательствам и обязательным отношениям.. 74

Перенос тайн хозяйского дома и искусственное произведение раздора в хозяйском доме  75

Злоупотребление доверием господ, подобно слуге пророка Елисея. 76

Научение хозяйских детей худому или же злонамеренное смолчание пред родителями о худом в них  76

Грехи слуг в своем кругу, или в отношении друг к другу. 77

Частая перемена мест служения. 78

Горделивое обхождение с прислугой. 79

Худое содержание прислуги. 80

Обременение слуг работою и небрежение о заболевшем слуге. 80

Удержание мзды наемничи. 81

Употребление слуг в орудие своих страстей и для худых своих дел. 82

Препятствие слугам ходить в церковь, а особенно отговеть в пост, и отказ им приготовлять для себя постную пищу в пост. 83

Беспечность вообще о нравственности слуг. 84

Слепое пристрастие к своему слуге до подчинений ему, или до обладания с его стороны   85

Грехи в дружеском союзе. 86

Легкомысленный выбор друга. 86

Своекорыстное дружество. 87

Дружество только для одинаковой страсти. 88

Опасное дружество с лицом другого пола. 88

Сокрытие правды пред другом относительно вины его в чем или, напротив, незащищение его от напраслин, от худого отзыва, которого он не заслужил. 89

Измена другу. 90

Оставление старого или отцовского друга. 92

Недружелюбие. 92

Пристрастие к сверстникам (товарищам) или, напротив, пренебрежение ими. 93

Жизнь гражданская и общественная. 94

Оспаривание верховной власти. 94

Поносное слово или только хульная мысль на царя. 96

Неискреннее отношение к радости или печали царя, всего дома его, а отсюда—неискренняя молитва о нем.. 96

Несохранение тайны царевой или служебной. 97

Неуважение к государыне. 98

Непочтение к наследнику престола и ко всему царствующему дому. 98

Злонамеренное оскорбление памяти умерших царей. 99

Большее расположение к западным государствам, чем к своему отечеству. 99

Предпочтение к службе, в благотворительности и во всем иноверцев и иностранцев своим русским   100

Предпочтение иностранных языков в изучении и в разговоре отечественному. 101

Заимствование от иностранцев явно вредных обычаев. 102

Бегство из отечества или только без нужды проживание за границей. 102

Неоказание помощи своеземцу в чужой стране. 103

Участие в тайных обществах или в явном возмущении. 104

Пристрастные выборы в должности и склонение к тому же других. 106

Злоупотребление своим влиянием и властью в общественных собраниях и на мирских сходах  108

Злоупотребление доверием общества по должности гласного или члена комитета или учреждения какого. 109

Недобросовестное и неусердное исполнение обязанностей службы.. 111

Уклонение от бескорыстного служения отечеству в должностях по выборам, равно как и от повинностей общественных. 112

Равнодушие к общественным нуждам и бедствиям.. 113

Уклончивость от того, чтоб законным путем остановить очевидные и вреднейшие злоупотребления в делах своего общества. 114

Нерасположениe к собственному званию.. 115

Сословная ненависть и возбуждение ее в других. 116

В обязанностях к начальникам.. 117

Повиновение начальству только из страха, а не по совести. 117

Ропот и поносные слова на начальника. 118

Отрицание совсем властей. 119

Снискание благоволения у начальника подобострастием к нему. 120

В обязанностях самих начальников. 121

Непредусмотрение нужд и непредотвращение всего опасного для вверенных начальническому попечению.. 121

Слабость и бездействие в управлении или же, напротив, жестокость и притязательность  122

Внушение подчиненным покорности закону и порядку одним только гневом-криком.. 125

Начальническая недоступность. 125

Присвоение собственно себе, своему лицу, власти над другими. 127

Попрание своею властью одинаковой или же и низшей власти других лиц. 128

Неоказание начальнического покровительства православной Церкви. 129

Стеснение подчиненных в исполнении христианских обязанностей. 131

При управлении другими нестарание управлять самим собой. 133

Неподавание доброго примера, и даже соблазнительные примеры лицам зависимым и подчиненным   134

Невнимание по службе к людям беззащитным и многосемейным.. 135

Лишение достойных людей награды, повышения или прямое притеснение их по зависти  136

Притупление в себе самом чувства страха и стыдливости к преступлениям от разбирательства чужих преступлений. 137

Оставление молитвы о добром управлении другими. 138

Грехи воинов. 138

Тоска по родине, а отсюда намерение о побеге или самый побег от службы.. 138

Неверность по службе из-за корысти, или подкупа. 139

Ложь нижних воинских чинов. 140

Чрезмерная требовательность к хозяевам, дающим квартиру, а затем неблагодарность к ним   140

Вместо охранения покоя и имущества жителей, разрушение всего этого воровством всякого рода  141

Грубое пьянство, и в пьянстве любодейство. 142

Жестокосердие при отправлении воинских обязанностей. 142

Рассеянность мыслей и чувств в отношении к церкви, святыне, к исповеди и св. причащения  143

Отношение к пастырям.. 144

Неуважение к архиерею.. 144

Грехи против приходских священников. 145

Грехи против духовного отца. 147

Непринятие от священников благословения. 149

Требование от священников одной светскости или только наружной степенности и нелюбовь к истинным пастырям.. 151

Неснисхождение к недостаткам священников. 153

Старание узнавать и распространять о священниках худое. 154

Отказ в содержании священникам к сиротам их. 156

Непочтительность к монахам.. 158

Обращение с доверием к пастырям иноверным и пособия на иноверные церкви вместо своих  161

 

 

После Бога почитай и люби родителей, а за ними тех, которые тесно разделяют с тобою жизнь с какой либо стороны

 

Эта заповедь, пятая по числу, но первая в отношении к ближним, в особенности «широка зело» (Пс.118,96). Из ближних более всех имеют право на уважительность и лю­бовь нашу родители наши, на которых в свою очередь лежат важнейшие обязанности к детям. Затем, в ближайшем к нам отношении находятся лица, как либо заменяющие для нас родителей, например, старшие в семье, воспитатели, учителя и т. д.; а потом—тесно разделяющие с нами жизнь домашнюю и общественную, и наконец— отцы в духовном смысле.

 

Грехи детей

 

Холодность к родителям

 

«Матерних (родильных) болезней не забуди» (Сир.7,29). Одни только животные по прошествии некоторого времени забывают и совсем не узнают тех, которые родили их. Человеческая сыновняя любовь так естественна, что это есть первое чувство, которое возникаете в человеке от младенчества его, первая добродетель, для которой разви­вается его сердце: любви к родителям не заменить вполне или не должна бы заменить никакая другая любовь, кроме супружеской (если кто вступит в законное супружество). Итак грех не чувствовать и не выражать привязанности к родителям; например: непохвально во время разлуки с ними в некоторой мере не тосковать о них и совсем не писать к ним, а встретившись с ними после разлу­ки чуждаться горячих ласк их; нет, очевидно, сынов­ней привязанности в том, когда сын для службы или должности избирает себе отдаленную от родителей мест­ность, а затем, поступив от них вдаль, не старается при первой же возможности переместиться к ним, тогда как без всякой потери мог бы проходить ту же службу или быть на том же частном занятии и при них. Явная холодность—редко ходить в дом родительский, отделившись от него; явное отсутствие сыновней преданности—не защи­щать родителей пред другими, когда неправильно о них думают и отзываются, между тем как детям (взрослым) более известны их свойства и намерениях в действиях,— не употреблять законной защиты или ходатайства за них и тогда, как их прямо обижают; противно сыновней любви не оберегать родителей от малейшей досады и неприят­ности, говоря или делая то, что, как известно по харак­теру их, не понравится им, да и не должно понравиться всякому благомыслящему; несогласно с сыновнею любовью— не быть только предупредительным к родителям; но, всего хуже, говорить, будто «и совсем не за что питать к отцу—матери чувство привязанности, будто долг их был воспитать тех, которых они родили». В последнем случае выражается уже самое низкое чувство со сто­роны сына или дочери. Одна жизнь есть такое благо, за которое дети никогда не могут отплатить родителям равным благодеянием (Сир.7,30). Прежде чем дитя родится, сколько забот и осторожности должна иметь мать, чтоб сохранить его утробную жизнь! сколько мук должна вытерпеть мать при рождении младенца. А затем, не родителям ли сво­им человек обязан сохранением своей жизни в дет­стве, знанием первой молитвы к Богу и т. д.?

 

Непослушание воле родителей

 

«Чада, послушайте своих родителей о Господе: сие бo есть праведно» (Еф.6,1). Праведно, или справедливо, это во всех отношениях. Так: ведь нет древнее и естественнее вла­сти, как власть родительская: отцы, как вместе с тем главы семейств (патриархи), явились раньше, чем стали известны народные правители и цари. Так. образ, они для детей лица священные, или как приставники от самого Бога; в их воле, которая (за редкими исключениями) бывает к детям доброжелательная,—дети могут видеть для себя выражение воли Божией.—Долг сыновнего послушания им в слове Божием и поставляется, можно ска­зать, рядом с богопочтением; например, Господь Бог даже отказывается от принятия той жертвы, в которой дети отнимают что либо необходимое у своих родителей под предлогом дара, или жертвоприношения Ему (Мф.15,5-6). Сын не­послушный в доме родительском и нигде не будет послушным, уступчивым, — ни в службе, ни в частной жизни, ни в общежитии (2Тим.3,2). В доме родительском, пока он не вышел в общественную жизнь, для него начальственные лица только отец да мать, и приятна ему должна бы быть такая зависимость: а потом пять-десять человек вдруг может быть будут предъявлять ему исполнение своей воли,—выражать пред ним по праву свои требования. И вот, если он не привык беспрекословно испол­нять волю только двух естественных для него начальников—отца и матери: то как же тяжело покажется ему покоряться воле многих посторонних для него лиц, но влиятельных на его судьбу!—Добрые и умные родители так много делают для своих детей, столько перенесли и переносят ради детей изнурительных забот, бессонных ночей, что им принадлежит неотъемлемое право требо­вать, чтоб дети исполняли их волю, например в выборе звания или службы.—Но если родители и порочны или сами не исполнили какого либо важного долга в отношении к своим детям: этим не уничтожаются их права над деть­ми, только бы они требовали от детей законного; за то в этом случае сыновнее послушание получает еще большую цену. Или если дети сделались уже самостоятельными, сами имеют детей,—все же они в отношении к родителям не перестали и до гроба не перестанут быть детьми, а так. обр. не освобождаются от сыновнего послушания: только в это время послушание их теряет характер безуслов­ной зависимости. Словом, послушание родителям такая естественная и священная обязанность, что непокорность, упорство пред ними, когда они благонамеренно и согласно с законом Божиим чего либо требуют или к чему ли­бо убеждают своих детей, или непризнание совсем над собой их прав числятся между признаками «последних времен» (2Тим.3,2). Отсюда и суд Церкви непокорным детям са­мый грозный: «иже... родителей своих в коей вещи благо­честивой преслушаяй, при животе и при смерти проклят да будет» (Номокан. Пр.114). О, какой же это страшный грех—непокор­ность, противление родителям!

 

Грубое обхождение с родителями, укоры им и злословие их

 

«Всем сердцем твоим прославляй (почитай) отца тво­его» (Сир.7,29). А некоторые не хотят даже назвать отца—мать как следует или избегают того, чтоб часто называть их отцовским именем, в котором между тем ни на волос нет ничего излишне-присвоенного ими (так вместо слов: «батюшка... матушка...» в разговоре с родителями они обращаются безименно: «вы, ты...» или только говорит: «послушайте»). Как грубо это! Затем, грех не отдавать родителям того особого почтения, какое выражают к ним и посторонние лица по особенному их званию и ко­торое вдвойне требовалось бы от детей: именно—не принимают у отца, имеющего сан священнический, рукоблагословения при свидании и прощании с ним. Грех, встре­чая или провожая у себя отца—мать, даже не встать перед ними на ноги по гордости. Грех отвечать им колко, с криком, с насмешливой улыбкой или в насмешливом тоне. Грех без всякой нужды противоречить им. Грех только лишь с угрюмым взглядом обращаться к ним, только лишь не выражать к их положению особенного участия, вообще—не показывать пред ними ласк: сыновня ласка заметим, особенно желательны родителям под старость лет их; тогда это великая отрада для ро­дителей.—Грех делать родителям укоризны за их недо­статки, и с одною только целью завинить их, без искреннего намерения послужить к исправлению их от этих недостатков, между тем как они терпели же слабости самих детей, были же снисходительны к детям, когда дети в отрочестве досаждали им своим упрямством или шалостями. Грех подобным образом укорять родителей за случаи их забвения или за неосновательные в чем либо рассуждения или за странности какие, что легко встре­чается в них тогда, как они оскудеют памятью и даже разумом своим (Сир.3,13). Грех осуждать их, или переговаривать в своем семейном кругу, между братьями и сестрами. Грех особенно упрекать их напрасно, например в скупости на одежду для детей, между тем как для больших обнов детям они не имеют средств, не говоря уже о том, что каждое и малое сбережение, которое оста­лось бы от них, пошло бы детям же. Грех особен­но укорять родителей в духовных делах их_: например, в богомолье, в милостынях,—когда по поводу этих дел посторонние лица (мир) глумятся над ними и ропщут на них. Все эти виды непочтительного обхождения с роди­телями отнюдь не мелочь, и не извиняются со стороны де­тей ни близостью или короткостью отношений к ним отца—матери, ни малою развитостью родителей, ни такою надеждою, будто добрые родители не взыщут за грубость с единственного может быть сына или дочери. А также нечего оправдывать свою неласковость угрюмостью и молча­ливостью самих родителей: например под старость лет родителям и свойственно быть угрюмыми или молчаливыми вследствие забот, болезней, огорчений в жизни; а зачем же молодым-то детям смотреть на это и платить в отношении к родителям намеренно тою же монетою?—Наконец, когда грубое обхождение с родителями доходит до ругательных слов, прямо в глаза или заочно (у иных с скверною матернею бранью или только в присутствии других—малых детей их); когда сын или дочь, по при­меру Хама, посмеиваются над родителями в том или другом положении их, когда порочат родителей пред посто­ронними лицами или в постороннем доме, разглашая об них худые вести;—тогда припоминается древний закон: «иже злословит отца своего или матерь свою, смертию да умрет» (Исх.21,16),—закон, который и в Новом Завете повторил Господь Иисус Христос (Мф.15,4). За это самое «погаснет светильник среди глубокой тьмы», т. е. дерзкий сын будет жить как в непроходимой темноте, нигде не найдет себе счастья (Притч.20,20). И так горе дерзким детям!

 

Пренебрежение родительскими молитвами и родительским благословением

 

Между тем сказано: «зане молитвы родителей утверждают основания домов» (Мол. при венч. вт.); «благословение отчее утверждает домы чад» (Сир.3,9). Кто имеет у себя отцом человека благочестивого или матерью—женщину богобоязненную; тот прямо может смотреть на свое благополучие, как на плод усердных молитв об нем отца или матери.—Благословение же родительское столь дорого, что Исав, и не совсем благонравный сын, поднял громкий и жалостный плачь, когда узнал, что вместо него воспользовался благословением брат его (Быт.27,34). Важная эта тайна, почему молитвы и благословенье родителей сильно действуют. За болезненные труды родителей по рождению и воспитанию детей Господь Бог дает им награду: «проявлять особенную благоде­тельную силу на своих детей там, где они уже легкое выполняют, т. е. когда молятся только за детей или благословляют дитя словом-рукою». Они—родители, несом­ненно, бывают орудиями творческой и промыслительной силы Божией в отношении к своим детям, и отсюда— урок для детей видеть в них божественную к себе благость, всеблагий промысл о себе Отца небесного. Да и самое имя отца Господь Бог, так сказать, уделил от Себя земным отцам, будучи сам отцом единородного своего Сына; потому что это имя не с человека или от человеческих рождений заимствовано для Божества, а соб­ственно от вечного Божества перешло к людям (Еф.3,14). И так не разумны и грешат пред Богом дети, если даже и не представляют себе, что о них молятся каждый день родители, если не признают особенной силы молитв родительских за них в особенном каком либо положении своем, если не желают с чувством благодарности прододжения этих молитв. Тем боле злонравны и оскорбляют Бога такие дети, которые смотрят на родительское благословение, как только на обряд, которые и не думают видеть для себя никакой потери, если не будет для них родительского благословения,—которые, наконец, уг­розу быть лишенными благословения называют одним «запугиванием». Посему участь таких детей оказывается часто к худшею участи Исавовой.

 

Немоление со своей стороны о родителях и произношение на них самих проклятия

 

Когда дети (пусть и несовершеннолетние, но уже понимающие), не молятся о здравии и долголетней жизни родителей: это значит, что они не дорожат собственным своим благополучием; потому что в здоровье родителей они должны видеть обеспечение своей участи. А молитвы о родителях детей вполне возрастных или самостоя­тельно живущих, как во всякое время, так особен­но в день именин отца или матери за литургией, за молебном, должны быть выполняемы еще более с искренним побуждением; потому что эти дети вполне же могут сознавать, что родители—первые в мире для них благо­детели, а жизнь и здоровье—первое счастье для каждого человека;—еще потому что чем далее здравствуют роди­тели, тем приятнее детям слышать от них живые предания как о своем детстве, которое в свою очередь приятно вспоминается за свою невинность, так и о жизни их самих и, наконец, о дедах или дальнейших предках, Возрастные дети должны молиться не о здоровье толь­ко или долголетии своих родителей, но и о том, чтоб родителям их достигнуть вечного спасения. Что же до отцепроклятия, то оно свойственно только самому злому сы­ну: «чадо зло клянет отца, и матерь не благословит» (Притч.30,11). Оно показывает в сыне или дочери даже чудовище злос­ти и, без сомнения, не имеет своей силы, а обращается на голову того же, кто произносит его.

 

 

Бегство от родительских наставлений или же скорое забвение их наставлений

 

«Не отрини заветов матери твоея» (Притч.1,8); «чадо! помяни заповеди моя, да не изгладятся от сердца твоего» (Тов.4,19). Так как родители, «прожив свой век», приобрели много опыт­ности, и так как к ним-то ближе, чем ко всякому другому, относится счастье и несчастье их детей, следо­вательно, советы и наставления их детям не могут быть не искренними: то долг детей верить их совету, а не предпочитать им посторонних советников, хоть бы иног­да совет их было совершенно в разрез советам последних;—долг детей просить родительских наставлений на каждое такое дело, которое ново и при новости своей весьма важно или только представляется сомнительным и затруднительным. Особенно так дети должны обращаться к своим родителям до совершеннолетия своего или до выхода из опеки их. Но где же внимание и доверие ро­дителям (и по видимому нисколько не оскорбляя их)— бегать или уклоняться под разными предлогами от раз­говора с ними, как только они хотят дать совет, как намерены сделать замечание, как начнут беседовать о духовном, чтоб предостеречь детей от суетности и воль­ности, от ошибок в действиях? или где искренность сыновняя — отделываться от родительских наставлений одним молчанием, не убеждаясь в душе этими наставлениями? Равным образом вина—завтра же забывать, что вчера бы­ло сказано родителями в урок и на что изъявлено сер­дечное сочувствие,—вина не помнить того, против чего ро­дители с особенною заботливостью убеждали (например не курить бы табаку, не есть по постам скоромное). Можно еще забыть, что либо другое или слова посторонних лиц, но не заказ родительский. Нет; добрые отеческие советы надобно помнить и после смерти отца.

 

Выходы или отлучки из дома без ведома родителей

 

«Или не жезл руки нашея есть внегда входити (сыну нашему) и исходити пред нами», говорится в свящ. книге Товита (Тов.5,18). Да; дети—особенно несовершеннолетние—не иначе должны пускаться на каждый свой выход или выезд из дома, на каждое свое свидание вне дома, как спросив­шись у отца или матери, а за отсутствием того и другого из родителей, у старшего в семье; они должны так де­лать тем более, если сами родители требуют спрашивать­ся у них и если отлучка предполагается продолжительная, на несколько часов или дней. Совершеннолетние же дети, живущие в доме родительском, по крайней мере, могут сказываться о себе: куда и на сколько времени они отлу­чаются? Это необходимо частью для родителей, которые мо­гут понуждаться в их послухах во время отлучки их. Но более необходимо и полезно это для самих детей. Ког­да каждый шаг из дома дети будут делать с позволения или только с ведома родителей, тогда они больше бу­дут чувствовать свою зависимость от родителей: а такое чувство и естественно и для доброго сына или дочери приятно:—тогда каждый же шаг будет сопровождаться для детей родительским благословением, след. большим успехом; тогда меньше будет допущено ненужных или вредных отлучек, пустых свиданий. Как спокойно идти или ехать куда либо с такою мыслью, что родители о том знают и на то дали позволение! Но грешат, грешат де­ти, если по самоволию, по гордости или дерзости отлучают­ся из дома родительского без всякого спроса. Не возвра­щаясь иной раз до позднего вечера, а иногда и несколько дней,—положим только с прогулки или отдыха, они тем наводят на большое беспокойство своих заботливых ро­дителей.

 

Неправильные, уничижительные отзывы о строгости и взысканиях со стороны родителей

 

«Безумный ругается наказанию отчю» (Прит.15,5). Строгость и наказания родительские также необходимы до совершеннолетия детей, как неизбежен в людях первородный грех и как необходимо противодействовать почти на каждом шагу проявлениям этого греха в детях. А что, действи­тельно, и малолетние дети по природе своей склонны ко греху,—пример этого можно видеть особенно из злого чувства зависти, которое нередко и в детской натуре обнаруживается; так, зависть замечалась даже в молочных братьях (значит—в младенцах), которые питались од­новременно грудью своей матери. Эта прирожденная нак­лонность к злу, существующая в детях только в воз­можности, или как только затаённая способность и сила, и легко пробуждается в них, легко переходит в действительные злые чувствования и деяния; если к тому и дру­гому греху они будут иметь поводы, внешние впечатления. А как все такие поводы и впечатления не могут быть устранены от детей, и следовательно, зачатки прирожденного зла, в силу их, без труда могут развиваться в детях, например, ложь: то мало одной внимательности и осторожности в обращении с детьми; чтоб они не усвоили себе чего либо худого; нет,— требуется и насильственное удержание их от зла. Сам Господь Бог, воспитывая человечество, употребляет наказания, и когда Он наказывает кого, это признается доказательством или признаком Его отеческой любви (Евр.12,6). И так называть строгость родителей злоупотреблением их власти, капризом их характера, настоящим тиранством, вредною системою устрашения или же объяс­нять их строгость одним невежеством их,—тоже сво­его рода невежественность и решительная несообразность с делом. Напротив, должны дети оставаться благодар­ными за родительскую строгость, как за время первоначального воспитания своего, так и в последующем затем времени: «аще жезлом биеши (сына), не умрет от него» (Притч.23,13). Пусть иногда и при строгости не выходит умным сын; но без строгости он вышел бы еще хуже. А потом, если б и действительно отец—мать допускали иногда излишние или неправильные взыскания, если б увлекались чрезмерным гневом при наказании или только по поводу гнева - то своего, происшедшего может быть от посторонних причин, и наказывали,—дети не должны мстить им за это впоследствии времени холодностью, упреками, жало­бами пред кем либо. Почему не должны?—Потому что и суровая строгость в родителях бывает невинною, так как происходит от любви к детям; если иногда и очень строго, круто поступит отец с виновным сыном или с виновною дочерью,—этим показывается только то, что он разом хочет остановить зло, но уже никак не равнодушно или беспечно относится к злу; наконец, кто неумолим к своему отцу или матери, злопамятствуя на не­справедливости их к себе при воспитании, тот к кому же и когда будет снисходителен?

 

Без нужды отделение от дома отцовского

 

«Отче! даждь ми достойную часть имения... И не по мнозех днех... отъиде на страну далече» (Лк.15,12-13). Подобно блуд­ному сыну поступают все те, которые отделяются от до­ма родительского совершенно без нужды и против жела­ния родителей, по исканию себе одной свободы, только в угоду молодой жене или тестям. Нередко и эти дети то же самое испытывают, что испытал блудный сын. От­делившись от отца, они терпит различные нужды и неудобства в своей жизни или в помещении; не в силах бывают жить особым хозяйством; а если раньше вели себя слабо, то еще более ослабевают в поведении. Зло на этот раз бывает ответственнее, что часто и родите­ли, оставленные одни, затрудняются в своем домоводстве или только скорбят о жизни врознь с детьми.

 

Оставление беспомощными родителей в несчастье их, в болезни и при старости лет

 

«Коль хулен оставляяй отца» (Сир.3,16). Грех покинуть отца в несчастье каком либо, например, когда бы он, препро­вождаемый за свои преступления в ссылку, желал про­ститься с сыном или дочерью, а дети по стыдливости или в чувстве презрения не хотели бы прийти к нему: «не славися в безчестии отца твоего», сказано (Сир.1,10). Грех так­же покинуть родителей в болезненном их состоянии, — не лечить их, когда есть возможность полечить, не ухажи­вать за ними во время болезни: не покидали же они сами детей, когда дети были слабыми младенцами, — ласкали и утешали они детей, когда дети скучали; да и болезни их, может быть, пришли от детей же, т. е. после трудного деторождения или трудных заботь и работ, чтоб пропитать и воспитать свою семью. Отказывать же родителям при старости лет их в пище, одежде и помещении у себя (пускать по миру) или же (всего чаще) пропитывая их роптать, что они долго живут и отягощают своим содержанием, повелительно или с высока обходиться с ними, как своими нахлебниками, да и пропитывать-то их и по­мещать где либо с прислугой и в самом последнем уголке, дома,—все это какое низкое своекорыстие и неес­тественное жестокосердие! Нет; нужно бы помнить что беспомощные и престарелые родители естественно возвраща­ются к младенчеству, и дети должны быть для них тем же, чем они были для детей в младенчестве последних. Нужно бы дорожить в своем доме сокровищем, которое на сей раз составляют для детей престарелые или убогие родители; рады были бы сын и дочь потом, т. е. как умрут их родители, успокоить их, но уже некого будет покоить. Нужно бы христианину не забывать того примера, как Господь Иисус Христос, когда уже висел на кресте и сам весь был в болезнях, выразил заботу об оси­ротевшей своей Матери (Ин.19,25-27). Кратко: постыднейшее это де­ло покидать беспомощных родителей: «чадо, заступи в ста­рости отца своего..» (Сир.3,12).

 

Непредоставление престарелым родителям возможности более готовиться к будущей жизни или только не предложение им этого

 

Иосиф оказывал всевозможные услуги своему преста­релому отцу, когда отец его хотел выполнить долг богопочтения; например, он подводил к Иакову для молитвенного благословения своих сыновей и отводил их от колен деда (Быт.48,9-20). Так, священный долг каждого сына, каж­дой дочери, служить лично и предоставлять со стороны дру­гих все удобства престарелым своим родителям к то­му, чтоб родители больше готовились к часу смертному и к вечной жизни; потому что дни их уже изочтены. Например, хорошо на сей раз делать чрез руки престарелых родителей милостыню; хорошо устроить дело так, чтоб родители спокойнее могли помолиться у себя в доме, например, имели бы уголок для молитвы и приготовленную лампадку пред иконами,—чтоб чаще бывали в церкви и чаще говели: в последнем случае нечего жалеть труда или расхода, чтоб приводить или привозить их в цер­ковь пли же в доме иной раз, пригласив священника, исправлять для них всенощную, молебен; не следует от­казывать им в особом постном столе, когда они совсем не желают есть мясную пищу; если они и учены, но слепы или плохо видят глазами,—хорошо им предо­ставить—слушать чтение духовной книги чрез внука или постороннее лицо.—Затем, никак не следует упрекать богобоязненных и престарелых родителей в том, что они, ради церкви и богомолья, не работают или мало помогают домашним в работе. Напротив, когда бы они по пристрастив к житейскому труду и работе или вообще по своей холодности не заботились о богомолье и других занятиях, приготовляющих к смерти,—в таком случае надобно еще напоминать им об этом самом. Когда бы они хотели на старости лет принять особую какую дол­жность или заняться ремесленным каким делом без всякой нужды, с единственною целью иметь свои деньги или еще более увеличить имеющееся у них состояние: вся­чески надобно отвлечь их от порывов такой деятельности. Тем более, когда они ведут себя слабо, закосневают в пороках, не приносят покаяния, как будто еще сто лет жить им на свете,—дети и сами и чрез посредство других должны употреблять все меры к исправлению их. Может ли верующий к богобоязненный сын равнодушно относиться к тому, как, престарелый отец его или пре­старелая мать, находясь в нескольких шагах от смер­ти, упиваются вином, тяжко обижают других своим злостным характером или остаются в расколе, словом— находятся в нескольких же шагах от мучений адских? Уместны ли тут такие отзывы: «сами знают...; не нам указывать; пусть живут, как хотят...»? О, это непро­стительное недоброжелательство в детях в отношении к родителям! Так только подстрекал к злому Каиафа своего престарелого отца (по жене), Анну. (Ин.18,13: именно предполагается, что Каифа из угождения Анны оставленному первосвященнику, велел привести Иисуса Христа в дом последнего.)

 

Ложная стыдливость за простых родителей

 

«Помяни отца твоего и матерь твою» даже и тогда, как «посреди вельможи седиши» (Сир.23,17). Стыдиться нужно не простоты родителей по званию или образу жизни их, не того, что они совсем неграмотны или же очень бедны, а собственно своей-то гордости, которая не дозволяет даже открыть о себе: чей сын или чья дочь, — гордости, которая заставляет тотчас удалить от себя простенького отца или мать, если кто из посторонних придет в дом, которая не допускает и посетить хижину родительскую. Низость это души— вести себя столь высокомерно пред простыми родителями.—Кто, как не родители же, были первыми учите­лями и руководителями тех сыновей или дочерей, кото­рые возвысились из простого или низкого состояния?

 

Непочтительные отношения к тестям и свекрам, отчиму и мачихе

 

Жена Рагуила говорила родной своей дочери, выдавая ее в супружество: «чти свекровь твоих, mии ныне родители твои суть» (Тов.10,12). И так, если здесь законное отечество, то и долж­ны быть истинно-сыновние отношения, а не такие, что и отцовским именем иные зятья не хотят назвать своих тестев, невестки же—свекровей, пасынки и падчерицы— отчимов и мачех. Но имя «отца—матери» самое дорогое для слуха и сердца человеческого. Таким образом, из за одного этого имени, в котором отказывают имеющим на него законное право, возникает в целом семействе раздор. Почтительные отношения к тестям, свекровям, отчимам и мачехе, кроме наименования, должны быть и на самом деле. В Ветхом Завете написана целая книга в похвалу Руфь, которая выразила, между прочим, прекрас­ную почтительность и преданность своей свекрови: будучи сама вдовою, Руфь приняла из любви к своей свекрови и веру в истинного Бога Израилева. Вместе непочтитель­ными пасынками и падчерицами погрешают те родствен­ники их (иной же раз совсем посторонние люди), кото­рые, еще не узнав хорошо, которая сторона здесь более виновна,—своим вмешательством и вредными внушениями расстраивают родственные отношения пасынков и падчериц к отчиму или мачехе. Надлежало бы постараться— подкрепить эти отношения, а не ослаблять.

 

Поднятие рук на родителей

 

«Иже биет отца своею или матерь свою, смертью да ум­реет» (Исх.21,15). И эта казнь над буйным сыном (побиение кам­нями) по закону Моисееву совершалась торжественно, всеми теми лицами, которые были в народном собрании (Втор.21,27.16)). Действительно, бить родителей это – необыкновенная дерзость, пусть будет она допущена и не в полном сознании, например в нетрезвом виде или в справедливом гневе, например, когда отец и мать будут «взятую» в постыднейшем деле (Иоанн.8,3). По церковным законам отцебийца подлежит епитимии даже и в том случае, если б обиженные родители простили его (Номокан., пр.128). А был в древности такой за­кон: «аще двигнет древо и ударит (отца—мать), да от­сечена будет рука его» (там же). Вообще сказать: Божий закон строго заступается за обижаемых родителей. Родители, когда терпят оскорбления и обиды от дерзких сына или дочери, и знают, что эти вины против них не пройдут даром, безнаказанно для их детей. Но это-то сознание приносит новую скорбь их жалостливому сердцу. Как бы не вразумиться такою их терпеливостью и добротою грубому сыну или непочтительной дочери? Но грубые дети не вразумляются... Истинная жалость!

 

Отцеубийство

 

Оно бывает непрямое, вообще—беспорядочною жизнью, как жил блудный сын, скрывавшийся неизвестно где, или же одним каким либо проступком—преступлением, как говорил Иаков своим детям: «сведете старость мою с печалью во ад» (в могилу) (Быт.42,38). Так, например, могут ли не убиваться горем почтенные отец—мать, если дочь обесчестила их своим поведением? Эта безутешная печаль надломляет их здоровье, и—неразумная дочь, зная их богобоязненность и вместе видное положение их в обществе, не могла не предвидеть такого удара им своим падением. Следовательно, она отцеубийца. Могут ли также не поддаться убийственной печали такие родители, которых сын, зная и особенную их чувствительность, пользуясь еще особенною любовью их,—совершил страшное преступление, за которое подвергся заключение в тюрьму? Следовательно, он, кроме того что гражданский преступник, и отцеубийца нравственно.—Затем, отцеубийство бывает и прямое, намеренное: тогда оно совершается или тайно, чтоб скорей воспользоваться отцовским наследством, или от­крыто—по крайней человеческой злости. В последнем случае, действительно, мы видим в нем такое редкое и страшное злодеяние, что во всей библейской истории нет примера его. Есть только пример решимости на отцеубийство; так Авессалом искал жизни своего отца, Давида. Но из этого примера уже ясно заключаем, как страшно карает правосудие Божие за отцеубийство. Авессалом сам скорее погиб, чем погубил своего отца, царя и правед­ника: стремясь на коне в лесу, он повис длинными своими волосами на сучьях дуба (2Цар.18,10), между небом и зем­лею, как бы в означение того, что его не принимает земля, отвергает и небо. Очевидно, отцеубийство или матереубийство—самая безжалостная жестокость человека и самый вопиющий грех пред Богом. Как желается, чтоб этого греха совсем не было в роде человеческом!

 

Неотдание последнего долга родителям погребением их, а также— поминовением, особенно в положенные дни

 

«Чадо, аще умру, погреби мя... Егда умрет (и мать твоя), погреби ю при мне» (Тов.4,3-4). И Toвия, которому это было сказано, «погребе» как родных своих родителей, так и «тестев» своих «славно» (Тов.14,13). Земле предаются то тело и те кости, от которых жизнь передана детям и продолжается в детях: как же не позаботиться детям о приличном погребении этого тела и костей? Да, грешат те сыновья и до­чери, которые то заранее слагают с себя хлопоты по погребению отца—матери, а также и тестя или тещи, отчима или мачехи, отсылая их от себя для самых последних дней их к другим ближайшим родным, то погребают их скупо и с ропотом на этот расход, то не хотят даже отметить их могилы,—покрыть могилу их, если не памятником, то камнем.—Не выполнять же по родителям поминовения, особенно в положенные дни (как 9 и 40 по­сле смерти их, а затем—ежегодно в день кончины их и в родительские субботы),—не поминать их по лени, по забывчивости или от скупости: это опущение в сравнении с похоронами хоть менее заметное и не особенно бросается в глаза посторонних лиц, но в сущности дела более важное и гораздо чаще допускается. По зову Церкви в известные дни и чужие молятся «за всякого благочестивого» между умершими, за самого безродного, но православного по вере, желая каждому такому человеку облегчения участи его за гробом и вечного покоя: не жестоко ли со стороны детей отказывать родителям в той же последней помощи, без сомнения, ожидаемой ими, как утопающий в реке ожидает веревки или посторонней руки? С этою помощью к своим родителям дети должны бы поспешить тем более, что может быть за их же грехи (например, по воспи­танию) родители их низведены по смерти во ад. При этом долг сыновий требует, в случае нужды, и позаботиться о разрешении, у кого следует, вопросов: «поминать ли и когда лучше помянуть тех родителей, которые умерли сомнительною смертью, т.е. от себя, или только без христианского напутствования и в состоянии смертного греха?».

 

Нарушение завещания родительского

 

Соломон постепенно привел в исполнение все завещания своего отца, которые высказал ему отец на смертном одре (3Цар.1,1-11;31.44). Детям Ионадава, сына Риховова, за то, что они исполнят завещание отцовское не пить вина, доволь­ствоваться самою простою пищею,—было обещано сохранение потомства их во веки (Иер.35,6.19). И что же? Этот народ, из­вестный под именем «Рихават», уцелел даже до наших дней среди разных войн и опустошений, которые сгладили с земли, как известно, и огромные государства. Это племя доселе сохраняется и живет в пустынях аравийских. Доселе же оно и исполняет завещание своего родоначаль­ника. Так долг и каждого доброго сына или дочери исполнить такие завещания своего отца—матери, которые не противны закону Божию и гражданскому. Сила духовного завещания заключается в том, что завещание сказывается или пишется большею частью перед смертью: а в это время не самые ли лучшие и беспристрастные желания бывают у человека? «Живой думает только о живом, может быть о чрезмерно-суетном: а умирающий смотрит на эту жизнь совсем не таким узким воззрением, но в связи с вечною жизнью. С этой-то стороны завещание ро­дительское и представляется делом самым достопочтенным по своему содержанию или смыслу и самым обязательным для исполнения детьми. Таким образом превысить или уменьшить его, изменить подлогом или пользоваться сторонними обстоятельствами к изменению его, наконец—совсем оставить его без внимания: все это значит творить обман пред умершими родителями, глубоко оскорблять умерших,—тревожить, так сказать, самый прах их. На­добно, напротив, постараться—преодолеть все препятствия к тому, чтоб избегнуть перемены завещания и во всей пол­ноте осуществить его: «завета (сказано) никто же отметает или приповелевает» (прибавляет) (Гал.3,15). В таком случае и ожидает сына—дочь счастье, а то нет и нет; потому что хоть родители и смертны, хоть не явятся с того света взыскивать с нарушителей их завещания, но бессмертен, вечен и правосуден Бог. Особенно завещания родительского исключительно с нравственным характером (а не веще­ственный только), и сделанный не без ведома и согласия детей, например, вступить им без замедления в законный брак, принять священнический сан по сословному призванию, присоединиться к православию, исполнить неисполнен­ный ими самими по близости или внезапности их смерти какой либо обет Богу,—особенно такого рода завещание родителей святы и требуют точнейшего исполнения.

 

Почитание родителей больше, чем Бога

 

«Еже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф.10,37). Так например, грех из-за родительского благословения оставаться в расколе. Здесь благословение не имеет силы, потому что оно дано по заблуждению, —и если родители уже умерли, то исполнением его не успокаивается (как думают) дух родителей; напротив, еще более возмущается. Грех из-за примера живых отца—ма­тери и по опасению оскорбить их противным примером или прямым отказом на злой совет их,—грех так не ходить в церковь, не говеть в пост, подражать ка­кой либо суетности их. Дочь Иродиады, конечно, поступила бы правильно и сама не погрешила бы смертным грехом, если б не исполнила желания своей матери о главе Кре­стителя. С другой стороны, правильно поступил сын Саула, Ионафан, не скрывая своего мнения и голоса пред своим родителем, когда нужно было доказать последнему вопиющие несправедливости его к Давиду 1Цар.19,20).

 

 

Грехи в семье и родстве

 

Пренебрежение своим дедом и бабушкой

 

 

«Кая вдовица, внучата имать, да учатся (ее внучата)... взаим воздаяти родителем» (1Тим.5,4). Деду, прадеду и бабушке, в связи с их сединами и старостью, следует воздавать особенное уважение и быть готовым, пропитывая родителей и их в случае крайней беспомощности пропитывать и покоить.

 

Грубые чувства к родным брату и сестре

 

«Подвижеся утроба» (воскипела любовь Иосифа) «о брате своем, и искаше (места) плакати» (Быт.43,30),—вот, напротив, пример самой нежной братской любви! Действительно, после союза супружеского и естественной привязанности к родителям, самый нужный союз должен быть между братья­ми и сестрами: это друзья природные, от первых дней жизни, друзья по крови. Их связывают одинаковая любовь к отцу и матери, одинаковые воспоминания о родителях (если родители уже умерли) и часто одинаковые добрые привычки и наклонности, а тем более — сходствен­ная наружность. Братская любовь так естественна, что и к посторонним лицам, в знак особенного расположения или ласки, обыкновенно говорится: «братец мой». Но что братья и сестры каждый день и час находятся вме­сте, это не дает им повода быть холодными, безучастными и молчаливыми или невежливыми друг к другу. А также напрасно иные говорят, будто в другой семье или с посторонними лицами они жили бы дружелюбнее и были бы более ласковы. Нет,—не привыкнув к дружелюбию в семье, эти грубые братья или сестры не на долго останут­ся дружелюбными и в кругу посторонних. Особенная неж­ность чувств должна быть у братьев в обращении с сестрами. Сестры иногда и смягчают строгость отцовского гнева на братьев и вообще в семье. Но будучи способ­ными успокоить печального брата, они сами, по особенной слабости своей природы, требуют особенного братского участия в какой либо печали своей, нуждаются в особен­ной охране со стороны братьев, например, при выходе из дома и т. под. Тихон Задонский был и святой и носил высокий архиерейский сан : но это не мешало ему называть сестру—вдову «сестрицей и родной», а когда сестра умерла— плакать над ее гробом. О, если б все родные братья и сестры так же сердечно относились друг к другу, не чуждались взаимных ласк, желали бы частого свидания, часто скучали бы друг о друге в разлуке и вели бы в таком случае, сколько позволяют обстоятельства, братскую переписку!

 

Незаботливость руководить младших в семье, а со стороны младших – непочтение к старшему

 

«Еда страж брату моему есмь аз» (Быт.4,9), — такой грубый ответ сделал один старший брат относительно судьбы младшего. Нет, еще при жизни родителей старший брат или старшая сестра в семье обязаны принимать до неко­торой степени участие в воспитании младших и держать себя пред младшими столь умно, чтоб эти брали с них пример. Родители сами вводят в свой взаимный совет старшего и возрастного брата или такую же сестру, когда решается какой либо семейный вопрос о младших, например, поступить ли последним в учебное какое заведение, быть ли сестре выданной в замужество за известного же­ниха и т. д. А после смерти родителей старшие в семье вполне входят в права родительские по предмету руководства младших и несовершеннолетних. Старшие отлагают на несколько времени и свою женитьбу или замужество, чест­но сохраняя себя в холостой жизни,—отлагают собствен­но для того, чтоб свободнее довоспитать и пристроить своих младших братьев или сестер. Долг их также— поддерживать память добрых преданий о родителях, так как младше братья или сестры могут совсем не пом­нить своих родителей. С другой стороны, и младшие обя­заны к старшему брату или старшей сестре как бы сыновним почтением и послушанием: «посреде братий старейшина их честен» (в почтении) (Сир.10,24). Таков уже божеский порядок в семье: соблюдению этого порядка учит сама при­рода. Хоть бы и одним годом был старше брат,—младший должен почитать его за это право перворождения.

 

Нелюбовь к «приведенным», а также и к сродным братьям

 

Исмаил, сам приведенный, между тем оскорблял и частью даже гнал своего брата, Исаака (Быт.21,9), за что был изгнан, по распоряжении Самого Бога, из отцовского дома. По естественной любви к самим родителям, дети должны любить и тех, кто для их родителей делается также законным сыном или законною дочерью от прежнего или нового брака. Иосиф, правда, самую горячую любовь выразил к единоутробному Вениамину, но и к братьям от другой матери он с любовью сказал: «аз ... брат ваш» (Быт.45,4), связуя братскую любовь к ним чрез отца свое­го. Затем, сродные (т. е. двоюродные, иногда, же троюрод­ные по прямой линии) братья и сестры наши также не дале­ки от собственной нашей плоти и крови: это доказывает­ся сходством их с нами по лицу, по способностям и характеру, которые иногда и очень бросаются в глаза. Таким образом, естественно должна быть наша любовь к сродным. Если и бывает часто на деле так: «свои хуже чужих», то христианин не должен быть таким: лучше ему находить «своих между своими же».—Господь Иисус Христос освятил в своей земной жизни то и другое род­ство: Иаков малый (Марк.15,40), сын Иосифа, называется Его «богобратом», а Иоанн Креститель, сын ужики (родственницы) Его Пречистой Матери, состоят в кровном родстве с Ним, и потому несколько сходствует с Ним по наруж­ному виду.

 

Без нужды домашний раздел с братьями

 

Без нужды,—значит только вследствие несогласия или нетерпеливости в семейной жизни. В таком случае, преж­де всего, нет доброй, благоговейной памяти об родителях, во имя которой надлежало бы братьям жить вместе. Несогласия от раздела еще больше увеличиваются; потому что тогда необходим бывает дележ отцовского наслед­ства, вначале заманчивый, так как представляет каж­дому равную часть, а затем приводящий только к спорам, укоризнам и брани.—Несогласия разделом не всег­да прекращаются, напротив —часто после раздела переходят в открытую и сильнейшую вражду. Тогда братья жалуются друг на друга пред посторонними лицами, не удерживаясь от худых отзывов друг о друге; не помогают взаимно в нуждах, и даже нужды или неудачи в хозяйстве одного бывают поводом для злорадства другому; они совсем не ходят друг к другу и отделившийся де­лается совершенно «чужим среди родных». Столько зла в нравственном отношении от братского раздела! — Что же до положения дел хозяйственных, то более всего терпит на сей раз тот, который отделился, которому нужно жить новым хозяйством. Но и «коренному» дому раздел братский отзывается иногда потерями; потому что при соединенных силах братьев хозяйство и состояние, обык­новенно, усиливаются, а при раздробленных — слабеют. Итак, без нужды братский раздел грех пред Богом (Пс.132,1).

 

Вражда и тяжбы с родственниками

 

«Враждаваше Исав на Иакова» (Быт.27,41), между тем как это были не только родные, братья, но и купнорожденные. И так братская и родственная вражда, прежде всего, позорна; питать ее в себе и обнаруживать например, тяжбою значит идти против собственной плоти и крови, которую каждый по природе «питает и греет» (Еф.5,29). Затем, эта вражда меж­ду различными родами человеческой ненависти самая бого­противная, так как лютейшие и непримиримые враги между людьми это родственники. В кругу враждующих родственников слышаться иногда такие слова: «умирать бу­ду,—тогда не помирюсь, не прощу». Иаков должен был многие годы скрываться от своего брата, чтоб быть жи­вым.—Обыкновенно, родственная любовь сменяется нена­вистью, приятные родственные свидания прекращаются, а вместо них разве бывают тяжелые встречи в судах и пред начальством,—все это из-за чего же? Или ради нас­ледства какого или из-за одних мелочных неудовольствий, особенно с женской стороны, которые могут возникать бесконечно. Но и законное искание и защищение себя следует вести великодушно. А еще лучше незначительные утраты и неприятности от родственников покрыть христианскою любовью, которая в свою очередь (а это, конечно, всего до­роже) «порывает множество грехов» (Петр.4,8).

 

Предательство беде какой и на самую смерть своего брата или сестры

 

Братья Иосифа предали его горькой беде рабства с полным сознанием своего проступка; потому что Иосиф без сомне6ния, умолял их о пощаде себя. За это-то дети и потомки их самих потерпели долговременное рабство в земле египетской. Так и ныне брат допускает своего брата до ареста в тюрьме за долги или за казенную какую плату, между тем как мог бы без особенного обременения выкупить должника; другой—по личным своим видам или по одной холодности чувств склоняет сестру к такому замужеству, от которого нельзя ожидать счастья последней, например, если жених болен душевным расстройством (временным помешательством) и т. под. Затем, решимость выдать родного брата или сестру прямо на смерть указывает на самые страшные времена в истории человеческой, и, следовательно, на самую страшную вину этого греха; потому что пред концом только мира «предаст же брат брата на смерть» (Мф.10,21). А против непосредственного братского кровопролития припоминается суд Божий первому братоубийце: «изыде Каин от лица Божия... и от лица земли» (Быт.4,16,14), т.е. братоубийца отлучен был и от Церкви и от общества, отвержен и Богом и людьми. Отсюда, или вследствие сознания такой участи за братоубийство, ужасная была на­ружность братоубийцы: «стеня и трясыйся…!». Какие все это страшные преступления, хотя ограждение Богом самого Ка­ина от насильственной смерти со стороны других и не лишает никого надежды быть помилованным за братоубийство!

 

Презрительная незаботливость о порочном брате

 

«Брат твой прииде», сказано о блудном сыне. «Разневася же, и не, хотяше внити» (Лк.15,27-28) другой брат, честный и исправный. Гордостью и презрением к падшему брату или к падшей сестре показывается самомнительная свя­тость. Если и желательно поддержать честь своего рода, ко­торую унижает порочный родственник; то достигать этого следует не горделивым презрением к негодному брату, от чего брат еще более упадет духом, а нравственным участием в его положении. Такое участие может быть вы­ражено: в убедительных советах брату или родствен­нику (лично или письмами) исправиться; в просьбе за не­го других лиц, чтоб предоставили ему должность или серьезное занятие, что скорее может отвлечь его от не­воздержной жизни; в лечение его от запоя; в частой бытности у него в доме или квартире; в поминании его на проскомидии «об исправлении жизни и спасении»; в предложении ему душеполезных книг для чтения. Такое-то участие вполне достойно брата-христианина; потому что тог­да добрый брат заботится не о чести только падшего брата и собственной, но об участи его вечной: «изгибл бе, и обретеся».

 

Пренебрежение простыми братьями и родственниками, а вместе с тем—отказ беднейшим из них в пособии

 

«Убогаго брата ненавидит» (Притч.19,7). Иосиф, возвеличенный в Египте, вызвал к себе все родство, когда была для это­го полная возможность, «и глагола им по сердцу их» (Быт.50,21). Сколь бы ни обширно было родство и ни велико собствен­ное семейство, от родства грех отказываться и простых или еще подчиненных себе родственников не признавать родственниками и как бы не узнавать. Не о том речь, чтоб за всех ходатайствовать (это невозможно иногда), но чтоб не гордиться—назвать себя родственником про­стых,—и между ними осведомиться о здоровье одних, по­слать поклон другим, посетить третьих на своей и их родине.—«Аще брат... будет недостаточен... не сожмеши руки пред ним» (Втор.15,7). Нет сомнения, что прежде нужно по­мочь родственнику, а потом уже (если позволяют средства) постороннему лицу. Вообще же нужно помнить, что Господь наш Иисус Христос самую большую часть зем­ной жизни своей провел в кругу родственников, и по­этому никто не должен пренебрегать родством.

 

Неотдание достойной цены (чести) умному родственнику

 

«Несть пророк без чести токмо... в родстве и дому своем» (Мрк.6,4). Аарон и Мариам оказали неуважение к своему брату, Моисею, который совершал дивные дела для своего народа, а главное—был человеком возлюбленным у Бога: за это первый подвергся угрозе наказания, которая миновала его только в силу его скорого раскаяния, а вторая - была на семь дней отлучена от всего народа, находясь в проказе (Числ.12.1,10,15). Умный, даровитый и вместе с тем—честный и правдивый человек и без того встречает в жизни немало завистников и противников: а тут еще родственники его, которые ближе, безошибочнее знают его и ко­торые всячески должны бы поддерживать в среди других имя его, не сочувствуют ему, не видят в нем ничего особенного,—хотят унизить его, указывая или на простоту его родопроисхождения или на беспомощность в детстве. Оттого неблагодарные и теряют иногда среди себя умного и полезнейшего деятеля: он по нужде уходит от них в чужие пределы, где к нему уже совсем иные приемы и отношения.

 

Пристрастие к своим родственникам

 

При равенстве достоинств (родственника я постороннего) первого предпочесть не только естественно, но и го­раздо полезнее для общественного какого дела или по служ­бе. Но собственно грех предпочитать порочного и неспособного родственника честному и дельному из лиц посторонних. В таком случае, т.е. когда кто в служебном ли быту или до управление частным хозяйством—без разбора и пристрастно окружает себя одними родствен­Никами,—в этом случае образуется свой круг деятелей: туда и трудно и опасно входить постороннему лицу с сво­ими советами, предостережениями или жалобами на злоупот­ребления. Так. обр. тут и вред общему делу и обида невинным, по нужде соприкасающимся лицам.

 

 

Грехи родителей

 

Порочное состояние духа в минуты зачатия дитяти и нравственное невнимание ко всему времени беременности

 

«Се ты во утробе зачнеши, и родиши; и ныне, не пий вина, ни сикера», было сказано в наставление одной матери, имевшей родить сына, которого ожидало особенное высокое служение (Суд.13,7). Родители могут сделать счастливым свое ди­тя еще до рождения. При каких условиях? Если в то важнейшее время, как зачинают дитя, не находятся в физическом каком изнурении, тем меньше—в болезни какой, если хранят себя в эти минуты трезвенно, во взаимном мире и в страхе Божием. Если, затем бывают нравственно-внимательны и ко всей утробной жизни своего младенца; например, удерживаются в продолжение всего этого времени от сладострастия и пьянства, вообще от страстей; если, напротив, часто молятся, возбуждают себя к благочестивым размышлениям и чувствованиям, любят рассматривать священные картины или только святые иконы в церкви, и все так в особенности мать беременная. После такого нравственно-осторожного зачатия и богобоязненного чревоношения дитятя, и дитя рождается с большею силою против греха, или с некоторым «предварительным запасом добра». И так сам собой виден грех тех родителей, которые поступают совсем напротив: заражают своими пороками не только душевные силы, но и кровь свою, и таким образом, передают своим детям с самым зачатием собственные недуги, душевные и телесные; отсюда например, наследственная наклонность к пьян­ству и запою, к распутству или немиролюбивому харак­теру.

 

Физическое небережение себя вовремя беременности, и отсюда— ранние или мертвые роды

 

Жизнь зачатого плода вырабатывается из крови мате­ри. И так тревоги и волнения, которые испытывает мать, например, страх, испуг, сильное огорчение, неумеренная ра­дость или же печаль—скука, вредно действуя на кровь ее, непременно вредят и младенцу. Равным образом—чрезмерные напряжения ее, например, трудная работа, не ослаб­ляемая и пред временем разрешения, поднятие ею не по силам тяжести, сильное телесное движение или же от излишней неги сидячая, неподвижная жизнь, по щегольству— стягивание себя корсетами, по рассеянности - танцы до обмороков и целые бессонные ночи в веселом собрании,— все это, ослабляя силы самой ее, ослабляет, делает хилым и младенца во утробе ее. Иногда же от этих причин и умирает младенец в самой утробе матери или же родится с какими либо телесными повреждениями, даже умоповрежденным. Предполагая эти вины, Церковь при рождении каждого мертвого младенца испрашивает прощение матери его, «во убийство впадшей волей или неволей»; а затем осуждает мать на годичную епитимию (Требн.свящ.), которую вместе с нею должен разделить и отец, даже отец преимущественно, если изнурял беременную тяжкими ра­ботами, если не щадил ее от огорчений и обид, забывая, что беременность есть своего рода болезнь, если вовлекал мать в рассеянную и неправильную жизнь, к неумеренным наслаждениям.

 

Принятие мер к избежанию зачатия

 

Одна из таких мер изобличается в библейской истории. Об Онане сказано: «бысть егда вхождаш к жене.., проливаше семя на земли (погублял семя пролитием на землю, не довершая плотского сообщения, для чего же?), еже не даты семени» (чтоб не последовало оплодотворения). И такое дело Онана «зло явися пред Богом» (Быт.38,9-10). Употреб­ляются и другие средства, как против законного зачатия, так тем более—незаконного. Так иные родители, имея уже довольно детей и тяготясь новым дитятей, обраща­ются к близкому для них врачу, за советом и помощью, чтоб замеченное зачатие не установилось,—миновало бы их. Так иное женское лицо, стыдясь незаконной бере­менности, наперед принимает меры против зачатия, какие посоветуют люди худого же поведения. Так некоторые жены (дамы), боясь чрез деторождение потерять свежесть своего лица, грациозность телосложения, вообще — желая дольше сохранить наружную молодость и красоту, чтоб нравиться мужу или мужскому полу,—обращаются ко врачу за мерами или же сами произвольно употребляют меры то предупредить оплодотворение, то уничтожить его. Но что все эти меры противны природе и так же зло являются пред Богом доказывает и недостижимость ими цели в боль­шей части случаев. Между тем все они полагают пе­чать бесчестия на деторождение, даже и законное; потому что показывают страх—отвращение к деторождению; боль­шинство их положительно вредят здоровью родителей, особенно матери, уродуют и, наконец, совсем убивают способность родить. Несомненный и тяжкий грех!

 

Изведение во утробе или убиение вслед за рождением своего младенца

 

«Рахиль плачущися чад стих, и не хотяше утешитися, яко не суть» (Мф.2,18). Таковы должны быть чувства матери о детях, насильственно убиваемых и другими. Как же противоестественно, преступно и беззаконно самой матери изводить или избивать свое дитя! Стыд людской, которого побоялась обеременевшая или уже родившая незаконно, должен бы быть принять, как заслуженное наказание, да и мог бы мало помалу изгладиться хорошим поведением. Он уже не составил бы нового преступления, а только уменьшил бы вину греха пред Богом, если б был вынесен со смирением; детоубийство же во всяком случае—страшное преступление. Стыд, вообще свойственный людям за бесчестные дела, есть преследование одной совести: а детоубийство преследуется и гражданским законом. Итак, справедливо за изведение или убиение младенца церковная епитимия полагается до 10 лет (Агкир.прав.21,3). (По правилам же Иоанна постника она сокращается на половину, но как уже «самая крайняя мера» канонического наказания). Эту епитимию должен понести и родитель умерщвленного младен­ца, если он содействовал умерщвлению советом или доставлением средств.

 

Неверности повивальной бабки своему долгу

 

«Благо творяще Бога бабам (еврейским): понеже бояхуся бабы Бога» (Исх.1,21.20). За то именно, еврейские бабки находились под божественным покровительством, что в чувстве святого страха выполняли свое дело, что лучше решались своей жизнью жертвовать для жизни младенцев, с которыми повивались, чем, убивая их, содействовать сокращению рода евреев, чего желал и требовал от них царь фараон. Ни страх, никакие личные расчеты не могли отвлечь этих бабок от верности своему долгу. Но вот ныне какие бывают бабки: берутся не за свое дело, т.е. или не понимают повивального искусства и оттого поставляют рож­дающую в положение более затрудняющее, чем ускорящее и облегчающее роды, или сами-то болезненны, едва дви­жутся от старости;— медленно являются к страждущим, ее думая о том, что тут находится в опасности (особен­но когда бывают преждевременные роды) жизнь двух существ, и матери и младенца, в котором также бессмертная душа;—не сострадательны, бесчувственны к вздохам и стонам раздающей, между тем как этих вздохов никто больше не слышит, кроме их, и значит облег­чать—успокаивать эти вздохи их бы единственный долг; предлагают рождающим для бессознательного понесения родильных мук средства, которые за то после приносят боли и более мучительные и более продолжитель­ные; затем (сторона нравственная) после родов дают у себя свободу свидания имеющим между собою тайную связь, по крайней мере—с таким же участием празднуют чьи либо незаконные роды, как и законные;—наконец, по просьбе и из за корысти своей, обменивают при родах детей, даже убивают их.

 

Неокрещение или неприобщение дитяти, затем умершего

 

Первого рода грех так тяжек, что виновные в нем и лишаются святого причастия и осуждаются на пост и многие поклоны каждый день (Из номок.). Немаловажно также здесь опущение со стороны бабок или родителей: не узнать или не научиться преждевременно, как нужно правильнее произ­носить слова крещения и совершать погружение младенца, если младенец по опасности должен быть окрещен без священника. Вина второго греха видна из того, что Христос—Спаситель, установляя тайну святого причащения, о крови своей прибавил слово «вcu», сказал так: «nuйme от нея вси». Уволив младенцев от принятия твердой пищи, как святое тело Его (по первоначальному своему виду). Он этим самым заповедал и младенцев не оставлять без приобщения Пречистой Крови Своей.

 

Подкинутие младенца

 

Грешно отторгать от себя собственное дитя. Пусть оно покидается и за нуждою, или по недостатку средств воспи­тать его: нужно вспомнить, что вдова во дни Илии пророка и при голоде желала иметь в живых своего малого сына. Если же дитя отдается чужим, чтобы избегнуть бесславия незаконных родов: то здесь допускаются то же отрицание от собственного плода, а затем—ложь, которая вообще законом Божиим запрещается, и наконец—покушение, хоть и не намеренное, на жизнь своего младенца; потому что младенец, будучи подкинут и оставлен самому себе, может или простудиться или совсем погибнуть от холода, голода или от хищного зверя. В последнем смысле в правилах Иоанна постника и говорится о матерях: «по намерению своему убийцы суть» (Номокан).

 

Некормление грудью своего дитяти, кроме болезни

 

По природе и по намерению Божию: «родить и кормить грудью» должно быть действием нераздельным, и тогда-то мать младенца в полном смысле - мать. Младенец, осо­бенно в первые недели, по бессилии пищеварительных органов, может легко принимать и усваивать себе только материнское молоко. Эта пища предохраняет его от смерти, столь обыкновенной в младенческом возрасте,—упрочивает его здоровье, имеет влияние даже на умственные его способности, при питании правильном полагает в нем начала особенной привязанности к матери. Молоко от животного далеко не может заменить этой пищи. А также не заменяет ее вполне и наемная грудь кормилицы. Извест­ное дело, что чужое дитя не так дорого, как свое. К тому же на нравственные чувства самой кормилицы мало обра­щается внимания, да и не всегда есть возможность уследить за постыдными ее увлечениями: между тем кормление грудью совсем не одно питанье, но и своя доля воспитания. И так, несомненно, погрешает и не может быть спокойна совестью та мать, которая отказывает своему дитяти в материнском молоке не по болезни, а совсем по другим причинам; например, чтоб из тщеславия только иметь кормилицу, чтоб не связывать себя сиденьем дома, а свободно выхо­дить или выезжать для гостьбы, на увеселения, чтоб не на­рушать ночью своего сна и т. под. Такая мать и при себе делает свое дитя сиротой,—карает сама себя особенными женскими болезнями за нарушение закона природы и не пользуется впоследствии полною привязанностью со стороны своего сына или дочери. Не, чем более пришлось бы матери провести бессонных ночей по случаю собственная кормления дитяти и отказаться от удовольствий общественной или семейно-супружеской жизни; тем подвиг ее быль бы благороднее и тем более она осталась бы верною внушениям материнской любви. В строгом смысле говоря, и нет матери не способной кормить сколько-нибудь времени собственною грудью своего младенца, особенно после первых родов.

 

Заспание у груди младенца

 

«Умре сын... в нощи, яко лежа на нем» (1Цар.3.19). Церковные законы виновную на этот раз лишают святого причастия в продолжении нескольких лет (). Простительно ли пред­почитать свой сон безопасности жизни дитяти? Тем же грехом почитается и то, когда дитя, дотоле здоровое, от сильного прижатия к груди матерью или кормилицей вдруг заболевает и вскоре умирает. И вообще усыплять у груди младенца вредно для его здоровья.

 

 

Небрежный или, напротив излишне-заботливый уход за детьми

 

Так, грех например, поручать надзор за младенцами малолетним же, для которых это дело кажется больше наказанием, чем приятною обязанностью, или же совсем оставлять малолетних без надзора; в том и другом случае дитя может то сгореть у печки, то изувечиться, то отравиться тем, что было поставлено для отравы насекомых. Грех, если родители не прививают заблаговременно детям оспы, сами входят в те дома, где свирепствуют сыпные и другие сообщительные детские болезни. Грех, если они, нанимая нянек и кормилиц, не смотрят за обращением или уходом последних со своими детьми, если таким образом младенец иной раз упивается молоком своей пьяной кормилицы, а няньки дают несколько взро­слому дитяти вино для потех над малюткой, когда он опьянеет. Грех, если родители нисколько не заботятся о здоровье и крепком сложении детей, например, не приучают их к трудам, избирают для игр их только такие упражнения гимнастические, которые доставляют им удовольствие, а не служат вместе с тем к развитию их сил и во­обще к пользе.—Но, с другой стороны, и вредно окру­жать детей при воспитании чрезмерными заботами, например, кутать их в пух, держать в постоянном тепле, беречь от простуды при малейшей перемене погоды, даже из опасения исхудалости и болезненности их от постного стола питать их в великий пост мясною пищею, спешить-учить их грамоте (лет с шести—семи) прежде физического их развития, по поводу того, что они показывают себя очень понятливыми: напротив, особенные, отличные способности их при слабом сложении их тела нужно считать главным препятствием к раннему учению их. И вот, если такое-то нежное воспитание дитяти продолжится до двух-четырех первых лет его, то врожденная спо­собность его прожить известное число годов сократится даже наполовину. Да после такого воспитания дети не выйдут ни добрыми слугами Богу, ни служаками обществу. Они будут во всю жизнь нуждаться в няньке, в опеке, в сторонней помощи и услуге: от постов церковных они будут отказываться болями желудка и слабостью своею сложения. Особенно ошибочно воспитывают родители первое или же только единственное у себя в живых дитя; тогда иные выполняют все прихотливые требования своего дитяти, так что дитя их делается над ними неумолимым господином (деспотом); тогда они трепещут при малейшей болезни своего дитяти и приучают его к лекарствам, опасаясь лишиться его: а нужно бы помнить, что «храняй есть младенцы Господь» (Пс.114,5) и что чрезмерная-то привязанность к дитяти (до обожания) скорее всего может и физически ослабить его и вызвать от Господа Бога смерть ему, как казнь за сынообожание.

 

Неучение детей с раннего возраста молитвам и неприучение их к хождению в церковь, всегдашнее пощадение их будить к заутрени

 

«Оставите (пустите) детей и не возбраняйте им приити ко Мне» (Мф.19,14): Так не следует отлагать изучение детьми молитв до того времени, пока пробудятся в них ум и сознание. В человеке не одна только эта сила души—ум: в нем есть и сердце и чувство. И как известно, сердце пробуж­дается в младенце раньше ума—впечатлениями: (даже ведь и в душу взрослого человека проходит много влияний, добрых и вредных, помимо ума). Таким образом, еще в самой колыбели, пред глазами младенца, полезно прикреплять святую икону. Еще и тогда, как дитя начинает только выра­жать своим языком звуки, нужно ему внушать слово: «Бог, Бог». С четырех же и пяти лет надобно заставлять его молиться утром и вечером, требовать от него, хоть без угроз, чтобы он ни за обед, ни за ужин не са­дился иначе, как с крестом. С этого-то времени дитя уже с некоторым пониманием должен читать такие крат­чайшие молитвы: «Господи помилуй; во имя Отца.,.! Богородице дево...». Не следует также возбранять и самым малым детям хождение в церковь под тем предлогом, что они ничего там не понимают и что не по их силам выстаивать службу церковную. Нет; надобно как можно чаще водить детей в храм Божий: вид иконостаса, пение и священнодействия церковные прекрасно подействуют на их чувства.—Не следует и каждый раз жалеть их для раннего пробуждения к заутреням. Авраам в раннюю же пору дня поднял с постели сына своего Исаака, готовясь принести в нем необычайную жертву (Быт.22,3). Без самоотвержения не может быть истинной набожности. А кто не имеет самоотвержения даже настолько, или кто не может владеть собой даже в такой степени, чтоб пробудиться рано на молитву, как, например, в великий праздник: тот будет ли способен одержать какую либо победу над сво­ею плотью и чувствами? Раннее вставанье детей к заутреням (не говоря уже о пользе его для физических сил) и будет подвигом для детей, как несение креста Христова, как жертва Богу, и благодетельно подействует на всю жизнь их.

 

 

Оставление надолго дитяти без приобщения и незаботливость начать исповедь его после семи лет

 

Христос-Спаситель любить общение с младенцами, ко­торые чрез крещение очистились от вины первородного греха и еще не имеют личных, вольных грехов. А приводить семилетних к исповеди требуется не только для того, чтоб они приучались к исполнению этого христианского долга, но и по существу самого дела, для очищения их от грехов; потому что некоторые грехи они до­пускали уже с довольным сознанием. Долг родителей по возможности и приготовить свое дитя к первой исповеди с помощью священника или руководственной на сей раз книги.

 

Приставление к детям для воспитания иноверцев

 

Самые опыты доказывают вред, и, следовательно вину, такого воспитания. В этом случае дети и колыбельный песни и сказки, слышат все немецкого или французского склада. Молитвам же русским иноверные воспитатели не могут учить детей, потому что сами не знают их. Разве этим молитвам и тому, как творит крестное знамение, научатся дети от престарелой русской при­слуги. Меньше еще зла будет, если иноверные воспитате­ли (гувернеры и гувернантки) вовсе не внушают никаких религиозных понятий младенцам, заботясь только о своем, т. е. чтоб из ребенка сделать картинку, чтоб приучить его казаться не малолетним дитятей, а возрастным, вообще приучить к лицемерию, хоть и бессознательному. Но вот иные внушают детям и презрение к православной вере так что отсюда-то, от этого-то иностранного воспитания, и происходит неверие и холодность к святому православию в тех детях, у которых были няньками, дядьками и учителями иноверцы. Нет,—Даниил например, и три отрож­ка прежде росли среди своего народа, а потом уже безо­пасно учились в плену, при дворе Навуходоносора (Дан.1,1-5).

 

Ложное или единственно для целей земных и суетных воспитание детей

 

Сказано: «воспитывайте чад в наказании и учении Го­сподни» (Еф.6,4). А это совсем не «учение Господне», когда обучают детей только искусству дочери Иродиадиной, только играть на музыкальном инструменте, искусно петь и говорить на других языках, и все так для того лишь, чтоб лучше устроить участь своих детей, например, женского пола. Не «учение Господне», когда «преходят» с детьми «море и сушу» (Мф.23,15) чтоб поместить их в учебное заведение собственно для славы «высокого образования», а еще чаще ради только прав в жизни и по службе. Такое образование разве можно на­звать последним в целях человеческой жизни, а отнюдь не главным и необходимыми. Оно для многих и многих (не говоря еще о духе его, или направлении, со стороны преподавателей) составляет напрасную трату времени, здо­ровья и состояния, потому что и неприменимо; учат, например, музыке, тогда как ученица не имеет природного слуха к музыкальным звукам; учат иностранному языку, между тем как говорить этим языком не с кем; учат мно­гому и долго, тогда как по званию и житейскому занятию требуется в жизни немногое, тогда как давно уже нужен в доме помощник, которым часто и совсем не выходит юноша, пренебрегающий после своих наук занятием отца. Что это исключительно-светское воспитание, состоящее в образовании ума, в науках или искусствах, односторонне, неправильно и суетно: сознают из самих родителей бла­гонамеренные. Действуя на сей раз против своих убеждений, по требованию лишь века, из подражания другим и большинству, родители в душе осуждают самих себя. Ho, конечно, суетно воспитание даже сельских детей в том случае, если родители, отдавая своего сына или дочь в начальную сельскую школу, желают, чтобы их сын изучал там больше всего арифметику и счетную часть, а дочь— рукоделье (действительно, дети их и успевают больше в этих занятиях: арифметику тут всегда найдешь лучшею, чем закон Божий). Нет; главнейшая цель всякого образования, которую родители должны иметь для сво­их детей, достижением которой только и могут исполнить свой родительский долг в отношении к детям и доста­вить последним истинное «счастье»,—это есть закон Божий, «учение Господне», или то собственно, чтоб дети сдела­лись верующими и богобоязненными. Без знания закона Божия, и без усвоения его сердцем, человек будет несчастным, хоть бы поглотил всю мудрость мира сего; потому что все прочее годится только для временной жизни; к приобретению же вечности может вести одно благочестие, которому и научает закон Божий. Где же и какими спо­собами вернее достигать для детей такого воспитания,—это зависит от заботливого усмотрения родителей.

 

Лишение совсем детей образования

 

«Наказание (ученье) уничижали окаянен (не честен)... и труды безплодны.., жены их безумны, и лукава чада их» (Прем.3,11,12). Грамотность есть ключ, всякого знания; за этим ключом сокрыта всякая мудрость. Первая же мудрость для человека есть слово Божие (Сир.1,5). Таким образом неграмотный лишен счастья читать слово Божие, которым преимущественно назовем святое евангелие. Хоть эта потеря для него и может еще вознаграждаться «огласительным» учением Церкви, службою и проповедью церковною; но все же это потеря великая. Не будь ее,—тогда скорее усваивалась бы неграмотным проповедь церковная, еще легче проникал бы свет Божий в его ум, сердце и жизнь. Затем, от неграмот­ности происходят потери в житейских или хозяйственных делах; это значит: «труды безплодны». Отсюда еще большая нерассудительность жен: «безумны их жены». Отсюда их же и тем большая грубость и порочность детей: «лу­кава чада, их». А что часто учившиеся грамоте выходят хуже по жизни, — этим доказывается между прочим надоб­ность в той же грамотности,—на сей раз особенно для женского пола. Объясним подробнее. Школьному ученью должно предшествовать, а также и сопутствовать, домашнее воспитание дитяти в страхе Божием. Первым же воспитателем в доме бывает мать. Неграмотная-то мать, сама неумеющая хорошо читать молитвы, может ли вполне на­учить молитвам своих детей? Довольно ли способна она внушить детям, что грешно пред Богом, каких речей и действий не любить Бог в человеке? Нет; лицу вос­питывающему нельзя быть без знаний. А какое великое значение имеет мать в первоначальном нравственно-религиозном воспитании детей,—на это множество примеров в слове Божием, и в священной истории: апост. Тимофей был подготовлен в апостола своею матерью и бабкою, которые его воспитали (2Тим.1,5); все три вселенские святителя так же получили первые христианские уроки от своих ма­терей. И вот, так как в нашем простом народе домашнего материнского воспитания еще мало,—от этого-то между прочим грамотность и не всегда производит на уча­щихся в школе желаемое действие; ведь вообще учебники и науки сами по себе не делают человека честным и богобоязненным. (То же препятствие доброму воздействию на детей наук представляется и в высшем кругу людей. На этот раз виновно светское исключительно образование самих родителей. Такие родители не заботятся воспитывать своих детей в христианском благочестии или отлагают как теоретическое, так и практическое обучение их за­кону Божию, до того времени, когда в них пробудится ум, между тем дети еще до азбуки, еще до школы, успевают занять себе такие мысли и наклонности, что чистые помышления и чувствования на уроках по закону Божию им не особенно нравятся,—приходит не по вкусу). Итак отка­зывать детям в образовании, даже и в первоначальному даже и тогда, как оно предлагается бесплатно—в народных сельских школах, в том числе—и девочкам, это несомненный грех пред Богом: «аще чада воспитала есть», говорится как об одной из главных добродетелей для матери детей (1Тим.5,10).

 

Подстрекательство детей, во время воспитания их к гневу— мести, а также к честолюбивым мечтаниям относительно будущности их

 

«Отцы не раздражайте, чад ваших» (Колос.3,21). Вместо того, чтобы воспитывать малых детей в духе любви, родители подстрекают их к злобе, - сами ли непосредственно или дозволением этого нянькам и прислуге. Так, например, нарочито сердят детей, отнимая у них любимое их кушанье, любимую игрушку или другой предмет забавы. Для чего же сердят, раздражают? – Чтоб полюбоваться детским гневом, когда, например, кричит дитя, бьет других своими маленькими руками, кусает. Так, заставляют младенцев бить порог за который они запнулись, ударять куклу, которая пала и сделала им ушиб. Для чего же? Чтоб скорее остановить их слезы по случаю этого падения или ушиба их. Так, когда дитя болеет и плачет, его боли относят или к кошке или к лицу, которое на виду, и угрожают за то последним побоями или действительно бьют их слегка. С каким опять намерением? Чтоб заставить дитя чувством такой мести забыть боль, которая его мучит. Так, когда дитя встретит какую-либо обиду (иногда намеренную со стороны товарища своего) и жалуется на эту обиду с плачем, - вместо урока прощения ему позволяют отплатить обидчику подобною обидою или сами тотчас же мстят за него. - Но еще чаще раздражают в детях чувство чести чрезмерными похвалами и частыми наградами им, тогда как надлежало бы больше хвалить самое доброе дело или хорошую заслугу, чем лицо. Если же дети показывают в себе отличные способности и успех в науках, если решает­ся о них вопрос—дать ли им большее или высшее образование, а также если они обладают от природы осо­бенной красотой и крепостью сложениия: тогда и в глазах их высказываются мечтательные надежды на блестящую их будущность (например, еще у колыбели детской поется: «ты будешь в золоте ходить»). Обещание сыну, что он заимеет высокую должность или будет замечательным человеком в другом отношении, намек дочери, что ее ожидает знатная партия: подобные предположения, которые дети или прямо слышат от своих родителей или только замечают из их отзывов, преднамерений и приготовлений,—в высшей степени подстрекают детей к самонадеянности и гордости. Естественно, что дети после этого начинают смотреть на себя «с высока». Между тем, когда их надежды на счастье не сбудутся, когда они встретят разочарование в действительной жизни: тогда первее всего ропщут на родителей же за то, что родители будто бы не дали им удовлетворительного образования или не оставили достаточно наследства. Тогда дети упадают духом и озлобляются вообще против жизни. Таким образом родители, мечтающие о высоком и знатном для своих детей и подстрекающие к тем же мечтам самих детей, несомненно грешат. Они с уверенностью полага­ются на будущее, которое между тем известно одному Богу, а не внушают детям держаться в жизни того пути, каким Бог поведет. Они грешат желанием для детей того, чего не следует желать или не прежде всего следу­ет ожидать. Если, например, чей сын и будет многоучен или достигнет высокого места, будет всеми хвалим и уважаем за свой ум и ловкость, а между тем в душе он неверующий и по жизни развращенный: в таком слу­чае не лучше ли было бы ему остаться простолюдином-крестьянином, да только верующим и богобоязненным? Более же всего грешат такие родители против детей, обольщая их надеждами счастья.

 

 

Пристрастная любовь к одному из детей

 

В правилах церковных на этот раз сказано: «аще кто своя чада... едино ненавидит, другое же любит... яко чадоненавистник, не причастится божественных таин, дондеже не исправится» (Требн. свящ.). Особенно в большей семье ро­дители не сумеют соблюсти справедливость и беспристрастие в отношении к своим детям. Одного - двух между детьми они особенно любят, об этих больше и заботят­ся, исполняют все желания их и даже капризы, представляют все действия их в самом лучшем виде или прощают им самые значительные погрешности. К другим же относятся совсем напротив: не ласкают их, оставляют их без всякой заботливости, не обращают внимания на существенные нужды их в одежде или в другом чем, каждый шаг их толкуют в дурном смысле, взыскивают с них за самые мелочи, считают их просто наказанием для себя, лишними и несчастными в семье,— и все так без всякой или особенной к тому причины со стороны их. Но отец—мать должны объединять, скреплять любовь в своей семье, исправлять словом вразумления и примером собственной любви к детям замечаемую меж­ду детьми холодность друг к другу, а не возбуждать в них, напротив, зависть и ревнивость. Пристрастная любовь к одному или нескольким из детей (скорее исключение может быть на этот раз для самого младшего в семье, которого и все особенно любят за его младость), между прочим, вредит самим же родителям, возбуждая в остальных детях нерасположение и подозрительность в от­ношении к ним. Но особенно она вредна детям. Что для одной любимой половины семьи составляет радость, которую доставляют ей отец—мать, то печаль другой—нелюбимой. Но когда первых встречает какое либо огорчение или постигает болезнь, тогда вторые выражают злорадство. Таким образом, дети, которым подается повод так завидо­вать или ревновать другим членам в своей семье, теряют свое добродушие и откровенность. Отсюда вред и здо­ровью их: дитя постоянно занятое мыслью, что оно забы­то, что ему предпочитают других детей, изнывает и чахнет И так вполне справедливо подлежать епитимии— не приступать к Святому Причащению родители пристрастные к одному из детей.

 

Непопечение о девственности и трезвенности своих детей

 

«Дщерь человека... аще осквернится, еже соблудити, имя отца своего сия оскверняет» (бесчестит); (Лев.21,9)— «вина в пиянство да не пиеши», говорил в наставление своему сыну Товит (Тов.4,15). Да; вполне бесчестят себя пред людьми, а пред Богом тяжко согрешают те родители, которые допускают своим детям, как несовершеннолетним, так и достигшим совершеннолетия, но еще остающимся в отцовском доме,—допускают дойти до потери целомудрия и до не­трезвости: например, когда дают им полную свободу отлу­чаться из дома; когда не следят за знакомствами их,— не вредны ли эти знакомства; когда дочерей одних отпускают на долгие вечера и туда, где под предлогом общего рукоделья или работы дом или изба—место собрата их совсем остаются без хозяев и старших; когда дозволяют своим дочерям читать любовные книги, быть в театрах, долго оставаться наедине с лицом другого пола в комнате, в прогулке или в дороге; когда сыновей своих не далеко держат от женской прислуги (особенно в пунктах ночлегов) и от свободного обращения с женским полом, когда в некоторой мере только не пытливы на этот раз о детях, например, не с запахом ли вина мальчики возвращаются домой после долгой бытности где либо, не научены ли они кем (равно как и девочки) самоосквернению и не оскверняют ли себя противоестественным блудом; когда и в физическом отношении роди­тели не заботятся удалить от детей все то, что может преждевременно пробудить, развить в их детях половую страсть, как например, слишком сочная пища, кофе, пряные и ароматные приправы и т. п., и особенно в то время, как дети оканчивают свой отроческий возраст (с 15-ти лет и далее); когда, наконец не предупреждают с бла­горазумною осторожностью детей в том, что потеря целомудрия и привычка к вину, великий грех пред Богом, затем— позорны не только для их чести, но и для целого семейства, которого они члены, и вредны для их здо­ровья. Что необходима между прочим эта последняя мера к сохранению невинных детей в девственности и трезвенности, в том нечего сомневаться, Бывают дети в умственном отношении мало развитые или по сердцу осо­бенно доверчивые: но тут же рядом достаточна их раз­витость физически, по телосложению. Не понимая всей опас­ности приближения к другому полу и находясь в близкой связи с лицами другого пола в той же самой семье и таких же детских лет, эти дети и могут пасть по детски, но с странными последствиями для себя и чести своих родителей. Бывают юноши и девицы, которые уже впоследствии времени, чрез многие годы, узнают чрез посторонних лиц о греховной вменяемости пред Богом противоестественного удовлетворения своей плотской похоти. И так напрасна стыдливость или опасливость со стороны родителей (а также и в школах, на уроках по закону Божия, со стороны законоучителей)—не предупреждать свое­временно детей относительно грехов против седьмой заповеди: это вовсе не будет ознакомлением с постыдными грехами, а только предостережением детей от этих гре­хов (укажите страшную яму, и—будут пугаться ее). На­прасна и надежда, будто дети ничего не узнают о плот­ской страсти до законного времени, или до брака: они могут узнать о ней раньше и гораздо с большим для себя вредом, чем были бы им объяснены в осторожных и искренних словах все гибельные последствия ее; ведь теперь человек не с природою невинного Адама, а в состоянии падшем: падения же плотскою похотью самые близкие к каждому и самые опасные. Кроме того, сыновья и дочери, заметив скрытность своих родителей (а в школах—со стороны учителей) относительно плотской стра­сти, и сами начинают от них скрывать свои шалости и проступки на этот раз: тайный же враг всегда хуже явного. И так грех и горе родителям в том случае, если они доводят сына или дочь до потери целомудрия или до нетрезвости чрез слабость своего характера, своею беспечностью и недосмотром: за такой-то слабый родительский надзор тяжко наказан первосвященник Илия, кото­рый между тем сам по себе был человеком добрым. Не еще преступнее та отцовская незаботливость о дев­ственности и трезвенности детей, которая бывает сознатель­ною и преднамеренною, когда т. е. родители легко смотрят на нарушения детьми целомудрия и трезвости, особенно в мужеском поле; когда называют эти нарушения не более как шалостью и увлечением, а не видят тут смерти для души детей; когда сами подают несовершеннолетним из детей вино (в крестьянском быту); когда безотчетно доверяют своим детям (у купцов) суммы денежные, при помощи которых молодые дети заводят себе преступные связи, или же, напротив, по скупости не дают детям денег даже на необходимые (карманные) расходы, в следствие чего дети решаются красть у богатых отцов и, до­садуя на свое безделье, на крайнюю ограниченность во всем, с помощью украденных денег стараются найти себе развлечение в вине; когда, наконец (о, какой срам!), сами родители устраивают дома же или вблизи наложни­чество для холостых детей—мужчин собственно с тою целью, чтоб сыновья их с гуляющими товарищами и с разными блудницами не «расточили их имения» (Лк.15,13) (не про­мотали их богатства). В таком случае родители являют­ся недоброжелателями к собственным детям; потому что дозволяют развиться в детях таким страстям, которые дети с трудом могут преодолевать впоследствии времени, но от которых родители же своими отеческими наставлениями, предостережениями и дальновидностью легко могли бы удержать их в свое время. Тяжкая вина родителей!

 

Невзыскание или, напротив, частые и жестокие взыскания с детей

 

«Иже щадит жезл, ненавидит сына своего» (Притч.13,25). Когда дети малы, тогда то и нужно быть к ним строгим, по­лезно сдерживать их от всего худого (Сир.30,12), чтоб по мере их возраста безопаснее было ослаблять строгие отношения к ним и давать некоторый простор их нравственной свободе. В первом после младенчества малолетстве их и при особенных обстоятельствах родители могут безот­четно требовать от них послушания, не дозволяя им спрашивать или рассуждать: так: «зачем? не хочется это делать». А когда они будут приходить в больший возраст, нужно объяснять им цель своих требований, а таким образом, вызывать их к сознательной деятельности, пробуждать в них голос совести, полагать в сердцах их нравственные убеждения. И вот всегда будет виден особый приятный оттенок на той семье, которая воспитывается в строгости родительской! Порадуются тогда сами родители за своих детей в этой жизни (Сир.23,24), в будущей же сугубо возрадуются за них, когда вместе с ними предстанут на суд и скажут «се и аз дети, яже ми дал есть Бог» (Евр.2,13)! Но если родители (чаще всего мать) не употребляют стро­гости к детям, например, против своенравия и грубости их, против небытности их в воскресенье у службы Божией, против замеченного за ними воровства, курения та­баку или в виду других проявляющихся в них порочных наклонностей,—если не наказывают их за все это по излишней ли любви к ним или потому, что не хотят огорчить их, равно как обеспокоить самих себя тратою времени на исследование их вины, вообще непри­ятными напоминаниями или опасением узнать при раскрытии дела еще большие проступки за ними, наконец—если толь­ко угрожают каждый раз виновным детям тем и иным наказанием, но из ста угроз не выполняют и одной: тогда это вовсе не любовь к детям, а скорее бессознательная ненависть к ним; потому что тогда худые привычки к детям более и более усиливаются, потому что юность вообще пылка.— Но, с другой стороны, не следует и грех наказывать детей часто или неправильно, или только лишь в минуты своего гнева, который возбужден со стороны и вымещается на безгласной семье (в последнем случае и помину нет о доброй какой цели в наказании). Погрешность также наказывать детей без всякого соображения с характером их, так как для иных нужны бывают и телесные удары, а для других достаточно одного выговора и пристыжения. Худо наказывать и без отческого помилования, между тем как виновный сын или виновная дочь искренно просят прощения. От всех таких наказаний дети делаются скрытными пред родителями, в тайне начинают ненавидеть своих родителей, и как замечает апостол, «унывают» (Кол.3,21). Словом сказать: и невзыскательность и жестокое взыскание составляют крайность. Первый порок относится более к матерям «чадолюбицам» (Тит.2,4), простирающим свою естественную и богозаповедную любовь к детям до сла­бости, а второй—к отцам, которые и слышат предостережение себе: «не раздражайте чад ваших» (Кол.3,21).

 

Чрезмерное отдаление от себя детей или же, напротив, такое обращение с ними, которое не внушает им страха говорить и делать худое даже при родителях

 

Чрезмерное отдаление: это значит, что тут чувство господствования над детьми преобладает пред чувством любви к ним. Но, вместе с тем, оскудевают тогда со стороны детей любовь и доверие к родителям. Напрасно какой либо отец думает при этом опереться на одну естественную привязанность к себе детей. Нет; надобно позаботиться, чтоб дети и свободно любили своего отца. А для этого отец должен, так сказать, снискивать к себе их любовь; не должен обходиться с ними каждый раз столь высоко и холодно, что они бегут от него, лишь только он появляется домой,—что и не смеют подойти к нему с какою либо просьбою, с каким либо занимающим их вопросом, и скоре доверяют свои тайны посторонним лицами, чем слишком серьезному отцу. В притчи о блудном сыне читаем, что отец сам вышел на встречу к своему сыну и обласкал его, сын же стре­мился к отцу с полною надеждою, что отец примет его, как нежный, чадолюбивый отец (Лк.15,20). Нет,—в доб­рой христианской семье можно видеть и отцовские поцелуи с детьми; здесь отец—мать—первые поверенные для детей. (Сюда же относится грех отдаление от себя детей — младенцев. Младенцы исключительно воспитываются нянь­ками и другими посторонними приставниками. Их приносят или приводят к родителям только на короткое вре­мя, чтоб ими полюбоваться: но лишь они заплачут, за­упрямятся, родители отсылают их от себя вдаль в детскую, —где как знают, так и обращаются с ними няни, при слуга).—Близкое же, или до того упрощенное обращение с детьми, что дети ни в чем не стесняются присутствия своих родителей,—и еще злейшая крайность. Гораздо луч­ше, если встреча с родителями тотчас остепеняет дет­скую резвость, если (представим себе детей вольных или грубых) одно появление между детьми отца—матери, еще меньше—одно опасение, что родители об них «услышат, догадаются, узнают», удерживает их от вольности. Это значит, что дети еще боятся, стыдятся в своем сердце всего худого. И будь такое присутствие с ними родителей непрерывным, они избегли бы многих нехороших привычек. Но когда родители обращаются с детьми по братски или как равные им (между тем совершенного равенства на сей раз не может и не должно быть, так даже и в полном возрасте детей, при самостоятельной жизни их), когда родители шутят с детьми и шутками или дозволением с собой шутить стараются заискаться у них в любви к себе, когда они вместе с детьми играют в карты, поют песни, танцуют,—в таком случае ничто уже не может удерживать детей от худого. Тогда дети даже и не сознают худого худым, делаются во всем легко­мысленным: «играй» (забавляйся с сыном и забавляй его собой), «и опечалит тя» (Сир.30,9-10). Да; эта «последняя лесть горша первыя» (Мф.27,64).

 

Немоление о детях малых и возрастных

 

«Чадо моих молитв» (Еккл.31,2). Иов после этого, как дети его семьями своими собирались для пиршества, каждый раз приносил за них очистительную жертву (Иов.1,4-5). Так как от Бога «всяко даяние благо», то верующие и богобоязненные ро­дители должны приносить неустанную молитву о том, чтоб сам Господь Бог, благословивший их детьми, и помог им воспитать детей «в трезвенности и целомудрии, в сыновнем послушании и братской, семейной любви в вере и страхе святом», а для возрастных «указал бы пути общественной службы или частных занятий, устроил бы участь их женитьбой или замужеством, смягчил бы их сердца (если они непокорны родителям), помиловал бы их (если они допустили тяжкое прегрешение), привел бы их теми или иными посещениями к обращению и исправлению жизни (если они совсем развратились). Церковь поло­жила особенные чины молитв «при начатии учения отроков» и о малоуспешных в ученье отроках. Нередко одною лишь молитвою и можно подействовать на детей, например, когда они живут в отдалении от глаз родительских или когда совершеннолетние не исправляются от пороков, холодны к вере и, как бы больные белой горячкой, не поддаются никаким добрым родительским убеждениям: тогда молитва за этих детей при бескровной жертве, или за обеднями, остается единственною помощью и много поможет. Надеяться же только на свои человеческие силы и средства, прежде всего в деле воспитания малолетних - ошибочно, а затем полагаться на свои лишь родительские права, когда взрослые не оказывают послушания и увлекаются к вольномыслию или грубым порокам—тоже очень неверно. Хорошим также предохранением тех и других детей, т. е. и малолетних и воз­растных, от нарушения девственности может быть роди­тельская молитва к Богу, чтоб ангел-хранитель был с ними неотлучно; так некогда Товит поручал своего сына за глазами своими вполне охране ангела-хранителя. Особенным предметом родительских молитв о детях должно быть то, чтоб «как самим родителям, так и детям их избавиться от вечной муки»; потому что не может быть страшнее беды, как вечная погибель, следо­вательно, и нет необходимее благожелания своим кровным, как желание избегнуть этой страшной участи. Худо, если родители не исполняют такой молитвы.

 

Стеснение детей в делах богоугодных

 

«Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф.10,37). Следовательно, в свою очередь и родители не могут требовать от детей любви и послушания к себе в такой степени, чтоб дети их вынуждены были нару­шить чрез это прямые свои обязанности к Богу. Например, грешно из-за себя стеснять детей в говенье или в более частом хождении в церковь, то задерживая их дома для домашнего обихода, то отвлекая другими занятиями; богопротивное дело склонять дочь к замужеству и препят­ствовать ей поступить в монастырь, когда она первого не желает, а к последнему стремится с разумным сознанием («аще кто, сказано в номоканоне, за еже монашествовати сыну своему лишит его части и наследия, той да отлучится»);—неугодное Богу дело и то, когда отклоняют детей от законного брака с тем собственно намерением, чтоб например, холостой сын исключительно был привязан к матери-вдове и с братскою привязанностью содержал бы своих сестер, между тем как видимая для его нравственности опасность — оставаться ему надолго холостым.

 

 

Лишение детей без причины родительского благословения

 

Если «благословение отчее утверждает дом чад» (Сир.3,9), то отказывать детям в благословении потому лишь, что например, сын или дочь как-либо изобличают нехорошую жизнь самих родителей или не хотят услужить суетности матери или отца в чем либо,—значит злоупотреблять правом, которое дано свыше, значит— вместе с тем обнаружи­вать безрассудную злость к детям. Но и только угрожать часто, в минуты сильного гнева, лишением благословения: «бойся; не дам тебе благословения»,—не следует; потому что в таком случае дети могут перестать доро­жить родительским благословением. (А чтоб с одной стороны дети больше дорожили родительским благословением, с другой—быть для них достойными проводниками благословения от Бога, быть как бы трубой, чрез которую истекал бы полными струями на них ток Божиих благословений,—для этого-то сами родители должны вести жизнь чистую, богоугодную).

 

Проклятия на детей

 

«Клятва матери разрушает до основания» (Сир.3,9). Так и были примеры, что проклинаемые матерью дети один за одним умирали. Прежде всего, безумно проклятие на детей малолетних (ему равняется название в досаде детей именем «дьяволов», или «чертенками»). Пусть такое проклятие на младенцев, вообще на невинных детей, и не получает своей силы (Притч.26,2), но все же со стороны родителей непростительно проклинать свой плод. Затем, неуместно проклятие на взрослых детей. Если взрослые своими дерзостями или худыми поступками и выводят отца – мать из терпения, так что представляется справедливым употребить над ними страшную меру наказания – проклятие, то родители должны на этот раз внимательнее всмотреться в самих себя: в порочных страстях и в злом характере их детей не скрываются ли их собственные пороки, которые они сообщили своим детям в самом зачатии или в период воспитания детей? Горькие уроки в жизни и сама преклонность лет смирили и исправили их самих: но в молодых летах не те же ли самые злые качества и привычки имели они, какие обнаруживают и дети их? И так лучше всего остановиться проклятием даже и на взрослых детей, и укорив себя пред Богом, еще и позаботиться об их исправлении.

 

 

Намеренное пред детьми унижение отцом матери их или матерью отца их

 

В пятой заповеди Божией сказано не только: «чти отца твоего», но «и матерь твою». Таким образом, отец, который словами или примером унижает пред своими детьми мать их, например, упрекая ее малорассудительностью и слабо­стью женской природы,—грешит против закона Божия; далее, такой отец грешит против матери своих детей; потому что, смотря на его пример, и дети начинают ни почем считать свою мать, между тем как он должен бы еще усилить ее власть над ними, особенно над малолетними, так как малолетние больше всего находятся с матерью;—грешит такой отец против самого себя по­терею должного уважения к себе со стороны детей, потому что от непочитания детьми матери не много шагов и до грубости отцу.—Но еще более грешит сама мать: когда внушает детям не слушаться отца, а слушать ее одну, когда отменяет пред детьми добрые или, по крайней мере, невредные распоряжения отца;—когда хочет иметь на своей стороне всю семью,—возобладать одна любовью детей;— когда стесняет в справедливых требованиях власть отца, которого вознес его над семьей сам Бог, например, за­ступаясь каждый раз за виновных детей, упрекая отца в ограничениях детям, для которых между тем есть основания, порицая открыто отца за то, что он мало доставляет детям средств на приданое и т. п. При равен­стве прав над детьми, мать однако ж и сама обязана «во всем» (Еф.5,24) повиноваться их отцу, а своему мужу. С ее сто­роны гораздо благоразумнее будет внушать детям чувство особенного уважения к отцу, как главе семьи, и самой вперед детей показывать примеры этого уважения. Словом: отец и мать должны взаимно поддерживать свои права пред детьми, рука об руку вести дело строгого христианского воспитания их, втайне хранить свои особен­ные какие либо преднамерения о ком либо из них. Вза­имное же неуважение отца—матери, раздоры их между собой из-за детей или только озлобленное молчание, ко­торое также поймут дети, все это впоследствии времени весьма вредно отзовется на отношениях и детей их друг к другу.

 

Явные соблазны собственным детям

 

Дети вообще расположены подражать старшим, как еще неспособные к самостоятельной, обдуманной деятель­ности. Но родителям своим они больше всего подражают; потому что никого не видят ближе к себе, как родите­лей, потому что отцу—матери больше всех доверяют: действия родителей они считают для себя образцовыми. Если же обратим на сей раз особенное внимание на младенцев, то на этих почти одними-то примерами и можно действо­вать: ни наставлений, ни замечаний от родителей они еще не способны вместить. Но и тогда как младенцы будут приходить в возраст,—наставления и замечания со стороны родителей принесут им пользу в таком лишь случае, если слово родительское не будет противоречить делу, если например, отец, посылающий сына в церковь, сам не остается дома или не старается позже прийти к службе. (Особенно пример родительской молитвы усвояется малолетними детьми,—будет ли то молитва усердная или только наруж­ная и рассеянная. Вообще добрые примеры родителей столько важны, что у святых угодников всегда почти отец или мать были святые, а чаще всего мать отличалась набожностью). Но если, напротив, примеры родителей будут явно худые,— дети тотчас же начинают подражать своим родителям в том, чему только по своим летам могут подражать. (Например, отец велит своему сыну сказать о себе, что «его нет дома», между тем как он дома и может при­нять посетителя: и сын после этого легко решается на обманы; отец—мать часто при детях своих переговаривают или осмеивают священника: и дети по своему по­смеиваются над священником; отец—мать при детях осуждают, поносят соседа: и дети привыкают к пересудам и злословию; молодая мать при своем дитяти часто и подолгу поет песни; и детский слух, вкус и голос привыкают к тому же пению: хороша же наука!). Затем, достигнув совершеннолетия, дети большею частью начи­нают проявлять в себе те же самые пороки (например, не­трезвость, буйство), которые привыкли видеть в своих родителях. Счастье еще для детей, если жизнь порочного их отца продлится и если отец, изменив образ своей жизни, добрыми примерами изгладит в их памяти соблазны, ко­торые подавал им. Вообще же по свойству памяти чело­веческой, как поврежденной грехом,—припоминать чело­веку более худое и соблазнительное, чем святое и поучи­тельное,—на этом самом основании какой либо соблазн со стороны отца или матери, поданный еще в детском возрасте, о! как долго-долго припоминается даже и самым добрым сыном или дочерью, смущая их дух. Ху­дые родительские примеры до того вредны, что скорее же в настоящем случае можно исправить злое зачатие дитяти (т. е. в порочном состоянии духа и тела родителей),—ис­править тщательным воспитанием, чем изгладить соблазнительные впечатления на детей в период воспитания их. Особенно губителен пример развратной жизни родителей, когда, например, вдовый отец держит в своем доме, на виду малых детей наложницу. Такой отец может быть не вступает во второй законный брак в тех собственно видах; чтобы показать свою жалость к детям, чтоб не ввести к сиротам новую мать (мачеху). Но, в самом деле, он оказывается очень безжалостным к своим детям. Пре­даваясь разврату, который не ускользает от зорких глаз его детей, он уже совсем расстраивает счастье своих детей. Как недостойный отец, он не может пе­редать детям от Бога благословение, а своим примером лишь научает их беззаконной жизни. И так горе, горе тому отцу или матери, ими же «соблазн приходит» (Мф.18,7) для собственных их детей, которых руководить—учить доб­рому более всего обязаны они! Это не отцы своим детям, а скорее убийцы.

 

Ропот на многочадие или на большую семью

 

«Спасется чадородия ради, аще пребудет в вере и любви» (1Тим.2,15),—вот что обещается людям, рождающим и богобоязненно воспитывающим детей! И так погрешают те родители, которые жалуются на то самое, что между прочим, верно ведет их к спасению, которые говорят: «со­грешили мы с детьми…» (согрешили т. е. в смысле за­бот, суетливости по дому и частых вспышек гнева на детей). Затем: справедливо ли раздражаться на детей, если они рождаются и если их много?—ведь они не виновны в своем рождении. Не жестоко ли желать им смерти из за того, что трудно воспитывать их или (тем еще хуже) потому только, что они служат помехой родителям в светских развлечениях? Если и множество нужд или прямо бедность угнетает, если жизнь и без того дорога для всех: то многосемейные отцы и матери, эти по преимуще­ству или по истинной заслуге «воспитатели рода человеческого», без сомнения, не забыты же у Бога с своими семьями,—у Бога милосердого, который и «птиц питает» (Мф.6,25). А если многочадие или многосемейность не дозволяют только составить никакого запаса состояния, всегда обременяя главу семьи большими заботами: в таком случае несравненно лучший капитал—дети. Дорого очень и это: чем больше у кого детей, тем больше за того молитвенников пред Богом, если его дети воспитаны им в страхе Божием, если видели искреннюю любовь к себе отца.

 

Безутешная печаль об умершем дитяти

 

«О мне не рыдайте, плача бо ничто же начинах достой­ное» (Из посл.погреб. младенцев). Это первое против безутешной печали. Действи­тельно, каждым вновь умирающим младенцем (если младенец крещен) увеличивается число лиц в царстве небесном. И Господу Иисусу Христу принадлежит право из среды живых избирать себе младенцев, как пастырь имеет власть выбрать себе из всего стада самую лучшую овечку: Он создатель, питатель и искупитель младенцев: родители же только временные опекуны их. Затем, мно­горазличны могут быть намерения Божии в ранней смерти детей: но, во всяком случае, эти намерения премудры, праведны и милостивы; например, может быть родители были слишком пристрастны к своему дитяти или его воспитание и обеспечение поставляли предлогом неумеренно увеличивать свое состояние или же его ожидало в жизни величайшее несчастье. И так остается говорить с Иовом, который потерял даже всех до одного детей,—и однако благодушествовал; «Господь даде, Господь отья» (Иов.1,21). Скорбеть же об умершем дитяти до потери сна, до болезни, до отрицания всякого постороннего утешения, это значит: «иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф.10,37).

 

Лишение взрослых и отделившихся детей всякой поддержки и наследства

 

Родители должны помогать также и взрослым детям, во-первых, материально, когда это требуется, и когда имеют на то возможность. Вечным, так сказать, плательщиком за отцовские благодеяния должен быть сын, но и добрый отец не прекращает сыну своих благодеяний, не отказывает в пособии тем из детей, которые нуждаются в его поддержки. Нуждаются, говорим, или потому, что только лишь начинают жить особым хозяйством или уже обременены малыми детьми или, наконец, произвольно отделившись от отцовского дома и истратив скоро наследственную часть, дошли до нищеты и голода. Вызов к пособию последнего рода, правда, неблаговиден. Но если неразумный сын, сознав свои вины, желает снова воротиться под кров родительский и только ожидает ласкового родительского слова: долг родителей не отталкивать его, но принять так же, как был принят блудный сын милосердным отцом (Лк.15,20). —Тем более в нравственном отношении родителя должны поддерживать взро­слых и отделившихся детей, т. е. не бросать их на про­извол страстей, если они пали, но с болезнью отцовского сердца отыскивать их на распутьях порока: —предостере­гать их неопытных от ошибок в жизни или по службу — чаще посещать их дом-квартиру, стараться лучше уст­роить их участь. Новый брак и новые дети от второго или третьего брака неизвинительные причины к лишению взрослых детей всякой поддержки, а в общем разделе и наследства. Так как сказано: «не должна суть родителем снискати имения, но родители чадом» (2Кор.12,14), то после всего этого грешат те родители, которые по холодности своей обделяют долею наследства взрослых и отделив­шихся детей.

 

Непонятливое вмешательство в умные дела взрослых детей

 

Мать царя Соломона вошла с ходатайством к своему сыну за брата его, Адонию; но этим лишь ускорила казнь Адонии, который прибегнул к ее ходатайству (3Цар.2.13-26). Если сын или дочь, занимающие высокие места, почтительны к своим родителям и богобоязненны, то неуместное вмеша­тельство отца—матери в их дела (по должности или по ведению ими частных хозяйственных дел) стесняет их совесть: т. е. и отказать родителям в просьбе для них тяжело и исполнить просьбу нет ничего хорошего. Но если сын или дочь несдержанны и направления вольного: в таком случае непонятливый—родительские прекословия им в умных делах их составляют для них только повод упрекать своих родителей необразованностью, бли­зорукостью в суждении о деле. Можно судить после этого,— полезно ли непонятливое вмешательство.

 

 

Притеснение своих пасынков и падчериц

 

«Иже сице едино... отрочат приимет во имя Мое, Мене приемлет» (Мрк.9,37). Так от Самого Бога, можно сказать, отчим и мачеха приняли с брачным венцом пасынков и пад­чериц. Сколько искренний был обет их Богу в любви супружеской, столько же искренняя должна быть реши­мость их заботиться о приведенных детях. Они обязаны заменить для этих детей родного отца или мать, проявлять к этим детям отцовские чувства, хоть бы в то же вре­мя имели собственных детей. Виновны, таким образом, тот отчим или та мачеха, которые оставляют «приведенных» детей без всякого внимания, как бы чужих, которые сквозь пальцы смотрят на проступки своих пасынков и падчериц, не удерживают в руках богодарованной им власти над этими детьми. Но тем более грешат они, если злоупотребляют своею властью: если, например, обделяют во всем пред собственными детьми пасынка или падчерицы, если отзываются худо или насмешливо о родном отце или родной матери своего пасынка—падчерицы, вместо того, чтоб с доброю памятью относиться к умершим при детях их, а также поминать бы умерших в церкви в известные дни, вместе с детьми их; если, наконец, ненавидят и угнетают сирот даже до того, что вследствие этих угнетений имя «злой мачехи» вошло в поговорку и к ним-то вполне приложимо. Без сомнения, дадут ответ пред Богом такие отчим и мачеха за свое равнодушие или прямую ненависть к своим приведенным детям. Пусть сами пасынки или падчерицы не располагают их к себе, пусть смотрят на них враждебно; но утешением и наградою за свою отеческую заботливость они должны бы иметь слова Спасителя, которые мы привели: «иже едино... отрочат приимет во имя Мое, Мене приемлет».

Угнетение усыновленных и приемышей

 

Пример противный: «возмужавшу отрочати введе (Моисея мать его) ко дщери Фараонове, и бысть ей в сына» (Исх.2,10). Жестокосерды те бездетные люди, которые, добро­вольно приняв к себе посторонних детей и усыновив их себе законным порядком или без усыновления взяв их на воспитание—оказываются для них хуже и чужих: попрекают их незавидным происхождением, держат их наравне с прислугой, бьют их, как бы вы­мещая на них свои милости, не дают им доброго воспитания и возможного по средствам образования. Вместе с тем, эти люди не приготовляют обществу в своем воспитаннике хорошего члена. А им-то бы и шло принять для воспитание круглого сироту; принять его могли бы они раньше, еще малолетним дитятей, чтоб больше привязать его к себе. Опасение, что может быть будут собственные дети и что может быть придется раскаиваться за принятие чужого дитяти,—не должно бы останавливать бездетных от такого доброго намерения, т. е. чтоб быть родителями чужому: случалось, за приемышами тем скорее рождались свои дети.—Сюда же относится грех крещеных цыган, когда цыгане крадут чужих детей и потом распоряжа­ются этими детьми для своего обмана.

 

Оставление без всякой опеки незаконных детей

 

Хотя рождение незаконно и хотя незаконные дети оста­ются самым тяжелым напоминанием для совести родите­лей, а пред людьми и без слов всегдашним постыдным упреком: однако ж как естественные родители, ни отец ни мать этих детей не должны, во-первых, совер­шенно отказываться от них; во-вторых, быть для них только вполовину родителями, т.е. тайно лишь доставлять им средства к содержанию, и ни о чем больше не забо­титься, между тем как есть возможность поместить их в какое либо заведение для воспитания или отдать для обучения ремеслу. Дитя не виновато в том, что родилось от таких лиц, которые зачали его по страсти, незаконно: оно так же беспомощно, как и всякое дитя. Особенно в этом случае несправедливы и бесчеловечны отцы, которые предоставляют одной матери пить всю горькую чашу нецеломудренной ее жизни. Мать носит тяжелую беремен­ность, затем в болезни рождает дитя, а потом—водится с дитятей, терпит чрез это крайнюю бедность, утруж­дая помощью посторонних лиц: а самозваный пред законом Божиим отец не знает никакой заботы, отказы­вается от своего плода; пользуясь отсутствием улик в своем грехе, он вступает в брак с кем либо пред самым разрешением от бремени несчастной участницы его греха, или еще хуже—продолжает с другими лицами жизнь, сопровождаемую так же незаконными рождениями. Какое злое посмеяние над несчастным положением другого лица! Какое бесчеловечие и к дитяти невинному и к ма­тери его, которая, положим, и сама виновна, но не более, если еще не всегда менее, чем убежавший или скрывающийся отец! (В житиях святых знаем примеры, что монахини, скрывшие свой женский пол в мужеском монастыре, воспитывали и чужих незаконных детей, которых рождение относила к ним бесстыдная клевета лю­дей). Нет; нужно и незаконных детей поставить на добрую дорогу жизни. Одного только при этом должно бе­речься родители, особенно по поводу сближения между со­бой для воспитания незаконнорожденных, т. е. чтоб снова не погрешить преступною связью, за которую они подвергли себя такому постыдному игу в жизни. Иуда, согрешив с Фамарью, которая зачала от него близнецов, «не приложи к тому познати ю» (Быт.38,26).

 

Злонамеренное предательство какому либо неблагополучию собственных детей с употреблением во зло родительской власти над ними

 

«Предаст же... отец чадо» (детей) (Мф.10,21). Так, например, бывает, что родители: а) продают детей в неволю, прик­репляя их к работе или в услужение к человеку же­стокому; б) отдают своих детей на распутство, помещая их в непотребный дом, к богатому холостому человеку в наложничество; в) принуждают к противному для них браку (1Кор.7.28,8,9), чтоб посредством этого брака избавиться от платежа своих долгов, сблизиться с богатым и знатным родством, а то и сбыть только—лишь с своих хлебов дочь. Или же аа) не удерживают молодой дочери от за­мужества с престарелым, чего она сама желает по сво­ей нерассудительности; бб) не выдают в замужество до­черей (Василий Вел.18) по своей скупости, избегая необходимых расходов, и тем располагают последних к ропоту на свою судьбу; вв) по нетерпеливости избивают своих детей, т. е. желают им смерти, например, больным или убогим и наконец гг) делают калекой свое дитя, чтоб с искусственным уродом испрашивать себе милостыню.

 

Холодные чувства к внучатам и незаботливость о внучатах

 

«Лобыза (Иаков внуков своих) и объят я... и рече...: Бог да благословит детища сия» Быт.48,1-.16). Здесь мы видим и нежную любовь и достойную заботливость в отношении к внукам. Замечательно, — эти чувства в ветхозаветном патриархе не были выработаны—как ныне бывают—осо­бенною наукою или чтением книг о воспитании детей (педагогика), а выразились как чистые чувства природы и как плод страха Божия. Внуки—продолжение рода—фамилии и большею частью носят имена своих дедов. Следовательно, деды естественно должны любить их и заботиться о них. С духовной же стороны решая этот вопрос, во внуках своих деды должны видеть благословение Божие на себе: «и узриши сыны сынов твоих» (Пс.127,7). Сле­довательно, когда деды относятся холодно к своим вну­кам, то не ценят Божьего благословения. Нет, дедуш­ка и бабушка, не ослабляя власти самих родителей над малолетними внучатами (например, родители, хотят взыскать, а они заступаются за любимых своих внучат), должны принимать живое участие в воспитании внучат, особенно в религиозно-нравственном. Это нравственный долг дедов; потому что сами родители или меньше имеют вре­мени, чем они, заняться воспитанием своих детей или же по молодости своей и мирской суетности менее заботли­вы об истинном счастье собственных детей, или, наконец, по неопытности своей, более допускают ошибок в деле детского воспитания. Таким образом, дед—бабушка обя­заны учить малолетних внуков своих молитвам, при­водить их с собой в церковь и особенно к тем службам, которые совершаются в церкви от имени их се­мейства, например, по случаю чьего либо поминовения, дол­жны занимать внучат своих рассказами из жизни святых, какие сами знают, и т. п.

 

Притеснение своей невестки или зятя

 

«Кая неправда моя, яко погнал ecu вслед (преследуешь) мене», говорил некто своему тестю (Быт.31,36). Сильный связями или влиянием в обществе тесть теснит своего зятя, обыкно­венно, из-за жалоб на него жены: между тем причина жалоб в свою очередь скрывается более в нетерпели­вости и непокорности жены своему мужу, чем в действительных ей обидах. Чаще встречается притеснение зятю с того времени, как лицо, связывавшее его с тестями, т.е. жена умирает. Но всего чаще притесняется не зять тестем, а невестка—своею свекровью и даже всею семьею мужа: «разделится свекры на невесту свою» (Лк.12,53). Здесь прежде всего преступно побуждение к преследованию: свекровь бо­ится, чтоб невестка не взяла верха в доме или же опа­сается охлаждения к себе родного сына, которое уже в некоторой степени и замечает; таким образом, по самолюбию своему она гонит невестку, особенно на первых порах,—старается вооружить против невестки и своего сы­на, ее мужа, забывая о коренном законе: «оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей» (Быт.2,24). Затем, в гонении на невестку заключаются такие вины:— невестка (через своего мужа) уже сама имеет право домооснования, следовательно, принижать ее несправедливо; над­лежало бы, напротив, утешить ее сочувствием всей семьи, как отделившуюся от родного дома, чтоб она скорее привязалась к чужой семье;—не видя к себе в новой семье ласкового обращения, встречая—особенно от свек­рови —каждодневную брань, упреки в лени и неопрятности, она старается всеми силами склонить своего мужа к раз­делу от дома отцовского, и ненужный раздел сбывается; наконец, натерпевшись много в семье мужа, она и сама впоследствии времени вносит тот же дух угнетения и се­мейной вражды в новое поколение.

 

Излишняя любовь к своей семье до равнодушия к крайним нуждам других семейств

 

«Не твори ми труды: уже дети моя со мною на ложи суть: и не могу встав дати тебе» (Лк.11,7). Такова эта излиш­няя любовь к своим детям, и вообще к своим домашним. Свою только семью она оберегает, защищает в правде и без правды., между тем как равнодушно и да­же враждебно относится к вопиющим нуждам других семей. Очевидно, эта любовь противна христианской любви к ближнему и несносна в общежитии.

 

При бездетности непитание в себе отеческого чувства и даже ненависть к детям

 

«Якоже отец чада своя.., утешающе вас», говорил о се­бе апостол Павел (1Сол.2,11-12). Кому и не суждено быть отцом, тот должен смотреть на малолетних отроков, а при глубокой своей старости—на самых юношей, как бы на своих детей. При таком достойном истинного человека и христианина взгляде на чужое потомство, бездетный человек, встречаясь с теми и иными детьми, должен преж­де всего беречь невинность детей от соблазнительной ре­чи или примера в себе. Затем, должен стараться—ска­зать им слова два-три умных и предостерегающих от порока, ободрять их похвалою за доброе, которое они обнаруживают, а в грубых шалостях их никогда не льстить им, не оставлять шалостей без строгого замечания. Приводя себе на память собственное детство и вспо­миная о Христе-Спасителе, Который обнимал детей, — бездетный человек должен любить чужих детей, ласкать их, благодетельствовать им, а ради их, и бедным их родителям, но никак не гонять их от себя с нена­вистью. Словом: должен питать в своей душе сладост­ное чувство отеческой любви и носить это чувство в себе всегда, проявляя его, прежде всего, к детям и юношам, а затем и к таким лицам, которые вызывают про­явление в нем этого чувства по случаю какой либо край­ней своей нужды, говоря к нему: «явите отеческую ми­лость; будьте вместо родного отца»!

 

Непопечение о крестниках

 

Восприемники, или «крестные отцы», звание которых существует в Церкви от первых времен христианства, обязаны помогать родителям (а также и пастырям Церкви, этим первейшим учителям и воспитателям духовным) в добром воспитании и настроении своих крестников и крестниц. А кто принимает от купели возрастного из иноверцев, тот и «сугубо отец» для своего крестника: он сообщает крестнику от своего имени и фамилии, делается у крестника родоначальником. Отсюда обязанности восприемников совсем не столь кратковременны, чтоб могли оканчиваться купелью или только праздником крестин. Если и живы родители тех, которых они приняли от купели, и если сами родители вполне заботливы о воспитании собственных детей в духе веры и благочестия христианского, — все же крестным остается своя доля в столь важном деле; например, могут и должны крестные молиться об утверждении в вере своего крестника или крестницы, могут при каждом свидании давать крестникам добрые советы, дарить им иконы или духовные книжки, благословлять их на брак, подкреплять родительские права над ними своими наставлениями в том случае, если они мало почитают своих родителей, и т. д. Не отвечая ни пред Богом, ни пред Церковью за невозможное испол­нить в отношении к крестникам (например, когда и ви­деть крестников нельзя), восприемники погрешают, когда не делают того, что могут делать и в чем чувствуется очевидная надобность. Например, есть же возможность наблю­дать за крестником из евреев или магометан; как-то молится он Богу, ходить ли в церковь, не имеет ли опасного дружества с прежними единоверцами; есть воз­можность принять и обласкать у себя крестника или кре­стницу, по крайней мере, представляется случай спросить об их здоровье, об успехах в ученье или о службе; есть сила слова или особенного влияния побудить их го­веть каждый год;—дозволяет состояние помогать им в нуждах и даже при бедности или сиротства их при­строить их к законному браку, завещать что либо в на­следство им. Однако ж ничего этого не выполняется, даже и на память не приходят духовное родство и духовные отношения к крестникам; кроме того времени, когда крестник или крестница должны бы пригласить своих крестных на свой брак (свадьбу). В таком случае несо­мненно согрешают восприемники.

 

Непочтение к крестным

 

«Якоже крестися та (Лидия)..., моляще (апостола Павла)...: вшедше в дом мой, пребудите» (живите в нем) (Деян.16,15). Так, когда крестные отцы крайне нуждаются в приюте, то следует и приютить их у себя. Во всяком случае требуется воздавать им, вместе с крестившим священником, сы­новнее или подобное сыновнему почтение, и слушать их советов. Когда же они умрут, следует вписать их имена в свой помянник и молиться за упокой их. Пусть и не было никакой заботы их о своем крестнике или крест­нице, пусть не сделано и не делается ими ничего для судьбы крестников. Но одно то, что они были посредствующими лицами в даровании от Бога такого величайшего блага, как святое крещение, что принесли в церковь крест, ко­торый потом возложен на крещаемого, что давали ответ пред Церковью за младенца, каковым бывает каждый крещаемый, если не по возрасту лет (крещаются иногда и возрастные), то по духу, словом—были отцами в такие важные минуты: это одно для того человека, который доро­жит своей православной верой, должно быть достаточным основанием уважать своего крестного или крестную.

 

Корыстное кумовство

 

Это грех и родителей, которые крестят свое дитя, и самих восприемников (кумовьев) как в отношении друг к другу, так и к родителям своих крестников и к самим крестникам. Первые, т. е. родители, ищут в восприемнике лицо чем либо полезное и выгодное для своих детей и для самих себя; вторые, т. е. кумовья, только для себя хотят найти в кумовстве лицо близкое, рассчитывают тоже на взаимные подарки (есть по местам такой обычай) или только лишь дорожать тем, что пригласили их для кумовства, что бедные люди будут хвалиться ими, как знатными кумовьями, а крестники впоследствии времени станут принимать их на своих домашних праздниках. В таком случае, нисколько не обращается внимания на то, могут ли восприемник или восприемница (кумовья) пору­читься воистину за веру крещаемого и быть руководителями его в доброй христианской жизни. Имеется в виду только то, в состоянии ли эти кумовья принести хороший подарок на крестины и впоследствии времени жертвовать крестнику или крестнице, могут ли покровительствовать или содействовать своему куму но службе, в делах торговли, хороши ли они для взаимного приятельства и хлебосольства, сделают ли честь своим кумовством. Таким-то образом и приглашаются и бывают восприемниками: богатые состоянием, но не верою; обещающие свое земное покровительство, но не обещающие наставлений в вере своим крестникам или не могущие по закону обещать, потому что это иногда иноверцы (лютеране); близкие по соседству или по одинаковому занятию житейскому, но не близкие к Богу по своим молитвам и христианской жизни; щедрые на приношения, но не подающие надежды или дожить по своей престарелости лет до того возраста крестников, когда бы могли выпол­нять на самом деле обязанности восприемника, или же и совсем видеть когда либо своего крестника—крестницу, так как проездом лишь или по пути куда либо приняли от купели младенца. Руководясь этими-то корыстными видами родители крещаемых младенцев часто обходят для восприемничества близких родных, как, например, братьев или старших из собственных детей, или же лиц доброго христианского настроения, которые также знакомы им, но только незнатны и небогаты. Очевидно, этим они унижают и святость таинства крещения и честь своих крещаемых детей.

 

 

Грехи воспитанников и воспитателей

 

 

Неблагодарность и прямая плата за добро злом своим воспитателям, учителям и благодетелям

 

«Будут человецы... неблагодарны» (2Тим.3,2); «воздаша ми лукавая возблагая» (Пс.34,12). После родителей ближайшее место в смысле лиц благодеющих занимают для человека воспитатели и наставники его если они есть или были. От родителей каждый, по воле Божией, является на свет: а воспитатели и учителя образуют человека, чтоб он мог жить на свете для пользы общества и собственной. Поэтому воспи­танники к своим воспитателям и опекунам, ученики к своим учителям, должны выражать подобные же чув­ства любви и признательности, какими обязаны к родителям. Затем следуют благодетели нам. Пусть участие в чьей либо жизни благодетеля бывает кратковременнее, чем продолжительный труд воспитателей или образователей молодого юношества: но за то в участии благодетеля вы­ражается большая доброта сердца или дороже оно по край­нему положению человека, а также может быть и радостнее по своей неожиданности. Всего важнее: благодеяние благо­детеля дает нам почувствовать милующую нас десницу самого Бога; потому что особенные благодетели в жизни, как например, спасшие чью либо жизнь среди явной опас­ности, предохранившие кого от неверия или разврата, подавшие иному утешение в горькой печали, не оставившие бедняка своими пособиями в крайних нуждах его,—такие благодетели бывают не иначе, как орудиями Божьего промысла о человеке (Иак.1,17). Тогда человек невольно говорить: «Бог послал мне благодетеля...»; тогда благодарность к благодетелю необходимо связывается с благодарностью к Самому Богу. И так оставаться вообще неблагодарным - низ­кое чувство и несомненный грех пред Богом. — Грешно например, не сознавать самых благодеяний,— говорить, будто «воспитатели или учители обязаны были по должности своей, первые—воспитывать, а вторые—учить, благодетель же сделал благодеяние из личных видов или только подстре­каемый именем благодетеля, человека милостивого». (Нуж­но смотреть на услугу и одолжения, а не на побуждения к этому, которые осуждать, хоть бы они были и нечисты,— все же не воспитаннику или облагодетельствованному, а разве кому-нибудь другому). Грешно не довольствоваться благодеяниями,— говорить, будто они малы, между тем как к ним не был обязан благодетель. Грешно не изъяв­лять знаков благодарности; например, при встрече с учителем как бы и не узнавать его, не поклониться ему и даже не дать ему дороги или же, и питая в душе чув­ство благодарности, не хотеть—выразить ее: чего здесь сты­диться или чем стесняться? разве присутствия других? но если это будет первая встреча с человеком, который оказал великое благодеяние, ужели так молча и поздороваться с ним, ужели забыть как бы о его благодеянии? нет; не благодарить при свидетелях не лучше того, что и совсем не благодарить; стыдно ли, тягостно ли бла­годарить благодетеля и лично пред ним одним? скорее ли искренние и щедрые выражения благодарности явятся за­очно и в письме, чем в глаза подвинется язык ска­зать: «благодарю, искренно благодарю»? но напрасно! сознание благодеяния и выражение благодарности пред благодетелем никогда не унизит человека. Грешно не отклонить случая, которым можно огорчить своего благодетеля, а так­же не быть готовым защитить его. Грешно употреблять благодеяния не на добро, которого желали лица благодеющие, а на одно зло. Грешно не стараться—воздать благодеяниями или возможными услугами от себя своим благодетелям или же их детям и близкими к ним (Быт.45,16-20), а когда на это нет сил, то лишь не молиться о них Господу Богу, да воздаст им своими милостями; с дру­гой стороны, и нет ничего доброго в том, чтоб спе­шить— расплатиться за услуги и благодеяния, чтоб скорее сбросить с себя бремя признательности, и затем иметь повод обходиться с своим благодетелем, как только будет угодно: между тем великого благодетеля в жизни (равно как и дорогого наставника) нужно бы помнить и после смерти их.—Но еще непростительнее прямо платить злом своим воспитателям, наставникам и благодетелям например, пользоваться случаем предать их за что либо ответственности и взысканию, нанести им публичное оскорб­ление и т.под. Иуда предал своего учителя и благодетеля: не страшное ли тут подобие поступка? Неблагодарный вре­дит не одному своему благодетелю, но и другим, которые часто должны прибегать к посторонней помощи,—вредит последним тем, что иной благодетель по слабости своего духа, опасаясь той же неблагодарности и со стороны прочих, отказывается благодетельствовать.

 

Забвение добрых предостережений для жизни со стороны законо­учителя или учителя

 

«Хвалю вы, яко вся моя... помните» (1Кор.11,2). Умный, благона­меренный и богобоязненный законоучитель—священник, равно как таких же качеств светский учитель, всегда дают своим ученикам для будущего служения их или для простого какого занятия и общежитии добрые предостережения. Может быть, они применяют эти предостережения и к личным качествам воспитанника, а еще чаще к тем опасностям и соблазнам, с которыми воспитанник в скором же времени встретится в жизни. Выходя из под воспитания, юноша и девица и должны принять эти предостережения, как отеческий подарок,—должны пом­нить их всегда. Лучше ученикам с полным доверием держаться учительских предостережений, чем пускаться на опасности в жизни или же  тем самым—испытать злое, чтоб «путем зла дойти до добра» и через это будто бы еще глубже полюбить доброе. Предостережения учительские не догадка, а опыт. Так например, оставаться надолго холостым и по случаю холостой жизни нарушать целомудрие,—этот грех тем виновнее пред Богом, если законоучитель в свое время много и сильно говорил против него.

 

Непочтение к старым людям

 

«Пред лицем седаго востани и почти лице старче» (Лев.19,32). Нужно почитать старость и только за седины ее, если она не имеет никаких других преимуществ: во всех старых людях дитя и юноша могут представлять себе образ своих родителей и предков. Тем более достопочтенна та старость, которая украшается мудростью, многою опытностью и искреннею набожностью (Сиро.25,6-9). Но пусть между престаре­лыми бывают и такие, которые не имеют этих достоинств и даже легкомысленнее многих умных юношей. Если долг службы или без службы одно чувство христианской любви к ближнему требуют того, чтоб вразумить таковых стариков, удержать их от пороков: то и тут «старца не укоряй, но умоляй яко же отца.., старицы, яко же матери» (1Тим.5,12). Престарелому несравненно труднее отстать от своего порока. Поэтому великая находка для нас хоть умоляющим, ласковым словом успеть исправить или оста­новить его. Таким образом, грешат те люди, которые не хотят почтить старость, например, не уступают престарелому при встрече с ним дороги или в доме место, где сесть; не хотят помолчать, когда он говорит; не оказывают ему услуги, когда он беспомощен, забывая, что и сами в ста­рости будут нуждаться в подобных услугах. Грешат намеренные оскорбители достопочтенной старости дерзким словом или осмеянием, и особенно так публично или при многих, например, на площади, на железной дороге: это сходно с тем, как и оскорблять слабых женщин и несчастных людей; да помнят такие оскорбители, что если оскорбляемые ими и не всегда, по слабости своего характера и немощи сил, могут защитить себя от их оскорблений, то имеют в Боге сильного защитника и отмстителя. Грешат те молодые и современные люди, которые пренебрегают суждениями, советами и заявлениями старых людей потому только, что так рассуждают старики, будто бы «отжившие свой век». Между тем справедливость требует сказать, что многие из самых лучших предприятий нового времени не возникли бы, если б не было для них предварительного кропотливого труда людей, которые жили раньше. Но во всяком случае молодой человек, изучающий науки и наблюдающий за жизнью, не будет опытнее такого старца, который прежде его начал изучать науки и жизнь, да и не перестает по возможности следить за всем этим до последнего времени. Словом, не уважать и прямо оскорблять старых людей (наравне, как мы сказали, с женщинами и несчастными) есть признак самого злого че­ловека.

 

Старание заслужить любовь у своих воспитанников потворством им

 

«Никогда же в словеси ласкания быхом к вам» (1Сол.2,5). Власть воспитателей и образователей юношества можно считать вполне родительскою властью в том случай, если воспи­танники не живут на глазах родителей, а находятся под одним надзором и руководством воспитателей (Гал.4,1). Следо­вательно, долг воспитателя так же удерживать своих воспитанников от проявлений в них, так называемого, «ветхого человека» или от действий первородного греха, как это признают своим священным долгом и родители. Воспитание и не будет воспитанием, если детям дать волю проявлять безразлично все то, что в них есть по природе, т. е. если не замечать им, почти на каждом шагу, их погрешностей в суждениях, а особенно не на­правлять к добру действий их, показывая им всякий раз, что делать хорошо и приятно Богу, а что бесчестно и чем оскорбляется Бог. Посему виновны те воспитатели, которые вместо напоминаний своим воспитанникам об ошибках только ласкают—ублажают их, имея при этом единственно цель собственную, личную, чтоб снискать любовь к себе воспитанников и быть названым от них «прекрасным, не строгим, добрым». Например, если воспитанник показывает хорошие способности и учится хорошо, то учитель хвалит его без меры, располагая его таким образом к гордости. Если же другой из воспитанников успевает худо, по слабости ли способностей или по рассеянности, и если это сын или дочь родителей более известных, учитель все-таки ставит знания слабого ученика выше (дает ему больший балл), опасаясь его отзыва не в похвалу себе. Если ученик или ученица обнаруживают добрые качества, учитель или начальник воспитательного заведения, вместо того, чтоб только втайне порадоваться за этих детей и незаметно поддерживать в них хорошие стороны, вместо этого шумно превозносит их и выражают к ним удивление, подстрекая их тем к само­мечтательности и беспечному довольству собой. Потворствующий учитель держит себя в отношении к ученикам как равный им, любит с ними шутить, делает им всевоз­можные уступки и снисхождения, например, относительно не­бытности их в классе и в церкви, развивая в них этим самым неуважение к старшим, а также и в них самих слишком уступчивую совесть, с которою между тем нельзя быть надежным членом ни семьи, ни обще­ства. Но такой воспитатель не всегда достигает и собствен­ной цели, т. е. чтоб быть любимым от своих воспитан­ников; потому что дети догадливы, они принимают с сочувствием такое только обращение с ними, которое бывает естественным. Например, если учитель хочет быть ласковым, добрым, то и должен быть таким искренно; если же он желает быть строгим, если гневается и наказывает, то и тут должен быть прямодушным, а не показывать только вид строгого учителя. Что же в осо­бенности до последствий потворства по отношению к воспитанникам: то, без сомнения, это великий вред нрав­ственному направлению всей школы. Это уже не воспитание, а порча воспитания.

 

Пренебрежение здоровьем воспитанников

 

«Взять его пестунница его и бежа... и паде и охроме», сказано о няньке сына Ионафанова (2Цар.4,4). Пренебрежение к здоровью воспитанников может выражаться например, так: нянька дает дитяти что либо усыпляющее, чтоб самой спокойнее проспать ночь; держат детей в удушливом, излишне-теплом и неопрятном помещении (дым, пыль), дозволяют детям оставаться с шарфами на шеях во время классов, как например, в селах; обременяют учеников против силы учебными занятиями, притом—не с чистою жизненною целью, а для одного экзамена; не оберегают у них от раннего повреждения или ослабления тех органов, которые важнее других и легче всего повреж­даются, как грудь и глаза: для детской груди, да и для глаз, без сомнения, великий вред от курения табаку, которое между тем не преследуется; вредит груди слишком наклоненное положение тела во время письменных занятий; вредит глазам чтение тотчас после бани, в су­мерки и при рассвете (без свечи) или же книг мельчай­шей печати (а таковы большею частью учебники); вредят зубам сахаристые вещества; и вот на все это не обра­щается внимание воспитателей; только лишь начальники и сотрудники воспитательного или учебного заведения не внушают воспитанникам об особенных опасностях для их здоровья, которыми они, по своему легкомыслию, пренебрегают,—не знакомить детей с ядовитыми растениями, не как впрочем с ядом, которым можно вдруг прекратить жизнь, а как только с причиною жесточайших болей; наконец, ее внушают воспитанникам, что, главным образом, они должны дорожить своим здоровьем и жизнью телесною для будущей вечности жизни; потому что чем здоровее человек, тем легче может выполнять обязанности христианские (например, выдерживать строгий пост, выстаивать продолжительную молитву); а чем дальше он живет, тем больше имеет времени приготовиться к будущей жизни. Воспитатели, пренебрегающие подобными мерами для здоровья воспитанников, грешат как пред законами природы, так и пред тем обществом, на служение которому приготовляют своих воспитанников; потому что после такого воспитания, естественно, дети выходят хилыми, мало усидчивыми, или нетерпеливыми в труде, и недолговечными.

 

Опущение в деле воспитания самого главного: «веры и духа благочестия»

 

«Начало премудрости страх Господень» (Пртч.1,7); «телесное обучение вмале есть полезно: благочестие на все полезно есть» (1Тим.4,6). Не на одних уроках по закону Божию воспитанники дол­жны усваивать себе дух веры и научаться правилам богоугодной жизни (если еще и закон-то Божий преподается правильно, не ограничиваясь для учащихся одною памятью или одним знанием и устными ответами, но оставляя свой след в самых сердцах учеников и действуя на их волю). Нет; каждый предмет, каждая наука в школе или в учебном заведении должны быть в качестве слуги тому главному делу в воспитании, чтоб учащиеся благо­говели пред Богом и научились лучше исполнять запо­веди Божии. Если человек теперь грешен, если он и «родится во гресех», то вся забота, прежде всего воспита­телей его, а потом—его самого, когда он будет возрастным,—вся забота должна состоять в том, чтоб ему «ме­нее и менее грешить»: тогда-то он будет более счастлив в настоящей жизни и приготовит себе в будущей самую радостную участь. И нечего затрудняться в том,—может ли каждый преподаватель по своему предмету, преследуя эту главнейшую цель в воспитании юношества, — может ли извлекать для воспитанников уроки благоговейной веры в Бога и доброй жизни: в самых отвлеченных предметах, как арифметика—математика, если не могут быть заимствованы из жизни христианской и церковной примеры к объяснению их (а нужно же брать где либо примеры): то лишь тон преподавания должен быть смиренным и не высокоумным. Особенно на начальниках воспитательного или учебного заведения (ректорах—директорах, инспекторах и смотрителях) лежат священнейшая обязан­ность проводить всюду при воспитании дух святой веры и благочестия. Самый же этот дух всем открыт в евангелии, в примерах жизни Господа Иисуса Христа и в житиях святых. Сильнейшими средствами, которые могут воспитывать его в учениках и ученицах, признаются: «чтение евангелия, обучение церковному пению, церковная молитва и пробуждение в воспитанниках искреннего желания принимать таинства исповеди и св. причастия». И так недобрые те воспитатели и учители, которые еще намеренно обходят это главнейшее в воспитании: «дух веры и благочестия»; которые только внушают своим воспитанникам: «учись больше и дольше», а не говорят: «делай больше доброго, сколько и в настоящем положении своем можешь делать»; которые скорее выразят ученику предо­стережение от худого в таких словах; «не хорошо, не благородно, грубо, по-крестьянски», а не скажут: «грешно пред Богом»; которые обращают внимание воспитан­ника только на внешние признаки и последствия худого дела, как например, бесчестие от людей, опасение чтоб не донеслось о проступке до «высшего начальства», а не за­ботятся о том, чтоб от проступка страдало сердце воспитанника, чтоб мучилась его совесть при мысли о Боге святом, милостивом и правосудном, любящем в людях одну чистоту мыслей и дел; которые только лишь на сло­вах или в отчете честят закон Божий главнейшим предметом между прочими науками, а на деле отмежевывают ему едва не последнее место; которые, наконец, кормят своих воспитанников, например, в пансионах, и в великий пост мясною пищею, боясь исхудалости их от постных блюд, а не боясь чрез это сделать их и на всю жизнь неспособными или же не расположенными соблюдать святые посты.

 

Равнодушие к особенным порокам воспитанников или собственные худые примеры им

 

«Блюдите (смотрите), да не презрите единаго от малых сих» заповедал Христос-Спаситель (Мф.18,10); «юным же образ доблий оставлю», говорил Елеазар, учитель семи отроков—маккавеев (Макк.6.28). Что такое пороки, особенно в детском возрасте? Это не такие болезни, которые часто проходят сами собой. Нет, — в детях которые столько всегда живы, часто легкомысленны и при этом еще быстро сочувствующие друг другу,—в детях — воспитанниках известные пороки, вкравшиеся как либо к ним, будут возрастать вместе с обыкновенным возрастом их. Притом, пороки мало помалу дают юноше свое направление, если даже внешние поводы к ним и прекратятся, т. е. они внутренне развращают молодого человека. И так тяжко погрешают пред Богом те воспитатели юноше­ства, которые знают, что например, воспитанники их начинают испытывать вкус вина, делают свои театры и свои детские вечера (у девочек совместно с мальчиками для танцев), вольно рассуждают между собой о предметах веры, иные не ночуют дома, занимаются азартною игрою, например, в карты, - знают обо всем этом, и не принимают никаких мер против зла потому только, что зло этого рода ничем особенно не беспокоит их самих. За небеспокоющими же пороками пожалуй явятся и очень беспокойные, например, публичные рассуждения воспитанников о современных вопросах, общие и настойчивые о чем либо просьбы их (сходки), вмешательство в выборе и назначении учителей,—вследствие чего явятся? В силу внут­ренней нравственной распущенности их, по ослаблению над ними властного надзора.—Но пусть от воспитателей сокрыты особенные пороки в среде их, так как порок вообще не любит света: и это но оправдывает воспита­телей и не может успокаивать их совесть. Добрые вос­питатели должны как сами наблюдать за нравственностью своих воспитанников, так и пользоваться посторонними сведениями об их поведении, наконец — предупреждать тайною молитвою к Богу появление и развитие между ними губительных пороков. (Здесь в особенности имеется в виду тайное самоосквернение, или рукоблудие, и вообще по­теря воспитанниками детской невинности, полученной в крещении: например, в первом случай заботливый воспита­тель обходит весьма часто спальни воспитанников, не дозволяет воспитанникам совместных постелей, требует, чтоб они не закрывались глухо одеялом и руки свои при­выкали бы держать поверх одеяла, как только благоприятствует этому теплота комнаты; распространяет незаметно между ними, когда откроется нужда, и чтение против страшно-гибельного онанизма и т. под.). — А еще ответственнее пред Богом поступают те из образовате­лей юношества, которые собственными примерами увлекают воспитанников к злу; так например, одни подают детям пример чрезмерной суетности (молодые учительши); другие и на уроки приходят не трезвыми; третьи нарушают посты, и это иногда допускается даже в сельской простоте сельским учителем (2Макк.6,1-26); четвертые сами вольно отзываются при воспитанниках о лицах и предметах священных или приглашают кого либо из воспитанни­ков в товарищи своего разгула; иные и нескрытно от воспитанников имеют преступные связи. Таким-то соблазнителям вполне применима угроза—жернов осельский на шею, потому что детский возраст, детские души особен­но дороги Искупителю—Иисусу Христу. В таком случае образование приводит гораздо к худшему злу; оно только делает человека не верующим и более смелым на ху­дое, по той самой причине, что в человеке так воспитанном «Бога нет». В таком случае несравненно луч­ше остаться вовсе необразованным, как иные замкнутые инородцы (например, черемиса), представляющие из себя в полном смысла «детей природы».

 

Попрек других своим благодеянием

 

«Взаим дайте ничесоже чающе» (Лк.6,35). Если так и данное взаймы не следует ценить слишком дорого, то тем более не в духе христианской любви попрекать других теми благодеяниями, которые были оказаны по человеколюбию и за которые воздаст Господь Бог. Благодетель, придающий слишком большую важность своему благодеянию или только любящий напоминать о своем благодеянии, отталкивает других обращаться к нему за помощью, а в том человеке, которому уже оказал благодеяние, охлаждает чувство признательности к себе и как бы этим самым освобождает последнего от обязанности благодарить его. Наконец, когда кто собственно из-за благодарности и воздаяний будет делать необязательное добро другим: тогда добрая деятельность этого человека скоро должна сократить­ся. В таком случае нельзя ему и быть благодетелем, между тем как это и долг человеколюбия и ближайший путь к спасению души. Почему же нельзя — потому что примеры злой неблагодарности повторяются часто; а еще чаще бывает взаимный спор—гнев, при котором и не было мысли, да и не представлялось серьезной причины, по­прекнуть другого своим благодеянием, но по привычке ожидать благодарность как-то легко может выйти попрек. Нет, надобно еще радоваться тому, что Господь Бог помог оказать человеку благодеяние и желать только того, чтоб благодеянием воспользовались, как следует.

 

 

Грехи слуг и хозяев

 

Небережение хозяйского добра и вообще нерадение о пользе хозяев

 

«Аще в чужом верни не бысте, ваше кто вам даст?» (Лк.16,12) Слуга, который небережлив на хозяйское добро по своей лени,—напрасно тратит дары природы, вместо того чтоб сберегать и умеренно употреблять их, особенно при скудости в них того дома, у кого служит. Это первая вина небережливого слуги. Затем, если он не сберегает хо­зяйской собственности, которую еще должен был бы уве­личивать правильным употреблением ее или уходом за ней, например, в продуктах растительных, не сберегает потому только, что все это «не его, а хозяйское»: в таком случае, он погрешает против хозяев, которых добро— чужое лишь чужим, а не ему; для него же оно должно быть дорого, так как собственность. Он погрешает и против самого себя, лишая себя верной надежды жить собственным домом и хозяйством. Да; за беспечность о хозяйском добре Господь Бог не даст ему счастья жить и собственным хозяйством, как видно из приведенных слов. А что иные хозяева дают почему либо небольшую плату а никогда особо не награждают или недарят при­слуги,—это не причина не радеть об их пользе. Тогда за усердие свое слуга может надеяться на тем большую награду от Бога: «еже аще сотворит благое, си примлет от Господа, аще раб» (Еф.6,8).

 

Положительные и намеренные убытки хозяевам

 

«Рабы (увещавай) быти некрадущим» (Тит.2,10). А то уже и зна­чит красть, когда слуги намеренно по своей злости бьют хозяйскую посуду и ломают экипажи:—без позволения отдают хозяйские вещи посторонним пользоваться или же совсем;—имеют сделки с торговцами, которые что либо доставляют, или продают в дом хозяйский большим количеством,—при покупках хозяйских удерживают себе часть этих покупок или самых денег, доставляя затем отчет в купленном не совсем правильный;—делают самые покупки или дозволенные расходы (например, в дороге, в отсутствии хозяина) без особенной нужды, бросая деньги; только лишь по досаде на хозяев не предупреждают их о каких либо потребностях для дома, например, когда что нужно купить в свое время или где предохранить что от падения или от пожара. Если хозяйский дом и богат, если подобные убытки ничего по видимому не значат для состоятельного хозяина,—это не оправдание для неверных слуг. Господь Бог богат и всем; однако ж расхищать Его со­кровище не следует. Он требует от нас, чтоб мы были «верными в малом» (Мф.24,21).

 

Неверность в служении по обязательствам и обязательным отношениям

 

Елиезер управлял всем в доме Авраама и даже удо­стоился поручения приискать невесту сыну своего господина, или хозяина (Быт.24,24): исполняя это поручение, он каждый шаг делал с молитвой (Быт.12). Так-то должны бы поступать все те, которые находятся в обязательных отношениях к другим. Это, например, подмастерья, доверенные приказчики, управляющие и арендаторы. Грешат они, если обязались служить на известное время и за известное жалованье, но вскоре же и вообще до срока требуют себе прибавочного жалованья; если спорят и не покоряются при вычете у них жалованья или платы за те немалые дни, когда совсем не было их занятий или работы для хозяев, по не­трезвости ли их или от иной неисправности, а также отказываются от вычета с них за утраченные ими материалы и вещи; если в отсутствие хозяина употребляют на собственные дела то время, которое не принадлежит им, которого законный владетель их хозяин; если беспечно замедляют работой против назначенного по обоюдному согласию срока или исполняют работу только лишь по са­мому настойчивому требованию, поставляя этим своего хо­зяина в крайнее затруднение пред другими, которым он между тем письменно или словесно обязался делом в надежде на их руки; если от имени своего доверителя делают убыточные уступки или же напрасные притязания; если держатся только буквы в распоряжениях своих хо­зяев и доверителей, а не стараются сделать больше пользы хозяевам; с другой стороны, жертвуют для интересов или в выгоду своего хозяина правом своего голоса там, где обязательные отношения не имеют места, где служащий делается совершенно равным своему хозяину, например, в общественных собраниях, а также опускают для хо­зяина обязанности христианские, например, не ходят в цер­ковь, занимаясь в конторе; наконец, не имеют почтения к прежним владельцам и не ищут у последних полезного совета.

 

Перенос тайн хозяйского дома и искусственное произведение раздора в хозяйском доме

 

В каждом доме могут быть свои тайны, которые знать соседнему дому нет пользы. Так иногда и достоуважае­мый человек отступает от своих правил, предаваясь в домашней жизни нетерпеливости—гневу, говоря о посторонних лицах то, чего не должен бы говорить; так и все доброе семейство иной раз показывает в себе сто­роны, которых нельзя похвалить. Слуга же, как времен­ный семейный человек, узнает об этих тайнах, то случайно, то по доверенности своих хозяев, а чаще всего по нетерпеливости—последних. И вот, если слуга неразум­ный и неверный, то разглашает тайны, лишая тем боль­шею частью напрасно хозяйский дом общественного доверия. А если это слуга еще и злонамеренный, готовый изо всего извлекать себе корысть: то ради какого-нибудь угощения или подарка искусственно посевает ссору в семье своего хозяйского дома и между ближайшим родством хозяев. Но «якоже рабы Христовы» (Еф.6,6), сказано о слугах О, если б каждый слуга и помнил о себе, что он, «слуга Христов»! Тогда он был бы предан главному своему господину в доме, так равно и семейству его и ближай­шему родству всего этого дома. Тогда лишь только неспра­ведливо напали бы на его хозяина со стороны,—он, как знающий лучше других этого человека, оказал бы свою защиту; потому что иначе своим молчанием он подтвердил бы несправедливый отзыв о хозяине, потому что молчание его на этот раз было бы сильнее самой речи. Затем, когда слуга перейдет для услужения в другой дом,— и этот переход тоже не развязка ему от тайн прежних хозяев, которые он может быть только боялся раньше раскрыть. Повторяем: в каждом доме, в каждой семье есть свои тайны, иногда добрые, а иногда одни худые. Первые слуги в новом доме, куда поступил для услужения, еще может открывать, если они служат к назиданию дру­гой семьи; а о последних должен хранить молчание и ста­раться забыть их, как бы случайно услышавший чужую исповедь.

 

Злоупотребление доверием господ, подобно слуге пророка Елисея

 

Это значит брать подарки от просителей скрытно пред своим господином (4Цар.15.22-25). Господин бескорыстен, а слуга, пользуясь его доверием, не допускает войти к нему ни одного человека без того, чтоб не потребовать себе прямо или намеком подарка. Такой слуга—язва для дома хозяй­ского, где служит; потому что карает из-за себя бесславием своего господина. Язва он и тому обществу, для которого служит его господин или хозяин. Чужою прока­зою был наказан слуга Гиезий, подобным образом злоупотребивший доверием пророка Елисея: и этот слуга— взяточник часто наследует чужие проказы, т. е. пороки того человека, о котором просил своего господина, приняв подарок, или которому предоставил своим ходатайством должность какую, прощение за вину, стоящую самого строгого наказания.

 

Научение хозяйских детей худому или же злонамеренное смолчание пред родителями о худом в них

 

Слово Божие не только запрещает слугам неверность материальную, или относительно вещей хозяйских (домаш­нее воровство), но и требует от них добросовестности во всем, что близко и дорого хозяевам их: «веру всяку являющим благу» (Тит.2,10). У иных хозяев вот и есть, кроме имения, другая собственность, которую они также волей и неволей вверяют честности своих слуг и которая дороже для них самого золота и серебра. Эта собственность—невинные дети. Тяжкий грех лежит на слугах, если слуги не только передают бессознательно хозяйским детям разные поверья и приметы. но и с полным сознанием произносят при детях слова и речи, вреднейшие для детского слуха (например, проклятия, матернюю брань); если, проводив куда либо своих хозяев, составляют затем в своих комнатах (а дети тогда с ними) пирушку, пляску, преступные свидания с другим полом; если прямо научают хозяйских детей красть у родителей что либо для них; если посвящают детей в такие тайны, которых дети ни­когда не должны бы знать.-—Да и одно смолчание пред ро­дителями о худом, которое прислуга видит в малолетних хозяйских детях,—тяжкая вина со стороны при­слуги. Строгий и заботливый отец готов бы слышать даже от птички, не только от разумного слуги, весть о своих детях, если дети действительно допускают что либо худое или опасное, чтоб поспешить—остановить зло. И так это самая постыдная неверность слуг своим хо­зяевам и тяжкая вина их пред Богом, когда они или прямо развращают невинные души хозяйских детей или только прикрывают худые поступки последних.

 

Грехи слуг в своем кругу, или в отношении друг к другу

 

Это, например: 1) сговор (стачка) против хозяев. Усло­вившись не открывать друг на друга, кто в чем виновен против хозяев, прислуга или крадет хозяйское или дружно содействует скверному делу одного из главных хозяев, скрывая зло от тех лиц в доме, которые мог­ли бы воспрепятствовать этому злу. А собравшись вместе, прислуга заводит любимый разговор об ошибках и недостатках своих хозяев или прямо злословит их. 2) Леность одного слуги на счет усердия другого. Ленивый медлит и выжидает, не сделают ли за него другие то дело, которое на нем лежит, а усердный слуга и по не­обходимости иной раз выполняет его дело; потому что иные дела в хозяйстве не терпят отлагательства. Таким образом, первый недобросовестно обременяет последнего. 3) Угнетение младших старыми, или старшим слугою: «начнет бити рабы и рабыни» (Лк.12,46),—пример подобного слуги. Младшие или новые слуги в доме не имеют, как старший, ни доверия от своего хозяина, ни доступа к хозяину. Пользуясь этим, старый или, как большею частью бывает «комнат­ный»,—слуга обижает прочих, которые и живут-то вдали от хозяев, в так называемой «людской»,—обижает своим грубым обращением, а также долею в столе или в хо­зяйской награде, общей всем. 4) Наущение на худое ста­рыми в доме слугами новых. Лучшими слугами, обыкно­венно, бывают те, которые прямо поступают из дома, особенно из сельской семьи. Затем, и эти добрые пор­тятся, иные—очень быстро. Кто же более портит их? Старые в доме слуги. Старожилы-то например, внушают новым, что «мала им плата от хозяев, что можно и без спроса у хозяев отлучаться из дома» и т. д. Старожилы подают молодым слугам пример нетрезвости: «начнет (раб) ясти же и пити и упиватися» (Лк.12,45). Наконец: 5) отговор и препятствие к хорошему. Один слуга от искреннего усердия хочет служить хозяевам, а другой, питая злобу на своих хозяев, старается охлаждать в нем усердие. Один встает на молитву утром и вечером, а другой намеренно препятствует ему помолиться своим разговором или смехом. Один просит у хозяев постного стола в постные дни, а прочее не соглашаются на это. Один желает в пост отговеть, исповедаться и приобщиться св. таин,—другой не хочет заменить его по хозяйской работе во время его хождений в церковь. Нет; если по духу евангелия и господа в отношении к своим слугам должны быть как братья, не изменяя внешних отношений: «вcu же вы братия есте» (Мф.23,8), то тем более между слугами должно быть свое братство. Живя под одной кровлей, на­ходясь в непрерывных и близких отношениях друг к другу, словом, составляя из себя одну семью, слуги должны вести себя, как члены одной семьи, а не вредить хозяевам и взаимно себе, будто соединившиеся какие враги.

 

Частая перемена мест служения

 

Апостол Павел, возвращая Филимону беглого слугу его, Онисима, говорил: «да вечна (навсегда) того приимеши» (Филим.16); а в Ветхом Завете домовладыки удостаивали, наконец, верных своих слуг «всыновления» (Быт.15,3). Отсюда следует, что и слуги со своей стороны крепко должны дер­жаться своих мест, а не менять часто места по сговору от других, по легкомыслию, по нехотению терпеть обиды в своем кругу и для избежания, будто бы взаимных ссор, по жадности, к большей денежной плате. Часто переменять места обращается в привычку своего рода и развивает в слуге вообще непостоянный характер. (И до чего доходит это непостоянство, это непочтительное своеволие! Прожил месяц, и отходит. Прожила полгода, и нанимается в другой дом). Эта перемена мест боль­шею частью оканчивается одним раскаянием: польстится слуга на большую денежную плату, но в новом месте, куда поступит, встречает другие и еще большие неудоб­ства, от которых и опять решается бежать. Переменою мест он унижает себя, если, из за денег придя слу­жить, ради денег же и отходит: между тем должен бы он служить хозяевам по примеру Господа Иисуса Христа, который «не прииде, да послужать Ему, но да послужить» (Мрк.10,45). Т. е. должен бы служить не единственно из за денег, а по любви и свободно, не отягощаясь именем «слуги»— служить дотоле, пока не отказывают, пока есть силы, пока нужно где-нибудь служить: после этого и добрые хозяева скорее оценили бы его услуги, стали бы жалеть о нем в то время, когда бы он далеко отлучился куда или умер. Перемена слугами мест составляет истинную обиду хозяевам; потому что в таком случае, хозяева должны каж­дый раз приучать нового слугу к порядкам своего дома, а иногда при болезни своей или при большой семье и на долго оставаться без прислуги. Особенно предательски поступает слуга и тяжко грешит пред Богом, когда ничем не обиженный от хозяев вдруг все бросает по своей обязанности в доме и уходить совсем без всякого спроса или предуведомления. О, где же ныне такие слуги, которые бы жили на одном месте многие годы! Разве одни хозяева нуждаются в прислуге, а прислуга не нуждается в хозяевах? Если б было у чего жить дома, то и не зачем наниматься в услужение. Как же не дорожить местом? Зачем обижать хозяев? О, жалкие нравы!

 

Горделивое обхождение с прислугой

 

«Аще ти есть раб, имей его якоже брата» (Сир.33,32) (обращайся с ним как с братом). Только в язычестве на слугу смотрели, как на существо другого (низшего) рода, или как на вещь, которую можно было и продавать и покупать. В христианстве же взгляд на слугу должен быть совсем иной,—как на человека и как «на брата о Христе». Затем, положение слуги и без того не особенно радостное, если он еще не настолько рассеян, чтоб не понимать своего положения; по бедности своей он живет в «чужих людях», а не дома; он часто одинок, так что не имеет ни предкам высказать свое горе или поделиться своею радостью (берем во внимание слугу доброго, каким более бывает, как сказали, только-то начинающий слу­жить или пришедший от семьи, из села или деревни). И так несправедливо и противно человеколюбию обходиться со слугою, как с ничтожною тварью. Апостол Павел, требуя отдавать слугам «правду и уравнение», указывает причину своего требования в том, что и сами господа «имеют Господа в небесах» (Колос.4.1), что они сами «рабы» (слуги) пред Богом. Обращаясь и еще раз к самому делу, видим, что грубое и бранливое обхождение с прислугой или же один тон обхождения с ней сухой, презрительный дает ей гораздо сильнее почувствовать свое зависимое и униженное состояние; напротив добрая и ласковая речь со слугами делает для них нечувствительною зависимость (Иак.1,9). И напрасно думают (как например, молодые господа или хозяева), будто только резким, повелительным тоном можно поддержать свою власть над прислугой. Нет, любовь, которая обна­ружится в ласковости, всего крепче свяжет слугу со своим господином. Нынешний слуга вынесет, пожалуй, и самое горделивое обхождение с ним и будет сам уни­жаться в почтительных названиях или выражениях пред знатными или богатыми хозяевами. Но ради чего? Ради только дорогой платы, а не по чувству искреннего почтения и в простоте. Будет в виду еще дороже плата, и— он готов уйти.

 

Худое содержание прислуги

 

«Се яко очи раб в руки господий своих» (Пс.122,2) (т. е. рабы от своих господ ожидают себе и пищи и содержания). У прислуги не другая же натура, чтоб ей оставаться на сухоядении, чтоб получать хлеб с весу, помещаться в сырости и часто угорать, жить в крайней тесноте и около смрадных мест, спать на голом полу, без постели и т. под. Если позволяют средства нанимать прислугу, то ко­нечно, найдутся средства и содержать ее порядочно. И в самом деле, такое-то (суровое и скудное) содержание встречает прислуга чаще всего в домах состоятельных лю­дей, следовательно, не от бедности последних, которую можно было бы еще извинить. Раздражает при этом при­слугу и неравенство в собственной среде долей хозяйского содержания, например, комнатные слуги удостаиваются даже хо­зяйской неги, а дворовые терпят большие лишения во всем.

 

Обременение слуг работою и небрежение о заболевшем слуге

 

«Да не отяготиши (слугу) трудом и (это потому что) убоитися Господа Бога твоего» (Лев.25,43). И работу дают слуге не по силам и приказывают иногда столь не обдуманно, что вместо одного раза он должен браться за дело несколько раз и требуют от него чрезмерной исполнительности. Когда работа слишком обременительна, — слуга обессиливается и близок к болезни; когда для него не совмещают нисколько однородных поручений и таким образом излишне беспокоят его по одному и тому же делу, — это наводит его на справедливую досаду; когда же к нему бывают слишком требовательны, он сам делается упрям. На­ниматель прислуги должен бы мысленно поставлять самого себя на место ее (Мф.7,12) и давать работу или приказания так, как бы все это ему самому приходилось исполнить; и тог­да он увидел бы несправедливость и немилосердие свое к прислуге.—«Сотнику... раб боля зле... Слышав же о Иucyсе... моля Его, яко да пришед спасет раба его» (Лк.7,2). Вме­сто того, чтоб по такому евангельскому примру оказать помощь заболевшему слуге, полечить его из своей домаш­ней аптеки или показать его врачу или, если в продолжение двух-трех дней нельзя обойтись в доме без найма но­вой прислуги, отправить его окончательно в больницу, — вместо всякой возможной помощи иные хозяева, лишь только заболит их слуга, рассчитывают его и выдворяют от себя; другие опять никогда не выразят сожаления к та­кому болящему слуге, который по роду своей болезни еще может продолжать у них свою службу, и служить; — наконец, некоторые ни с чем, сверх причитающейся пла­ты, отпускают от себя слугу, который изувечился на их работе. По долгу признательности требуется, чтоб состо­ятельные хозяева и успокоили в преклонных летах сво­его слугу, если слуга (например, нянька) еще в детстве служил со всею верностью своему хозяину, если даже за отцом хозяина ходил, если «озлоблен быль во всех, ими же озлоблен бы отец» (3Цар.2,26) нанимателя.

 

Удержание мзды наемничи

 

«Горе человеку..., у него же ближний его работает туне, и мзды его не воздает ему» (Иер.22,13). Не хорошо и только лишь замедлять платою слуге зажитых им денег. Лучше не производить вычетов из его месячной или годовой платы, имня на это и полное право в силу условия, — если он по неосмотрительности утратил или изломал какую либо не особенно ценную вещь или от нерадения своего сделал несколько опущений по должности: хозяин должен пом­нить, что и он сам делает много опущений пред Господом Богом в своих обязанностях, что сколько снисходительным он желает видеть к себе «Господа на небесех», столь же сам снисходителен должен быть к своему слуге. Затем, можно прощать некоторые неисправ­ности слуг и в виду того, что он главных своих обя­занностей не оставляет без исполнения, что вообще пове­дение его удовлетворительно, что наконец труды его, сра­внительно с умеренною платою ему (как в большин­стве примеров), все же стоят несколько большой цены.—Но уже в высшей степени тяжко грешит удерживающий без всякого основания плату у бедного слу­ги. Удерживает же плату иной хозяин или господин или по корыстолюбию своему или же в следствие расточительности своей, которая истощила его запасы и в которой не вино­вата же прислуга, или пользуясь только непонятливостью прислуги. И чем беднее тот слуга или рабочий, а при бедности многосемейнее, которому не додают следующей платы, тем грех удержания у него платы ответственнее пред Богом.

 

Употребление слуг в орудие своих страстей и для худых своих дел

 

«Жена (Пентефрия) рече (Иосифу, который был рабом в доме ее): пребуди (спи) со мною... и ухвати его за ризы» (Быт.39,7-12). Еще можно потребовать от слуг пожертвования трудом и покоем для дома хозяйского: но совести и невинности их никто не должен касаться, Так например, грех заставлять слугу делать за себя кому либо оскорбления, даже может быть побои, между тем как слуге известна невинность этого человека (Ин.18,23); грех посылать слугу украсть что от соседа, с поля, с берега реки и т. под., грех застав­лять слугу обманывать за себя, например, будто хозяин, который дома и свободен, отсутствует или спит; грех пользоваться неопытностью молодого слуги или служанки, и вовлекать их в плотский грех с собой; грех упо­треблять слугу, как бы на законную какую послугу, посредствующим лицам в тайном своем блуде: все это, без всякого сомнения, самые преступные насилия для сове­сти слуг. Тяжкую ответственность принимают на себя господа или хозяева, поступающие так. Они нанимали толь­ко (и оплачивают) руки своих слуг, а не совесть их.

 

Препятствие слугам ходить в церковь, а особенно отговеть в пост, и отказ им приготовлять для себя постную пищу в пост

 

Эти-то три препятствуемые добродетели: молитва, по­каяние и пост между тем в высшей степени способствуют к поддержанию в каждом человеке веры и к развитию чувства страха Божия. Таким образом, наниматели и содержатели прислуги, так или иначе препятствующие ей упражняться в этих добродетелях, без сомнения, грешат. Они не должны оскорблять в своих слугах чувства религиозные (Втрз.12,12), как чувства самые священные и нежные,—тем более сознательно или бессознательно убивать в них эти чувства. Древние патриархи, принося домашние молитвы и жертвы, непременно и слуг делали участниками своих молитв и жертвоприношений (Быт.35,2-4).—А если наниматели прислуги думают оправдать себя на этот раз тем, что не слышат от самих слуг просьбы пойти в церковь, отговеть в пост, то и это напрасное оправдание. Прислуга не просится например, в церковь, но почему же? Может быть, потому что сама видит, как невозможно ей, без предварительного распределения хозяевами часов по домаш­нему обиходу, оторваться к службе Божией; еще потому что однажды или дважды испытав со стороны хозяев неудовольствие по случаю бытности своей в церкви, не хочет больше усиливаться пред ними тою же просьбою. Тем более виновны те хозяева, которые и нанимают себе при­слугу с таким условием, чтоб она по воскресеньям не просилась к обедням (Втрз.5.14);—которые не отпускают прислугу в церковь даже на короткое время, например, отслужить обещанный молебен; которые решительно удерживают ее исполнить долг исповеди и св. Причастия из-за ухода за собой или за своими детьми, вообще из-за хозяйства; которые, наконец, сами употребляя в посты и постные дни скоромную пищу, не хотят тратиться для особой пост­ной пищи прислуге, а предоставляют ей питаться остат­ками собственного скоромного стола. О, напрасно, напрасно так поступают хозяева! Они забывают и собственную пользу, поступая так; потому что на слугу богобоязненного они вполне могут положиться, как напротив, слуга без веры есть самый опасный человек в доме. По примеру древних патриархов, хорошо бы им не лишать и самого дворника учения в своем собственном домашнем богослужении, например, когда у них служится всенощная или молебен.

 

Беспечность вообще о нравственности слуг

 

«Свой дом добре правящу» (1Тим.3,4). Глава семьи—дома обязан и в отношении к домашней прислуге исполнять эту заповедь. Прислуга поручена ему Самим Богом и он частью ответственное пред Богом лицо за образ жизни ее. Действительно, не случайно как-нибудь одни из людей бывают хозяевами и господами, а другие—прислугой. Перво­начально это неравенство произошло от греха (Быт.9,25). Но до­коле будет продолжаться в мире грех, дотоле и будут слуги, не как впрочем что либо «природное» а как «при­чина неравенства людей» по способностям и нравственным силам их. Божий же промысл направляет это неравен­ство к тому, чтоб слабые были под руководством крепких, чтоб менее умные научались от более умных. А прислуга такого-то всегда и бывает в отношении к своим хозяевам, т.е. менее понимающей. Совместно с этим, она, к сожалению, удалена от Церкви, которая есть пер­вый опекун над нравственностью всех. И так со сто­роны хозяев недостаточно только пропитывать и наделять жалованьем свою прислугу, а в духовном отношении только лишь не препятствовать ей исполнять в известное время некоторые христианские обязанности. Нет; хозяева, как видно из сказанного, заменяют для прислуги отца-мать или старших братьев, пока она живет в их доме. Хозяева — христиане должны любить души слуг, как любить души их самих Иисус Христос, и по этой любви заботиться, помимо их собственной заботы, о доброй нравственности их. Между тем, иные хозяева требуют, чтоб слуги только прислуживали хорошо, а во всем остальном дают им полную свободу: не устраняют от них поводов к тяжким грехам, например, оставляя на ночлеги женский пол с мужским в отдаленном от себя помещении, для них же в самом близком; знают и прямо, что в их дом к тому или другому из прислуги прихо­дит лицо другого пола с нехорошею целью или тут же дома прислуга имеет взаимную прелюбодейную связь, и снисходительно относятся ко всему этому, делаясь таким образом, в некоторой степени сообщниками грехов своей прислуги; видят иногда прислугу нетрезвою, поздно возвращающеюся домой, слышат, как она производит в нижнем помещении их дома или квартиры музыку, пляску, картежную игру, и за все это разве только выразят к ней минут­ное негодование, а не скажут никакого наставления; не примиряют слуг во взаимных их ссорах и не предупреждают этих ссор; затем, если и не сменяют сами при­слугу часто, то и не употребляют мер, чтоб удержать ее у себя, не нанимают ее на годичные сроки, в каком случае настойчивее могли б вести ее к исправлению, не предостерегают других, к которым поступает их ху­дая прислуга, чтоб не вдруг принимали ее и чтоб более условливались с ней относительно верности и постоянства к служению; никогда не заглядывают в помещение при­слуги, не входят в разговор с ней о том, что человеку делать грешно пред Богом, не дают грамотным в воскрес­ные дни и по вечерам в будни читать духовные книжки. Не опущение ли все это со стороны нанимателей прислуги?

 

Слепое пристрастие к своему слуге до подчинений ему, или до обладания с его стороны

 

«Не речет ли (слуге): препоясався служи ми» (Лк.17,8). Так не естественно, чтоб господин подчинялся своему слуге или только находился бы под таким тонким влиянием его, что внешняя подчиненность и почтительность—особенно при посторонних—еще соблюдается, а затем уже полная воля слуги: слуга смело обманывает своего господина и часто заставляет его делать то, чего бы он не желал и что противно собственному его взгляду. Чем легче слабохарак­терный человек вообще поддается чужому влиянию; тем больше при таком то характере своем господин или хозяин, особенно старых лет, должен бы остерегаться пристрастия к слуге, тем чаще должен бы поверять действия своего слуги, не без внимания относиться к сторонним отзывам о нем и, наконец, стараться избавиться от него. К такой осторожности отношений к слуге (обы­кновенно, давнему) или к самой решимости удалить его от себя побуждают опыты жизни. Да; слуга, как лицо низшее своего господина по своему развитию, по своему зна­чению в общественной жизни, и вместе не ответствующее пред другими за действия своего господина,—слуга, кото­рому подчинился слабый господин, всегда скорее будет злоупотреблять влиянием своим над господином, чем пользоваться этим влиянием к добру его самого и других. Сколько примеров, что слуги управляют за своих господ, что нужно обратиться прежде к слуге, а потом к госпо­дину, и тогда только будет успех в просьбе! Уже и говорят и пишут о злоупотреблениях слуги, о его распо­рядительности в делах вместо господина: а слуге по при­страстию все не отказывают. Какое ослепление!

 

Грехи в дружеском союзе

 

Легкомысленный выбор друга

 

«Во искушении стяжи (друга) и не скоро уверися ему», сказано (Сир.6,7). Родители и родные, это—друзья природные; воспитатели, учителя и благодетели—такие ближайшие лица, с которыми в свое время была связана жизнь и о которых потом не может не оставаться навсегда или на долго такое и иное воспоминание; хозяева и слуги—волей и нево­лей близкие друг к другу лица по совместной домашней жизни. Но, кроме этого круга родственного и домашнего, может быть еще особенная наша близость к лицам посторонним. Это - дружба, пример которой освятил Сам Господь наш Иисус Христос, имея своим другом Лазаря (Ин.11,11). Мы обязаны благорасположением и ко всем людям: но дружество есть связь особенная. Оно не означает только близкого знакомства, которое иногда бывает у целой семьи в отношении к другой семье и в выборе которого также надобно быть осторожным. Другу человек отдает самое сердце. Но как дар сердца есть дар важ­ный, то отдавать его легкомысленно, или первому встреч­ному,—есть вина против уважения к самому себе. Затем, торопливый и легкомысленный выбор себе друга приводит впоследствии времени к горькому раскаянию: это новая вина против самого себя. Так например, одни выбирают себе друга только за его приятное лицо или ловкое обхождение,—всегда живую, веселую речь (из молодых людей). Другие входят в дружбу с лицами неравными себе, например, бедный с богатым (Сир.13,20.24), незначительный человек—с высокостоящим по службе или в обществе: если и возможна неравная дружба, то бедный и простой человек не сами должны искать ее, а только лишь не должны отказываться от нее. Так многие дружатся с людьми порочными, обегая на этот раз богобоязненного человека, с которым друже­ство и было бы самым прочным и полезным (Сир.6,17; Пртч.14,20). Нет; лучше же совсем оставаться без друга, чем торопиться выбором его и легкомысленно вверяться чьему либо дру­жеству. Когда встретится надобность втайне посоветоваться с кем, то до выбора друга или за недостатком лиц, из кого выбрать его, самым верным советником пусть будет собственное «сердце» (Сир.37,17). Притом, можно иметь искренним другом одного лишь человека, много двух-трех, и то в разных пунктах своей временной бытности, а никак в одном месте—многих.

 

Своекорыстное дружество

 

Таково например, дружество исключительно для выгод, как с людьми богатыми, у которых посему всегда «друзи мнози» (Сир.6,10), еще с сослуживцами, с сочленами какого либо общества или собрания, могущими по своему влиянию под­держать нас, но только скорее в неправде, чем в прав­де, или прикрыть наши ошибки. Таково дружество по од­ному лишь самолюбивому влечению или расположению серд­ца, например, с теми, которые уступают во всем, держатся одних, хоть бы и неправильных, мыслей с другом сво­им, а особенно имеют «сладкия уста» (Сир.12,8) (хорошо бы еще по искреннему чувству): «аще любите любящих вас, кую мзу имате?» (Мф.5,46) Таково, наконец, дружество только «застоль­ное»: «есть друг общник трапезам» (Сир.6,10). Идет друг туда, где готово для него угощение и уверяет того, чей хлеб есть, в своей дружбе. Но все это, очевидно, недостойная для имени христианина дружба, и как доискиваться ее, так и вверяться ей, не следует. В ней нет искрен­ности, хоть бы иному казалось, что он—искренний друг: отсутствие своей искренности этот человек, к стыду сво­ему, должен сознать в себе тотчас, когда богатый друг его, равно и тот дом, где дотоле он любил находить­ся и пользоваться угощениями,—падают; ему не хочется, ему скучно хоть когда-нибудь зайти в этот дом.

 

Дружество только для одинаковой страсти

 

«Быста друга Ирод и Пилат в той день с собою преж­де бо быста вражду имуща» (Лк.23,12). Так нередко самые враги на время дружатся между собой, чтоб действовать за одно против какого либо невинного человека или вопреки доб­рому какому делу, которым они завидуют, которыми по своим страстям недовольны. Так друзьями между собой бывают игроки или любящие провести вечера в питье вина или занимающиеся вместе темными делами. Это уже полное извращение дружества, дружество прямо злодейское. В нем нет ни взаимной сердечной привязанности, ни взаимного уважения, а есть только взаимная терпимость и угодливость. Вражда этих лиц была бы меньше предосу­дительною, чем дружба, основанная на лукавстве. Пред Господом Богом такая дружба—дело противное, как сговор на злые дела, как обоюдная поддержка в злых делах. Если же эти друзья, внутренне не любя и не ува­жая друг друга, сдерживаются во внешних взаимных отношениях от грубости и если принуждают себя к ми­ролюбивому обхождению; то такое преодоление себя — новая вина их пред Богом, так как оно могло бы быть упо­треблено к добру. В такой дружб нет постоянства, и желать его не следует: один из друзей почему либо сталь меньше или реже поддаваться страсти, сближавшей его с известными лицами, и эти лица тотчас перестают ходить к нему или звать его к себе.

 

Опасное дружество с лицом другого пола

 

«Всяка плоть по роду собирается, (живет с однородны­ми), и подобному себе прилепится человек» (так и человек должен входить в связь) (Сир.13,20). Дружество с другим полом по этой самой причине, т. е. что нужды и ощущения разнородный, полов бывают различны, и бывает редким, с трудом достигается. Затем, и нельзя не опа­саться за вредные последствия от половой дружбы. Меньший здесь вред: со стороны мужчины например, потеря душевной крепости, расслабление характера (а не полезное смягчение его, что могло бы быть только при редком или не столь тесном обращении с женским полом). Больший вред! расстройство души скверными помыслами и, наконец, самое плотское падение. В женщине преобладают кровь и чувства; она более расположена к пристрастию. Так, она называет друга—мужчину своим братом, если он равных с ней лет, отцом, если он много старше ее, сыном, если он моложе против нее. Она начинает скоро усматривать и выхвалять в своем друге мужчине такие совершенства, каких он вовсе не имеет. Таким образом, женщина делает друга—мужчину своим идолом, а затем, сама для него становится идолом.—Но если же и духов­ные или религиозные интересы собственно бывают общими для мужчины и женщины и если в этих-то видах воз­можно невидимому дружество между мужчиною и женщиною: то здесь это дружество, по искушенно врага-дьявола, еще скорее приводит к опасности. Нравится в друге друго­го пола, действительно, одно духовное и разговоры бывают только о добре, о спасении души; но между тем духовная любовь легко переходит в плотскую и делается прист­растною, так что тут не обращается пожалуй внимания ни на неравенство лет, ни на отсутствие красоты: «наченше духом, ныне плотию скончаваете» (Гал.3,3), буквально исполняется в этом случае. Потому опасаться, опасаться нужно и «духовной любви» к лицу другого пола!

 

Сокрытие правды пред другом относительно вины его в чем или, напротив, незащищение его от напраслин, от худого отзыва, которого он не заслужил

 

«Достовернее суть язвы друга» (Пртч.27,6). Цель истинной дружбы в том главным образом и заключается, чтоб друзья предостерегали друг друга от ошибок и пороков, а в добрых расположениях поддерживали бы и воодушевляли себя взаимно, подобно тому, как два странника, идя по крутой и скользкой дороге, держатся один за другого, чтоб не падать. Например, ошибочно ли кто поступает в самой семье в отношении к домашним своим, и этих неправильных действий своих еще не сознает? по службе ли ошибается, тяжко ли согрешает против нравственных обязанностей? Если б я считался другом этого человека: то, как более беспристрастное лицо к его семейству и как ближе других видящий его погрешности, непременно должен был бы высказать ему всю правду, предостеречь его от ошибок, дать ему полезный совет, а он не дол­жен был бы огорчаться моими обличениями, которые вы­сказываются по праву и во имя дружбы: грех, если это не исполняется ни с той ни другой стороны. Сам ли я ослабеваю в горе, изнемогаю под тяжестью своего креста или же, что собственно и нужно назвать горем, не могу удержаться от слабостей? Если я имею друга, который может быть болee тверд характером, более воздержен и богобоязнен, чем я: то вправе ожидать от него, чтоб он поддержал меня и словом и примером своим, и эта поддержка, пробуждая во мне сознание, что столь достойный человек еще не отворачивается от меня за мои слабости, ободрит мой дух, возвысит меня в собственных глазах и поможет мне исправиться. С другой сто­роны, если друг мой терпит напраслины, если подвергается худому отзыву, которого не заслужил; то священный мой долг защитить его: «друга заступати не усрамляюся» (Сир.22,29). Долг защиты естественно вытекает из того, что никто не знает моего друга столь близко и верно, как я,—осо­бенно, когда дело идет не об одном темном для меня случае, который поставляют ему в большую вину, а во­обще об образе его действий или жизни. Так как в основе дружбы имеются взаимные любовь и взаимное уважение и так как в силу этих чувств все, что близко касается моего друга, и я должен принимать к своему сердцу: то грех с моей стороны молчать, когда напрасно нападают на моего друга, хотя бы в молчании моем и не было намерения повредить ему. Ионафан неоднократно доказывал пред Саулом невинность своего друга Давида и даже раз по случаю этой защиты едва сам не попла­тился своею жизнью (2Цар.20,33).

 

Измена другу

 

Она обнаруживается различно или при различных обстоятельствах. Так: 1) забывает своего друга человек, когда возвысится пред ним властью, чином или богатством, между тем как сказано: «не забуди друга в душе твоей» (в радости) (Сир.37,6). Для виночерпия фараонова, когда он снова возвысился, как бы и перестал существовать на свете Иосиф, с которым между тем он сидел в тем­нице (Быт.40,23). Вины со стороны друга моего, без сомнения, еще нет в том, что он, подобно мне, не возвышается званием, чинами или не богатеет: не возможно же всем быть в одном звании и состоянии. Таким образом, если произнесен обет дружбы, то изменять дружбе не следует, кроме того случая, когда кто либо сделается высшим на­чальником своего друга. Но и в этом случае разрыв дружеского союза должен произойти при тех же условиях, как вообще благоразумие требует прекратить с кем либо дружбу, т.е. без оскорбления друга, не тотчас и не так, чтоб «вместо друга» затем сделаться настоящим «врагом» (Сир.6,9). 2) Оставляют друга, когда его застигнет безвинно или только по малой вине его, которая между тем не имеет отношения к союзу дружескому,—застигнет какая либо беда, например, гонение на него со стороны сильного лица, потеря им должности или иное несчастье: «и есть друг во время свое, и не пребудет во время скорби твоея» (Сир.6,8). Для кого же это составляет новость, что когда придет, как говорится, черный день в жизни, то все «друзья—приятели отшатнутся»? Как тут унижают себя люди! Ионафан, напротив, тем крепче привязывался любовью к своему другу, Давиду, и тем чаще желал видеть Давида, чем сильнее преследовал последнего Саул. Тогда Ионафан снова повторил пред Давидом завет не­изменной дружбы (1Цар.20,42). Нет; во дни-то несчастья и требуется доказать верность дружбы и полезно снова уверить друга неизменностью ее: «вы же есте пребысте со мною в напастех моих», говорил Иисус Христос своим ученикам (Лк.22,28), которых называл своими «друзьями» (Ин.15,14). 3) Выведывают дружеские тайны сердца, и потом раскрывают эти тайны: «открываяй тайная... не обрящет друга» (Сир.27,16). Еще после раз­молвки, и даже самой сильной, друзья без труда могут примириться между собой; но когда один из них злона­меренно раскроет дружескую тайну; не будучи обязан к тому ни законом гражданским, ни совестью: тогда этот изменник сам подает повод прекратить с ним друже­ство и уже не восстановит по прежнему союза дружеского хотя бы и желал. Не следует играть дружескими тайнами даже и после разрыва дружбы, тем более в самой дружбе. 4) Не скучают о друге в случае разлуки с ним, не пла­тят за его посещения взаимными посещениями и, сколь бы долго ни было свидания с ним, не идут к нему сами или не приглашают его к себе. Апостол Павел, напротив, писал к Тимофею, которого дружески любил (Фил.2,20): «же­лал видети тя... потщися скоро приmu ко мне» (2Тим.1,4;4,9). Не скорбят в случае смерти друга, между тем как «прослезися Иисус» при гробе Лазаря (Ин.11,35), что иудеи, бывшие при этот, могли объяснить только лишь задушевною, дружескою лю­бовью Господа к Лазарю. Наконец, 5) разрывают дружбу по одной лишь нетерпеливости, из-за малого неудовольствия, даже по одному недоразумению или не проверенному наго­вору со стороны: «вины (случая) ищет... хотя отлучитися от другов» (Притч.18,1). Действительно, неблагонамеренная это ложь и грех пользоваться самым малым случаем к разрыву дружбы и не допускать к себе друга лично объясниться. Но если даже будет и доказана неверность друга: и тут нужно еще узнать,—не была ли это только оговорка его в словах (Сир.19,17).

 

Оставление старого или отцовского друга

 

«Друга твоего или друга отча не оставляй» (Пртч.27,10): «новый бо несть точен» (Сир.9,12) (не сравнится с испытанным, старым другом). Да; противно собственной пользе оставлять старинного друга, с которым на какое либо время прекра­щена была дружба по необходимости, например, по случаю разрозненной жизни и за невозможностью или неудобством продолжать дружескую переписку с ним (а при удобстве дружеская переписка—священный долг друзей). Если друг в прежнее время не оказал измены и если обстоятельства, например, местопребывание его, род службы,—позволяют снова сойтись с ним: следует возобновить с ним дружбу.—Отцовского же друга (когда уже есть и свои друзья) надобно держаться, сколько по уважению к памяти отца, столько же ради той особенной пользы в жизни, ка­кою можно пользоваться от опытности этого друга. Вооб­ще, кто каждый год вводит в свой дом новых друзей и близких—знакомых, оставляя старых, т. е. тех, ко­торые более не представляются ему нужными (а как много таких!): тот никому не бывает другом, у кого только множество знакомых, но нет друга.

 

Недружелюбие

 

«На всякое время друг да будет тебе» (Притч.17,17); «есть друг прилепивыйся паче брата» (Притч.18,25). Человек недружелюбный, например, от своей гордости, по которой не находит никого достойным своей дружбы,—остается не без потери самому себе: он не наслаждается теми благородными чувствами, которыми награждает истинная дружба, и от скуки или одиночества своего часто ищет вредных развлечений. Впрочем, недружелюбие, или отсутствие друга, может и не составлять вины. Иногда в окружающей среде, действительно, невозможно найти друга по своей душе, а особенно по своему духов­ному—религиозному направлению, между тем как с про­чими подружиться не безопасно. Дружество требует взаим­ности сердец. Для дружества нужен человек такой, с которым бы можно было обмениваться мыслями и чувст­вами, свидание с которым облегчало бы душу и на которого в трудных обстоятельствах жизни можно было бы положиться. Искренние друзья, сойдясь между собой, выплакивают свою душу (1Цар.20,41), равно как спешат поделиться своею радостью, если которому из них будет радость какая; они любят дарить друг друга любимыми вещами (1Цар.18,4). Если для такой-то дружбы не находится человека, между тем как в сердце есть готовность предаться верному другу, и если все попытки найти друга, не только для бесед о спасении души, но и для одного разговора о высших и благородных предметах, например, об ученых, оказа­лись напрасными: в таком случае—повторяем—безвинен не имеющий у себя друга и этому человеку остается иметь другом только ангела—хранителя своего. Да и дружество для лиц твердых своим направлением менее нужно (например, в монастырях), чем тем людям, которые не столь тверды, и при этом в своей жизни встречают неудачи, нападения или огорчения. («Побратамиться» же с кем, т.е. во войти в союз братской любви и взаимной до самоотвержения помощи, с особенными обрядами, как например, отвра­тительное питие крови друг у друга,—о! это грех, подлежащий пятилетнему запрещении. (Номокан, пр.165): христиане все братья между собою по Христу).

 

Пристрастие к сверстникам (товарищам) или, напротив, пренебрежение ими

 

Царь Ровоам, по слепому пристрастию к своим сверст­никам, послушал их совета, чтоб сделать на первый раз угрозу подданным, и тем навсегда расстроил свое управление (3Цар.12,1-21). Пристрастием к товарищам по воспитанию, очевидно, доказывается одно самолюбие. Оно-то не дает ви­деть в товарище неисправностей, заставляет быть излишне снисходительным к погрешностям товарища. Но, с дру­гой стороны, и пренебрежение теми, с которыми делилась детская и юношеская жизнь, недостойно христианина. По­чему?—Потому что здесь человек показывает невнимание к такому возрасту своему, который сравнительно с после­дующими годами его жизни, очевидно, представляется менее поврежденным; следовательно, он показывает невнимание к самому лучшему и, так сказать, богодарованному времени в своей жизни.

 

 

 

Жизнь гражданская и общественная

 

Оспаривание верховной власти

 

Первым царем на земле был Адам, равно как дети его были первыми природно-подданными его. Затем, яви­лось на земле другое и третье семейство. В каждом семействе считалось членов до сотни и более: тут были и дети и внуки и домочадцы. Отец семейства назывался «патриархом» и был для своей семьи, как для маленького госу­дарства, и государем и судьей и военачальником в случае нападения врагов. Потом из больших семейств соста­вились народы, из народов образовались государства, а совместно с этим из власти патриарха возникла власть законодателя, судьи и, наконец, царя. Посему после семьи, как и вообще после самого тесного круга взаимных человеческих отношений (дети и отцы, ученики и учителя, слуги и господа, благодетели и друзья), что до селе было предметом наших размышлений,—мысль наша естественно об­ращается к жизни обществ и целого государства. Здесь же она первее всего встречается с божественным происхождением верховной, или царской, власти. Что богодарованная власть отца в каждой семье; то от Бога же власть царя во всенародной, или государственной, семье. И как не отец сам сочинил себе власть в отношении к детям и не дети дали или предоставили ему эту власть, но Бог, но Творец всех, вместе с сотворением человека благословивший его отцовскою властью над детьми: так и вер­ховная, царская власть—Божие дарование и Божие благословение; отсюда идея «величества» (как и титул величества), всего лучше оправдываемая в одном лице (монархия, единодержавие); отсюда государь—существенно самостоятелен, особа священная и неприкосновенная. Так и царская власть должна переходить от одного лица к другому при самом рождении с преемственным престолонаследием, а не может быть назначаема или определяема по выбору от на­рода (кроме крайнего случая, например, с пресечением царского рода), равно как и заменяема «народным управлением». В св. Писании видим, что над евреями Сам Бог царствовал (1Цар.8,7); а затем Сам же Господь воцарял для них царей. Видим там не только назначение от Бога царей правоверных, или православных, но и усвоение имени помазанного самым языческим царям, как например, Киру персидскому (Ис.45,1). Видим, что Всевышний уделяет царям самое имя свое, называя их богами (Пс.81,1). После этого можно сказать, «что на небе или в религии Бог, то на земле и в обществе царь». И так «не прикасайтесь помазанным моим» (Пс.104,15) ни самым делом, как например, дерзким усилием отнять у них наследственный престол или только ввести народное (республиканское) управление, ни словом и писанием в этом роде, т. е. проповедованием таких мыслей (идей): верховная, царская власть утверж­дается на вечных законах Божиего мироправления. И так отвергать необходимость, божественное происхождение и священные права царя есть великий грех. Это один из самых богопротивных грехов, которыми будут отличаться люди пред кончиною мира (Солун.2,4). Церковь православная подвергает за него анафеме (Чин в вед.правосл.). Нет,—заповедь: «чти отца» относится и к царю, как отцу всего отечества, а с нею и соединяются обетование: «да благо ти будет». «Батюшка царь»,—это слова, выражающие родственные понятия относительно семьи и государства, составляют для русского человека и приятное и священное предание.

 

Поносное слово или только хульная мысль на царя

 

«Князю людей твоих да не речеши зла» (Исх.22,28) «и в совести твоей не клени царя» (Екл.10,20). А также слово Божие поручает птице небесной донести ту хульную речь на царя, которой почему либо не преследуют слышащие из людей или сви­детели (Екл.10,20). Так угодно Господу Богу, чтоб люди не при­касались к помазаннику—царю не только внешним каким либо насилием и намеренно, но и одною ропотливостью, одним неосторожным словом и осуждающею мыслью. Грешат, посему, те люди, которые ропщут на какие либо новые законы от царя, не понимая истинной цели этих законов;—приписывают царю нечистые намерения в правительственных учреждениях и требованиях; любопытствуют, и потом легкомысленно передают другим о личных качествах царя:—припоминают и осуждают в одном сердце слабости его. А нужно бы пом­нить, что царь дает отчет одному Богу и что державным (и без того, от Самого Всевышнего) «крепко настоит испытание» (Прем.6,8). На что уж Саул был не добрый царь, убийца и притеснитель невинных лиц. Но когда Давид только лишь отрезал полу у его плаща, — почувствовал в душе своей страх; потому что видел в нем пома­занника Божия, хотя и сам уже был помазан на цар­ство (1Цар.24),  избран был стать на его месте.

 

Неискреннее отношение к радости или печали царя, всего дома его, а отсюда—неискренняя молитва о нем

 

«Творити молитвы, моления... за царя» (1Тим.2,1). Всякую радость и всякую печаль царя, как и во всем доме его, поддан­ный должен принимать за собственную; потому что с участью царя, как с участью отца в семье, соединена участь всех: например, во дни Соломона Израильтяне спо­койно почивали «кийждо под виноградом своим» (3Цар.4,25). Затем, служение царя столько многосложное и в то же время так много он имеет препятствий к выполнению своих добрых преднамерений то со стороны непонятливых подданных, то от неверности лиц, которые разделяют с ним власть,—что после всего этого только при силах свыше может он достойно проходить свое служение. Посему не должен ли каждый подданный положить с усердием поклон Господу Богу за своего царя, да проникает царь своим взором во всякой мрак неправды человеческой, да крепки будут его силы! Да; каждый, кто приходит в церковь на царский молебен или к царской панихиде, должен приходить не так, чтоб выполнить только гражданскую обязанность или обычай, но по совести. В дру­гое же время выстояв в церкви службу, никто не должен бы уходить до окончания пения о царе: «благочестивейшего». Приведенная нами заповедь о молитве за царя дана была еще в то время, когда цари были не христиане, а языч­ники, и естественно—не защищали Церкви, напротив гна­ли ее.

 

Несохранение тайны царевой или служебной

 

«Тайну цареву хранити добро» (Тов.12,11). Будет ли кому лично вверена царская тайна относительно управления государством или доверена на ряду с другими по службе, вся­кую подобную тайну гражданин должен хранить до вре­мени. Как тайны какого либо дома знают только старшие в семье, но и младшие, как либо узнав их, если бла­горазумны,—не выносят их за порог своего дома; так должно относиться и к тайнам служебным. Пусть иной раз будут только канцелярские тайны, которые, например, известны стали в присутственном месте, в заседании какого либо комитета или совета или от одного высшего начальника: открывать их без всякой полезной цели, как только занимательную новость или как предмет для сво­ей корысти, а тем более в виду явного злоупотребления другими,—открывать не следует. Еще не обнародован ка­кой либо новый закон (обнародовать же его иметь право власть законодательная), а там уже знают о нем и думают воспользоваться им для своих выгод и заблуждений, не по духу и истинной цели его. Только что порешили произвести ревизию на какое либо должностное лицо или целое учреждение вследствие злоупотреблений их, например, по хозяйству: а через день, если не через час, уже знают виновные о ревизии на себя и стараются сокрыть доказательства своей виновности. По меньшей мере вред от разглашения служебных тайн: неприятные внутренние отношения одного начальственного учреждения или лица к другому и пересуды; в каком либо совете или комитете только были сильные пререкания, и это делается предметом для переговора частных лиц; дана для прочтения какая либо деловая бумага или выписка из нее, и распространилась молва для чьей либо чести оскорбитель­ная. Одни дела по содержанию своему чистые и для чис­той цели могут быть сообщаемы, например, когда ходатайствуют разрешить что либо общее или часто полезное. На сей раз делается некоторое разъяснение и в самом за­коне гражданском надписью на бумагах: «секретно». Наконец, хранение важнейших тайн по службе вверяется под клятвою: «вверенную мне тайность крепко хранить буду,..», говорит присягающий на службу. Потому открытие их было бы еще и клятвопреступлением.

 

Неуважение к государыне

 

«И рече (царь Есфири, жене своей): что ти есть Есфире?.. дерзай…: общее, повеление наше есть» (Есф.5,1). Супруга царя воспитывает наследников престола его. Она разделяет с ним в некоторой мере бремя его великих трудов, например, по устройству и благосостоянию человеколюбивых заведений, по управлению женскими учебными заведениями. А все­го главнее: в данное время она состоит покровительни­цей хоть не громкому, но близкому к сердцу каждого христианина, да и для государства, в высшей степени важно­му делу, это — «православное миссионерское общество в России». Посему грех не иметь глубокого уважения к государыне.

 

Непочтение к наследнику престола и ко всему царствующему дому

 

«От плода чрева твоего посажду на престоле твоем» (Пс.131,11). Следовательно, наследник престола бывает по особенному предопределению Божию. Он носит образ Христа, «его же Отец положи наследника всем» (Евр.1.2), Самодержавный царь еще при жизни своей назначает его своим наследником.— Что же до прочих членов царствующего дома, из которых одни родились в этом доме, другие вошли в него посредством брачного союза, то здесь видим от самого Бога «род избран, царское» (1Петр.2.9) семейство. Потом каждый из членов его несет свою долю службы для государства, и несет тем с большою пользою для государства, чем ближе по крови к самому государю. И так долг русского человека и православного христианина душевно почитать наследника престола и весь царственный дом, — почитать, как и самого царя, гораздо более и усерднее, чем почитают соединенный с ним по гражданской жизни поколения, т.е. некрещенные инородцы.

 

 

Злонамеренное оскорбление памяти умерших царей

 

Давид не похвалил воина, который радовался смерти Саула (2Цар.1,14-15). Пусть умерший царь уже живет в другой стра­не, где «в равном достоинстве царь и воин»; пусть нет уже отношений его к живым людям, которыми он повелевал: но отношения живых как подданных, не пре­кращаются ни на минуту вообще к высокому имени царя. А это имя тотчас приходит на память с названием умерших царственных лиц; оно и перешло по наследству от них к нынешнему царю. Таким образом, грех это дерзости злонамеренно переговаривать о слабостях умершего царя или иначе как оскорблять его.

 

Большее расположение к западным государствам, чем к своему отечеству

 

Несколько примеров патриотической любви показал нам Богочеловек и Спаситель наш. Так в словах к самарянке: «вы кланяетеся, его же не весте; мы кланяемся его же вемы» (Ин.4,22), Иисус Христос ясно отличил свое оте­чество от чужого: «вы…и мы...», в первом случае разумея самарян, а во втором—иудеев: так он плакал об Иерусалиме, столице своего отечества (Лк.19,41). Так-то и каждый христианин, любя весь мир человеческий, который нахо­дится под управлением одного Царя небесного, в то же время должен иметь особенную любовь к своему отечеству; потому что отечество не им лично выбрано, а Самим Богом указано ему, когда он родился. Соотечественники свя­заны между собой одною верою, происхождением, языком, обычаями, законами, воспоминаниями о славе или же о бедствиях своих предков, памятью о знаменитых войнах и царях. Отечество освящено для человека благодеяниями Божьими, если не в тех, то в других и в третьих пределах его. Что же собственно до русской земли, то она и не иначе называлась прежде в истории, как «свя­тая Русь», как «святая земля». Почему же? В смысле особенных-то чудесных благодеяний Божиих к ней, а также по великому множеству людей, мученически проливших на ней кровь свою за отечество, и по обилию угодников Божиих, которые почивают в ней мощами.—Посему не любить своего отечества и предпочитать его другим государствам—такое же низкое и не благодарное чувство, как сын не любит своего отца, а хочет иметь привязанность к посторонним лицам, которые не родили и не воспитали его. В русском же человеке это чувство тем более не справедливо, что сами западные государства, видя обширности земли русской и исчисляя ее богатства, с завистью смотрят на нее; а также благонастроенные из заграничных посетителей высоко ценят гостеприимство и набожные чувства в русском народе. Конечно, не достойна христиа­нина и слепая привязанность к отечеству, когда например, русский гордится и хвалится тем, что он «русский», тогда не хочет я слышать о том, что есть лучшего в других землях, когда порицает и ненавидит без разбора все чужое. Но еще вреднее и виновнее пристрастие к иноземному; потому что им загубляется чувство патриотическое в своем основании; потому что, действительно, никак не найти за границей многих прекрасных качеств русского человека.

 

Предпочтение к службе, в благотворительности и во всем иноверцев и иностранцев своим русским

 

Христос-Спаситель благотворил преимущественно и проповедовал прежде всего Израильтянам: «несмь послан, токмо ко овцам погибшим дому Израилева», говорил Он (Мф.15,34). А потом уже Он повелел апостолам распространять евангельскую проповедь между язычниками. Также поступали и апостолы (Деян.13,46), из которых один учит: «да делаим бла­гое ко всем, паче же к присным в вере» (Гал.6,26). После этого кто обходит своих—русских и дает преимущество служ­бы или должности иностранцам ради того только, что эти люди, говорящие другим языком и пришедшие издалека, кто определяет иностранцев без особенной нужды на­чальниками над природными русскими, кто предпочитает их и в делах благотворительности, принимая например, деятельное участие в постройки для них богаделен, колоний; тот поступает, очевидно, не в духи христианском в отношении к своим. Если же видят здесь не более как человеколюбие, которое не ограничивается преде­лами своей земли, то непонятно: почему же в своей-то земле, среди своего народа, не доказывается делами та же мило­сердая любовь к человечеству, как доказывал ее для евреев Христос-Спаситель?

 

Предпочтение иностранных языков в изучении и в разговоре отечественному

 

«Глаголаху азотским языком, и не умеяху глаголати иудейски. Я запретих им», так ревновал в свое время Неамия против пристрастия употреблять чужой язык до пренебрежения своим (Неем.13,24-25). Есть такие русские, которые как бы стыдятся своего языка, который между тем столько звуч­ный и выразительный; родители, прежде всего, учат своих детей немецкому, или французскому языку, а потом уже русскому, приглашая к 10-летним одновременно и учителя русского языка и законоучителя. Другие из русских, пе­редавая обществу полезные знания из иностранной науки или практики, без всякой нужды наполняют свою речь иностранными словами, так что при чтении их книги русскому требуется еще иметь или словарь иностранных слов или толкователя-переводчика. Третьи, не учившись никогда никакому другому языку, кроме русского, подражательно и большею частью бессознательно употребляют в разговоре иностранные слова (фразы). Такое предпочтение чужого своему природному языку разъединяет сословия, между которыми всегда огромное большинство знающих только свой при­родный язык, а особенно разлучает с народом тех, ко­торые по своему образованию могли бы быть его руководи­телями. Затем—превращает русского в иностранца, иностранцам же дает повод горделиво и презрительно обра­щаться с русскими. Далее: питает тщеславие, заставляя запасаться для разговора в обществe словами иностран­ными. А всего главнее: отвлекает внимание от изучения священного и церковного языка—славянского, от которого происходит и русский, а с этим охлаждает чувства любви к православной вере. Только народу пленному или по­терявшему надежду быть самостоятельным требуется, безу­словно, изучать чужой—иноземный язык, хотя и тут бла­городный пленник дорожит своим языком: «како воспоем песнь Господню на земли чуждей?» (Пс.136,4).

 

 

Заимствование от иностранцев явно вредных обычаев

 

«Вся искушающе, добрая держите» (1Сол.5,21). Можно заимствовать от некоторых иностранцев—по старшинству их пред нами в образовании, в благоустройстве гражданском или хозяйственном—полезные улучшения: но страшно перени­мать такие, которые касаются внутренней жизни, который заставляют расставаться со своим наследованным добром и уже не заслуживают названия улучшений. Так увеселения и увеселительные дома; странные порядки в общежитии и семейной жизни, например, превращение гостеприимства толь­ко в совместной обиде с другими в гостиницах на свой же счет, вообще—вместо богоблагословенной семейной жизни, жизнь почти исключительно вне своих домов, в кружках общественных: а также сожитие гражданским браком или гражданские (без священника же) похороны: все это, перенимаемое с запада и известное у нас большею частью под словами иноязычными, или только одобря­емое;— все это что же иное, как не тонкая, обольстительная приманка, но вместе с тем, самая страшная зараза для нашей народной нравственности?

 

Бегство из отечества или только без нужды проживание за границей

 

«Благоволиша.. камение его и перст его ущедрят» (Пс.101,15), т. е. некогда для детей Иерусалима самые камни были любезны, и самый прах с путей отечества был приятен: иудеи плакали за границей (Пс.136,1). Иаков же завещевал не оставлять и костей своих в чужой стране (Быт.49,29). Пусть можно путеше­ствовать за границу,—например, с тем намерением, чтоб, по словам премудрого, «узнавать доброе и злое между людь­ми» (Сир.39,5, а узнав доброе или лучшее (в науках, в художествах, в промысловых искусствах) потом водворять все это на своей родине. Но бежать из своего отечества на чужбину по причине, подобной тому, как некогда бежал Авессалом, т.е. вследствие какого либо преступления; но по долгу и без нужды проживать за границей, ради одной приятности жить в тех местах, где воздух теплее, не­бо светить лучше, растительность разнообразнее и обиль­нее; но часто путешествовать за границу, потому что позволяет состояние, потому что после первого и второго путешествия туда снова манит,—что там больше разнообразия и веселья:—все это вредит во многих отношениях. Нужно бы служить отечеству своими силами: а любитель загранич­ной жизни не несет этой службы и заставляет служить за себя других, будто родная его страна не заслужила уважении я, будто ему унизительно оставаться с родным народом; он думает только о своих личных наслаждениях; он совсем отвыкает от труда после заграничной жизни, где каждый день можно рассматривать то и другое или быть в том и ином собрании. Нужно бы содействовать обогащению своего отечества: а заграничный житель расточает русские монеты в чужих землях. Нужно бы ценить свои блага, какие имеются в русской земле: а любителю заграничных путешествий так же все не нравится в России и также для него все отличное только у других народов, как человеку, который мало живет дома, в гостях лишь хорошо и весело; а дома все худо и все здесь раздражает его. (Отсюда, по возвращении из-за границы, рассказы только о прекрасном там и увлечение этими рассказами к духу иноземному других). Нужно бы развивать себя в жизни по святому православию, что составляет последнюю цель человеческого бытия: «яко сие всяк человек»; а за гра­ницей отсутствие церквей, и потому православный отвыкает там от церковной молитвы, начинает не отличать и воскресного дня от будней. И так жизнь без нужды за границей несомненный грех.

 

Неоказание помощи своеземцу в чужой стране

 

Прав. Товит, проживая в чужой стороне, доставлял несчастным своим соотечественникам, которые бедствовали в плену, и хлеб и одежду, а умирающих между ними или убиваемых врагами погребал (Тов.2,1-9). Приехавший в чужую страну и застигнутый там крайнею нуждою, между прочим, и не знает к кому прибегнуть за помощью, а туземцы в свою очередь не знают его, чтоб с уверенностью в полезности своего благодеяния помочь ему. Главное, же: там все основано на человеческом расчете; там на каждом шагу отвечает за себя только положительный труд; но, вместе с тем, и к труду более благодарному везде уже приставлены или пристроили себя свои люди, так что постороннему остается одна лопата, между тем, как он по неволе должен сказать о себе: «копати не могу» (Лк.16,3). И так надежная помощь в нужде русскому за границей может быть только от соотечественника,—и грех, если последний отказывает в этой помощи.

 

 

Участие в тайных обществах или в явном возмущении

 

«Утаитися.. ничесому же: несть бо во углге сотворено сие» (Деян.26,26). Если б и сознавалась необходимость в перемене каких либо общественных или местных учреждений, то эта перемена должна произойти не без ведома правитель­ства, и только путем, указанным в законе, например, и гласностью, также в законных пределах ее. Люди, замышляющие тайные общества или только присоединяющиеся к запрещенным обществам и сходбищам, безрассудно грешат против самих себя; потому что они никогда почти не успевают в своих замыслах, потому что над ними сбываются слова евангельские: «ничто же покровено есть, еже не открыется» (Лк.12,2); преследование их со стороны законной власти неизбежно.—Сам небесный мироправитель, Господь Бог, пред которым «вся нага» (Евр.4,13), не потерпит их тай­ных сообществ и запрещенных сходбищ, например, когда они направляют свои действия к изменению порядков государственных или к нарушению общественной нравствен­ности или же к распространению противохристианских учений.—Таким образом, торжество или успех их бывает кратко-временные, наказание же тяжкое и продолжительное. Не без вины и наказания остаются на сей раз и знающие, но не предъявляющие об этих противозаконных обществах и запрещенных сходбищах, а также допускающие быть собранию их в своих домах или каких либо владеемых местах. О, если б жалкие раскаялись в своих заблуждениях и с полною искренностью открыли бы себя пред правительством, прежде неизбежного открытия их тайных действий! Тогда они получили бы снисхождение и даже пол­ное помилование.—«Видев же Пилат, яко ничто же успевает, но паче молва бывает» (Мф.27,24),— вот пример и явного народного смятения,—пример, который одним напоминанием устрашает христианскую душу. Да, те люди, которые первые начинают или только поддерживают народный бунт, также безрассудно погрешают против собствен­ной безопасности. Торжество их еще короче, а горькую чашу затем остается им пить долго-долго. Господь Бог оставляет их, потому что они сами оставляют Его, забыв, что Он есть верховный правитель мира и наро­дов: «потерпи Господа, мужайся», сказано (Пс.26,14). Они безжа­лостно относятся и к спокойствию других; потому что в этом случае ход дела (по крайней мере вначале) обыкновенно бывает таков: преступление совершается, не многими, а вина падает на весьма многих. Прежде всего, здесь легко бывает увлечься примером людей возмутительных, как например, в сословии крестьян: иные ничего не думали и не совещались предварительно, но скоро пристают к толпе, которая их подстрекает и подговаривает (одно какое либо решительное и безумное слово пред тол­пой, которая вышла из себя, и—могут посыпаться брань и удары.. (так погиб невинный Амвросий во время моро­вой язвы в Москве). Посему люди увлеченные возмутите­лями, когда по первому же воззванию или вразумлению начальственного лица или же сами по себе разойдутся, оставят всякое намерение о преступном сопротивлении и восстании,— эти люди и заслуживают снисхождения. Но зачин­щики и подговорщики, словом—главные виновники в возмущении, хоть бы также не имели между собой предварительного соглашения они и тут не остаются без вины пред своею совестью и без казни от суда гражданского. В бунте и совершенно невинные из-за этих виновных или подвергаются страху суда и казни или на самом деле терпят большие потери в своем хозяйстве, часто и до основания -разоряются.—Совсем не так поступали христиане первых времен. Они ни тайных обществ, в смысле гражданском не составляли из себя, ни к явному возмущению никогда не прибегали, хоть внешнее положение их было невыносимо. Когда зажигали их дома за то только, что они христиане, когда им самим достаточно было бы одной темной ночи, чтоб вооружиться против угнетающих: они не делали ничего, потому что признавали возмущение противным общественному порядку. Когда их мучили, когда даже до того ругались над ними, что выры­вали из могил трупы их умерших собратий: и в это время они были далеки от какого либо возмущения или междоусобия. Наконец, они не сопротивлялись своим мучителям за веру, которые действовали под видом суда и власти, не сопротивлялись, хотя сопротивление их не было бы преступными. Они находили свое противодействие бесполезным для себя, а для прочих лиц в обществе очевидно-опасным, и таким образом, только предавали себя воле Божией. Так, если б ныне жителям какого либо селения были самые невыносимые притеснения в общественной жизни,—где же благоразумие, где самопощадение себя и ближнего, где веpa и имя православного христианина, если будет их решимость на тайное сопротивление или же на явное возмущение? «Спаси, Господи, люди твоя!»

 

Пристрастные выборы в должности и склонение к тому же других

 

«Кийждо не своих си, но и дружних кийждо смотряйте» (Филип.2,4). Между тем, свои только личные виды имеют люди: а) ког­да выбирают в должность родственника, чтоб чрез него возвыситься или только дать ему кусок хлеба (разве служ­ба—милостыня?),—вообще выбирают по влечению родства, будто и лучше нет на свете человека, который им родственник, а также по связи только дружеской и по зна­комству; между тем напрасно обходят таких, которые не пользуются счастьем быть им знакомыми и которых они сами не заботятся (а должны бы позаботиться) ближе узнать с целью выбора их на службу; б) когда выбира­ют богатого помимо его достоинств, расположения и до­суга к службе, чтоб только угодит ему своим голосом в его пользу; в) когда выбирают, например, своим начальником, человека смиренное по характеру и не самостоятельного, иногда же и не дальновидного, чтоб при его начальстве спокойнее оставаться с собственными слабо­стями: такой человек и не скоро усмотрит их слабости и не будет строго преследовать их; напротив, когда он будет начальником, им же они думают управлять по-своему,—не состоя во главе управления, надеются между тем проводить чрез него в дела общественные или земские, свои личные и грешные виды; г) когда выбирают че­ловека, который нравится по первым впечатлениям, например, своею ловкостью в разговоре или в движениях, отвергая других лиц опять в силу одних впечатлений, не располагающих в пользу этих лиц, — между тем как нужно руководиться в выборе не кратковременными впечатлениями, но исследованием того: способен ли известный человек, и имеет ли надлежащие сведения для дела, которое ему поручают, а главное—честен ли он и богобоязнен ли, так как слово Божие велит избирать не только «мудрых» но и «праведных» (Исх.18,21;Втор.1,15); д) когда обходят выбором в должность (особенно если выбор бывает закрытый) человека такого, со стороны которого опасаются в совместной службе с ним противоречий, потому что он при своей благонамеренности и правдив характером,—или с которым раньше была какая либо личная неприятность, но которого между тем открыто же, за его неотъемлемые достоинства, сами приглашают на должность (упрашивают баллотироваться): таким образом, для этих людей тайный выбор есть не что иное, как тайная же ложь, которая легко сходить им с рук, или как тайная месть и лу­кавая сделка со своею совестью; эти люди составляют бре­мя для общественного или сословного собрания, недостойны права выбора для других и для себя самих; тайность же их действования помогает им ускользнуть от законного исключения их из собрания навсегда, но за то пред со­вестью своею они тяжкие изменники. — Кроме того, сами обходя выбором достойнейшего человека, иные громко рассуждают, что этого человека и не следует выбирать  или же в виде догадки — предположения высказывают о других лицах, на которых будто бы падет жребий выбора, и этим самым предзанимают чужие мнения во вред одного и в пользу другого. Есть такие, кото­рые не ради уместного и искреннего хлебосольства, но с одною целью задобрить, предлагают обеды избирателям, наконец—дают и деньги или только обещание каких либо льгот, пособий, а последние с охотою принимают все это,—чтоб подать голос «за» или «против» при выборе. Но когда пристрастные избиратели теми или иными путями возьмут верх,—предоставит известную должность челове­ку не достойному, который с первого же раза будет де­лать опущения и злоупотребления:—тогда они вредят самим себе; потому что, передав ему свой голос (например, по службе, гласного) или удостоив его своего доверия (например, как начальника по выбору), они должны волей и неволей терпеть его до нового выбора, так что тут уже поздно говорить: «кто тя постави над нами судиею?» (Исх.2,14). С другой стороны: пристрастные избиратели, обходя своим выбором человека, который и способен к делу и честен и трудолюбив, и только—лишь не приходит по их личному характеру и не по страстям им, —вредят опять не этому собственно человеку, потому что он может быть и доволен остаться без выбора, а пользе общественной. О, какое же это зло—пристрастные выборы на должности во всех отношениях! Во сколько крат лучше пошли бы дела городские или сельские или земские или в одном каком состоянии и учреждении, если бы избиратели действовали с христианским самоотвержением, по убежденно истинному, а не ложному и на словах, радея о пользе дел, а забывая о лицах и о своих личностях!

 

Злоупотребление своим влиянием и властью в общественных собраниях и на мирских сходах

 

«Архиерее же и старцы наустиша народы» (Мф.27,20), вот кого напоминает этот грех! Как, с одной стороны, в общественном собрании каждый вправе иметь свой личный взгляд на дело: так, с другой, прочие члены собрания не должны отказывать в своем внимании к этому голосу. Справедливо также, что из противоречий или из борьбы голосов вырабатывается истина. Но при этом каждый почти раз может быть и преобладание чьего либо голоса,— преобладание или заслуженное, например, по высокому чину, по старшинству лет, по достопочтенному образу жизни, а осо­бенно по уму и лучшему в сравнении с другими пониманию дела, или же только принудительное и искательное, как например, по влиянию начальнической власти, по богатству состояния или просто—по одной смелости и бесстыдной крикливости. Кто, пользуясь на общественном или сословном собрании или же на волостном суде этими-то преимуществами своего голоса, а то и насильственно присвояя себе их,—явно злоупотребляет ими: хоть отвечает пред Богом и за самое дело, которое вместо защиты и поддержки выдает или продает, и за увлечение на свою сторону других, которые волей ила неволей с ним соглашаются. Не о том наша речь, чтоб первому кому высказать свое мнение: иные стесняются прежде подать голос и таким образом, держится несколько времени общее молчание. А также — и не о том, чтоб, действительно, вперед провести такое мнение, которое много раз прочувствовали, заключает в себе одну истину в пользу, но против которого ожидаются недобрые возражения. Речь наша собственно о неблагонамеренном, или по меньшей мере, о самоугодливом преобладании. Да; несомненно грешит тот общественный человек, который один берется решить вопрос, когда и не просят его об этом;—который предварительно собрания старается собрать голоса на свою сторону; — пользуясь правом председателя или же без этого, нарочито пригла­шает, на самое собрание, где будет обсуждаться интересующий его вопрос, готовых или всегдашних своих сторонников, так что благонамеренные члены собрания находят этот вопрос уже предрешенным и по меньшин­ству своему ни в чем не успевают, а только— лишь противоречием своим навлекают на себя не удовольствие прочих;—который на собрании и никому не дает говорить;— тонко осмеивает и оскорбляет начинающих ему противоречить:—и все так только ради своих личных выгод, ради затаенных пристрастий или отвращений, а не для поль­зы дела, в которой бы глубоко был убежден.

 

Злоупотребление доверием общества по должности гласного или члена комитета или учреждения какого

 

 Как невозможно, чтоб все вдруг говорили: так не могут все лица известного общества,—городского, сельского, земского, благотворительного, учебного или попечительного какого,—не могут сами непосредственно и лично заведовать делами своего общества. Посему бывают доверенные лица (директоры—члены), благоразумию и честности которых представляется ближайшим образом достигать це­лей известного общества. Этим лицам делается препоручение большею частью, если не всегда, неограниченное (уполномочение). Препоручители же по необходимости разделяют с ними последствия или умного или же вредного их деловодства. Между тем, иные из них злоупотребляют доверием, которого удостоены. Как же? Не следят за ходом дел, совсем не заботятся о деле, например, по начальному народному образованию.—Обременяют народную жизнь еще новыми налогами и ограничениями, например, в городовом положении или в земских учреждениях. А должны бы они стараться—облегчить народ на этот раз, изыскивая иные источники приобретения или только избегая излишних расходов. Почему должны? По­тому что в народе больше нуждающихся, чем таких, для которых новый налог ничего не значит. Иной из нуждающихся и оплачивает безропотно (на словах) уве­личенный налог, по долгу исправного гражданина: но не без болезни сердца делает эту уплату. Как довольны были бы общественники, например, в том же городском или земском быту, если б старанием и честностью сво­их гласных и прочих доверенных лиц были постав­лены в такое положение, что не отдавали бы только от себя, но и получали бы; —если б например, при общем хо­зяйстве в некоторых случаях удешевлена была их жизнь, предоставлялись бы им большие и большие удобства жизни! Иногда же, напротив, доверенные лица вдаются в не­уместную скупость, не соображая того, что деньги то пусть и не трогаются, но за то и дело нисколько не трогается вперед, что полезнейшее дело всегда дороже денег. Наконец, они не защищают прав и интереса своих до­верителей пред другими ведомствами. Что же в особенности до сумм или материалов, на которые члены думы, управы, правления или комитета какого скупятся, а чаще всего бывают щедры, то хоть они также могут признавать себя личными вкладчиками этих сумм, но далеко суммы не их собственность. Таким образом, если и легко им не жалеть чужого, но как «неверные приставники» (Мф.25,27), они отдадут ответ Богу за свою неверность, и вместе за без­заботность приобрести в порученных им делах на пять талант другие «пять талант» (Мф.25,20). Таким образом, они не вправе говорить: «хотим дадим денег, хотим—откажем». Нет, в земских, например, суммах каждый собственник имеет свою долю вклада. Да и одно то, что правительство усту­пило обществу распоряжение этими суммами, а общество в свою очередь предоставило расходовать их своим доверенным гласным или членам управы,—это одно не дозволяет их считать личною собственностью и располагать ими только по личному произволу. О, если б каждый из­бранный член или депутат, как христианин, говорил и действовал на своей должности по образцу (идеалу) небесного препоручительства, или посольства, Спасителя своего! Если б, мысленно став пред лицо своих препоручителей или общества доверяющего, мог сказать к успокоению их: «дело соверших, еже дал ecи (поручил) Мне, да сотворю» (Ин.17,4).

 

Недобросовестное и неусердное исполнение обязанностей службы

 

«Со благоразумием (усердием) служаще, якоже Господу» (Еф.6,7). Если человек не сам искал службы, а служба нашла его, или если он даже и искал ее, но законным путем: в таком разе он должен смотреть на свою службу, как на Божие предизбрание или определение (1Петр.4.10). А поэтому и должен исполнять обязанности ее пред лицем всевидящего Бога, по христианской совести. Но есть люди, кото­рые только—лишь занимают за собой место, например, они почти никогда не бывают в собраниях думы, земства, комитета, между тем как здесь часто и один превышающий голос (в пользу дела) имеет значение. Другие каждый раз скучают часами общественного собрания или заседания в совете, в съезде, в комиссии, в присутственном месте: торопясь разойтись по своим местам, не обсуждают всесторонне иного и важного дела, особен­но при большом количестве дел, которые нужно заслу­шать и решить. Третьи не показывают сердечного усердия к службе, но ограничиваются одною формою ее: они выполняют не больше и не меньше того, чем требует буква, чтоб только по-видимому быть исправными, чтоб не встретить лишь замечания от высших или не ли­шиться должности, словом—не заботятся приносить больше пользы на своей службе, для чего бы, между прочим, должны были изучать необходимые для них законы, соби­рать по роду службы полезные сведения из практики других. Но что не всегда оценивают на службе ревность, напротив, чаще всего преследуют усердных служак, что выдающихся искренним усердием в должности не любят, а тех, которые выводят на ней одни внешние по­рядки—тех уважают и награждают: все это, однако, не оправдывает холодности к службе. Как в духовных делах, или в спасении души, так в службе общественной и государственной, истинный христианин может до­стигать успехов только лишь терпением и самопожертвованием; он помнит, что дело само по себе не виновато, чтоб его бросить, и что если мзда делателя не от человек, то тем цельнее и обильнее она на небе.

 

Уклонение от бескорыстного служения отечеству в должностях по выборам, равно как и от повинностей общественных

 

«Разгневася яростию Господь на Моисея» (Исх.4,12) в то время, когда Моисей отказывался от служения, какое предлагалось ему в пользу его соотечественников, хотя и отказывался по одному смирению. Тем более грех пред Богом уклоняться от общественных должностей ради сбережения себе большего времени на собственные, домашние или торговые дела. Если так каждый будет уклоняться от общественного служения, которое ему доверяет беспристрастный выбор общества: тогда и общество не может существовать или же в таком случае, нужно будет поставлять на об­щественные должности людей вовсе неспособных и недостойных. Надобно дорожить и правами самоуправления, которые предоставляют в известных случаях верховная власть, а не отказываться от этих прав. Только старость лет, уже слабая силами и напоминающая заботиться более для одного себя, или о «едином на потребу» (Лк.10,42), а также разве еще прежние заслуги обществу в понесении разных долж­ностей, после которых желателен отдых: вот что может освобождать от согласия на ту или иную выборную должность! Первые христиане ни от каких общественных должностей не отказывались и так усердно выполняли их, что удивляли своим усердием язычников. Что же до пла­тежа гражданских повинностей, то Сам Господь Иисус Христос показал нам пример и на этот раз. «Обнищавший нас ради» человек и не имевший у себя, как лич­ную собственность, ни одного кодранта, Он на требование некоторых сборщиков тотчас велел Петру исполнить: «даждь им за Мя и за ся» (Мф.17,27). Затем, Он учил: «воздадите убо яже кесарева кесареви» (Лк.20,25). Посему противно христианскому долгу поступают те, которые уклоняются от казенных, общественных и земских повинностей или же оплачивают, их только лишь по принуждению (сто раз заставляют приходить к ним или же напоминать, — тянут недоимки из года к году). Законные повинности несут с нами не одни соотечественники, но даже в нашей стране и ино­странцы, если имеют какие либо владения или промысло­вые занятия. Людям же состоятельным еще и то на этот раз не извинительно, если они не хотят и перстом дви­нуться чужой гражданской повинности в пользу какого либо многосемейного или болезненного согражданина, который между тем очень обременяется этою повинностью.

 

 

Равнодушие к общественным нуждам и бедствиям

 

«Любит бо язык (народ) наша и сонмище (синагогу) той созда нам», с такою благодарностью отозвались евреи пред Иисусом Христом о сотнике (Лк.7.5). Такого же благодарного отзыва заслуживает и каждый, кто жертвует от своего состояния местному обществу или всему отечеству во время их особенных нужд и бедствий,—жертвует не в видах гласности и награды, а по сознанию своего долга и бескорыстно. Но много бывает совершенно равнодушных к общественным нуждам, особенно из капиталистов. Так для ино­го не составило бы никакого обременения построить училищ­ный дом в своем месте или провести мост через реку, который, между прочим, облегчил бы народ собираться в церковь (не нужно было бы далеко обходить кругом, или основать богадельню для беспомощных, престарелых и т. под.: но он ничего не хочет сделать по своей холод­ности к положению бедных своих односельцев. Другой по какой либо досаде на своих сограждан и по свое­нравию жертвует совсем не то, что могло бы облегчить их, но на предметы второстепенные, или терпящее отлага­тельства, притом—жертвует так, что со стороны обще­ства еще требуется дополнительный сбор к его пожертвованию. Третий, переселившись из деревни, где родился, в город или в столицу, здесь по подпискам и из уважения к предлагающим подписки жертвует на что либо целые тысячи: а для своей деревни, которая сгорала или потерпела от наводнения, жалеет послать и сотню рублей. Иные нисколько не заботятся, когда соотечественники их голодают в каком либо краю государства вследствие неурожаев; равнодушны, если голодают даже и душевным гладом, как например, в тюрьмах за неимением там библиотек для чтения, хотя удовлетворить последнему голоду нужно уже в духе более христианской милостыни, чем гражданской благотворительности, и хотя эта умнейшая ми­лостыня требует самых небольших затрат. Надобно помнить, что всеми частными пожертвованиями на общественные нужды облегчается и правительство, у которого вообще такое множество потребностей и расходов. Как сказано у апостола Павла о частных милостынях, облегчающих церковь, от которой в древности питались бедные: «да не отяготится церковь» (1Тим.5,16), так надобно сказать на сей раз и о государственной казни.

 

Уклончивость от того, чтоб законным путем остановить очевидные и вреднейшие злоупотребления в делах своего общества

 

Христос—Спаситель открыто обличал книжников и фарисеев за то, что они снедали «домы вдовиц» (Мф.23,14). Есть и ныне на общественных должностях такие люди, которые, вместо того чтоб приносить пользу обществу, обращаюсь все сердце свое «к сребролюбию и обидам» (Иер.22.12). Начальствуя они не вникают даже в дела сиротские, не защищают самых убогих (Иер.5,28), между тем как богатеют от неправедных прибытков. Расхищают сумму общественную по случаю каких либо общественных построек или заготовлений в запас; таким образом, мосты например, которые они долж­ны были построить, числятся только крепкими, но далеко не безопасны для перевозимых тяжестей; дороги, которые требовалось исправить, по отчетам как бы усыпаны день­гами, а в самом деле наделены только рвинами; магазины общественные пишутся полными хлеба, но хлеб в них только воображаемый или гнилой. Известно также, что лес­ные стражи из своих же односельцев, приставленные охранять казенный лес, охраняют лишь свои карманы под защитою старших над собой,—без жалости обирают тех, которые волей или неволей везут лес. Вот в подобных-то случаях долг граждан или членов известного общества или земского собрания, особенно членов влиятельных и менее зависимых,—тотчас же останавли­вать злоупотребления законным заявлением и преследованием. Отзыв же «не мое дело» здесь не уместен; потому что дело общественное есть дело, касающееся и каждого в отдельности; потому что это значит желать, чтоб злоупотребления продолжались без конца, значит—в лице злоупотребляющих испытывать долготерпение Божие к вопиющим злоупотреблениям. Нет; ответственность за явные и вопиющие злоупотребления или за крайнюю недеятельность в делах местного общества, когда все это не обличается, и не преследуется, падает в некоторой мере и на каждого из членов этого самого общества (Иер.5,29).

 

Нерасположениe к собственному званию

 

«Кийждо в звании, в нем же призван бысть, в том да пребывает.. (1Кор.7.20) «пред Богом» (1Кор.7.24). Звание для каждого чело­века первее всего указывается его родопроисхождением, а затем первоначальным воспитанием, когда например, родившийся от купца, с малолетства же в примере своих ро­дителей видит торговлю и слышит разговоры о торговле, а сын живописца с пеленок знакомится с картинками и рисунками. Но дальнейшее воспитание, и особенно природные способности могут, впрочем, располагать и к дру­гому званию, не по преемству рода (1Кор.7,21). Только и тут ре­шаться на перемену нужно лишь по особенному Божию указанию, по вызову обстоятельств или по требованию высшей власти. Почему так? —Потому что можно и фальшиво уве­рить себя в особенном расположении к другой службе. Поэтому, избрав себе иную службу, затем придется раскаиваться или искать еще иной. Можно предположить себя к чужому званию и чувствовать нелюбовь к своему—со­словному по одному лишь примеру других или по моде своего рода, например, к должности врача, или же за одни внешние принадлежности, за формы какого либо звания, например, военного. Таким образом грешно без особенных причин и постороннего вызова изменять своему собственному званию и выбирать совсем иное. Тем более грех, состоя в известном звании— по собственному ли выбору или по родопроисхождению—и не имея уже возможности переменить это звание, скучать им, даже чувствовать к нему отвращениe и проклинать его. Такой гражданин или служака не может иметь преданности своему делу: а это вредно отзы­вается на благосостоянии общегосударственной жизни и составляет в некотором роде измену своему обществу или сословию. Такой человек, очевидно, не понимает и не хочет на деле достигать тех прекрасных качеств или до­бродетелей, которые выпадают на долю каждого звания: оттого незнакомые с утешениями в своем звании, которые, однако, можно найти при всей трудности или не­знатности иного звания,—обыкновенно жалуются на свой род жизни. Нет, христианин (исключая худых дел) везде должен быть постоянным: тогда-то он и «силен внутренно». Так и в отношении своего звания или сословия требуется ему иметь умное постоянство,—даже до того, чтоб и в форме одежды не бросаться в чужое звание; например, крестьянину не гоняться бы за одеждою чиновника, чинов­нику за одеждою купца.

 

Сословная ненависть и возбуждение ее в других

 

«Воздадите всем должная: ему же честь, честь» (Рим.13,7). Различные звания в государственной и в общественной жизни также необходимы и благородны (хотя не каждое в равной степени), как необходимы разные члены в теле. Если не достает одного только члена в организме, например, глаза или руки, тогда все тело представляется убогим (1Кор.12,12-27). Так и относительно различных званий и сословий в государстве. Каждое из них имеет свои обязанности, свое досто­инство и свои почтенные наклонности: например, у дворянина это благородная честь, у крестьянина—неутомимый труд; судья должен радоваться тому, что есть кузнец, а кузнец— должности судьи. Поэтому священный долг каждого, при любви и уважении к своему званию, любить и уважать все прочие звания и не касаться ни чьих прав, отдавая при этом предпочтение тому званию, которое действительно заслуживает особенной чести, например, в гражданском быту звание ученых. Когда все это соблюдается, когда т.е. люди различных званий и состояний, различного образования и назначения в обществе, не чуждаются друг друга; оказывают внимание друг к другу: тогда развивается общественная жизнь, дружно с особенным успехом достигаются высокие цели в общественной жизни. Но виновны и против общественной пользы и против установленного Богом по­рядка дел те люди, которые питают предубеждение и не­нависть к другим званиям; возбуждают и в прочих те же взгляды и чувства ко всему тому, что не их:—дорожат лишь своим званием. Если же люди какого либо звания и злоупотребляют своим званием, если даже злоупотребляющих бывает большинство и как бы уже нет на­дежды найти добрых в этом звании: то надобно помнить, что каждое звание как имеет свои особые обязанности, исполнение которых вправе требовать от него другие, так и не свободно оно от особых искушений, свойственных ему. Во всяком случае, самое звание из-за недостойных представителей его не перестает же быть необходимым.

 

В обязанностях к начальникам

 

Повиновение начальству только из страха, а не по совести

 

Хоть всякое повиновение начальникам хорошо, но не всякое истинно и твердо. Бывает например, повиновение из одного страха, т. е. чтоб только не подвергнуться какому-нибудь взысканию или не лишиться совсем должности—службы. Бывает повиновение ради порядка общественного, или по такому сознанию. что общество, в котором каж­дый имеет нужду, от которого каждый чем либо поль­зуется,—не может существовать, если в нем младшие не будут повиноваться старшим. От христианина же тре­буется повиновение в духе более возвышенном: «потреба повиноватися не томко за гнев, но за совесть» (Рим.13,5), и еще: «повинитеся всякому человеку созданию», т. е. всякому от Бога созданному над человеками начальству, «Господа ради» (1Петр.2,13). Основанием для такого совестливого послушания служит убеждение: «несть власть, aще не от Бога» (Римл.13,1). Это значит, что Самим Богом установлены не только верховная или царская власть, но и другие начальства; потому что царю не­возможно управлять подданными непосредственно: между ним и народом должны быть постепенные должности. Это зна­чит, что и всякая власть после царской есть также «власть Божия»; потому что в собственном смысле властитель или владыка всех есть один Господь Бог (Сир.10,4), тогда как люди все между собой равны, как братья. Только такое-то повиновение начальникам можно считать самым прочным. Но вместе с тем оно и не обременит души сознанием под­чиненности: тогда подвластный смотрит не на лицо на­чальника, которым может быть и очень недостойный или слабый человек, но почитает в начальнике власть Са­мого Бога. И так погрешают те, которые повинуются на­чальству только из принуждения. по видимости;—выполняют законные требования начальников не тотчас и беспрекословно, но после нескольких настояний;—даже столько не почтительны (если не опасаются взыскания или надеются быть незамеченными), что при встречах с начальником и не отдают ему знака почтения.

 

Ропот и поносные слова на начальника

 

«Согрешихом, яко роптахом на тя», каялись пред Моисеем подчиненные ему (Числ.21,7). Что ропотливость и поношение на начальника, особенно публичные, составляют грех пред Богом,—виновный в том часто удостоверяется собственным печальным опытом. Начальник начинает как-то строго относиться к этому человеку, даже не зная о его вине против себя, и не по одному внутреннему чутью его отношений к себе, а прямо по Божию попущению в наказание ему. Здесь Господь Бог заступается не за лицо начальствующее (хотя бывает и так,—если началь­ник, невинен и вообще жизни доброй), но за оскорбление сана, власти. Надобно сказать, что каждый начальник в кругу подвластных ему есть участник власти самого госу­даря, и вместе с тем—орудие Промысла Божия, управляющего людьми. А чем выше или обширнее начальствование иного, тем болee в лице его нужно представлять величия царского и власти Божией: благодать Божия, которую получает царь—помазанник для управления народами, частью сообщается и этому высшему или главному начальнику (Числ.11,17). Но пусть начальник не прав; пусть он обидит и оскорбляет, нисколько не беспокоясь за эти обиды и оскорбления ближнему и не опасаясь ответственности какой либо; пусть он злоупотребляет своею властью или же ничего не делает, как начальник. В таком случае может против него быть законная защита у высшего начальства. А хо­рошо только лишь предать как общее дело, так и его собственную судьбу, воле Божией—с такою уверенностью, что не без воли же Божией он остается до времени на месте начальническом. Но ропот на него или прямо бранные и ругательные слова. С одной сто­роны, они неуместны; потому что унижают непосредственного и главного начальника пред другими подчиненными ему лицами, которые может быть еще не видят его сла­бостей и уважают его, так как далеко стоят от него, с другой—и напрасны в том случае, что не помогут же делу, а только лишь потревожат собственный дух ропотника.

 

Отрицание совсем властей

 

Участью Содома и Гоморры слово Божие угрожает «отметающим начальства» (Иуд.7). Как земля не может стоять без неба: так мир человеческий не может быть без начальств. Есть начальства на небе, где уже все свято и мирно: в чинах ангельских известны «начала, власти, престолы и архистратиги». Есть своя подчиненность и в преисподней—между бесами, подобно тому, как в шайке разбойников бывает же свой атаман. Замечаются свое руководительство и старшинство даже между неразумными животными. Но рассуждают, что «человек свободен», и на этом хотят основать свою мысль о неподчиненности его никому. Такой взгляд на свободу совершенно неправилен. Первый человек владел почти всемирною свободою, никем и ничем не был стеснен; но и для его обширнейшей свободы нужен был предел,—ему запрещено было есть от одного из дерев в раю. Тем более теперь, когда свобода человеческая вследствие греха полу­чила неправильное направление, необходимы для нее не только в жизни духовной, но и во внешней, общественной, свои пределы, или ограничения, которыми (вместе с зако­нами гражданскими) и бывают местные начальства. Непра­вильность взгляда на свободу, т. е. будто она не требует никакого ограничения, обличается и самым делом со стороны тех же, которые так смотрят на нее. Известно, что между самыми противниками законной власти, которые иногда в духе свободы составляют из себя тайное обще­ство, остается своя подчиненность, бывает преобладание одного кого либо из них. Но «хощеши же ли не боятися власти, благое твори» (Рим.13,3), т. е. если хочешь не бояться начальников, быть царем для самого себя,—не делай законопреступного и худого, не имей пристрастий. Тогда будешь владеть свободою внутреннею, которая и при крайнем внешнем стеснении—всегда останется целою и обширною, как видим в примере святых мучеников. Тогда и пред сущими во власти возможно будет сохранить независимость своего характера и свободные убеждения, которые действи­тельно составляют святыню человека, если бывают воспи­таны духом христианским.

 

Снискание благоволения у начальника подобострастием к нему

 

 «Мнози угождают лицам начальников» (Пртч.29,26). Безвременные или непрерывные величания высокого начальника по его чину или должности; чрезмерные похвалы ему за какие ли­бо полезные распоряжения или действия его; робкая мало­душная уступчивость ему, когда он ошибочно или при­страстно относится к известному делу или лицу или ког­да прямо требует от разделяющих с ним власть пре­дрешить какое либо дело противно законам и совести; мелочная предупредительность его любимых привычек и даже прихотей; приготовление для него обедов и вечеров; подарки ему в день именин или по другим случаям; наконец, ухаживанье даже за его семейными или близкими к нему, даже и за прислугой:—вся эта искательность что же доказывает? То, что приближенный к высокому началь­нику или только по временам бывающий у него, неправы в чем либо или же не имеют у себя истинных заслуг и достоинств, за которые он мог бы расположиться к ним, или хотят не в очередь сравнительно с другими получить награду, а самое меньшее—думают потщеславиться знаками благоволения к себе начальства. Таким образом, это «ложь их прежде всего пред самими собой». А потом, это тем большая ложь пред начальством. О начальнике уже на стороне говорят или пишут, —как он дозволяет злоупотреблять делами по службе лицам, постоянно окружающим его, или как сам с сознанием злоупотребляет: но ближе других стоящие к нему по самой же служ­бе или по особенному расположению,—но эти приближен­ные не решаются предупредить его о том и даже ложно успокаивают его относительно слухов, предлагая от себя «мир и утверждение» (1Сол.5,3). И так они в отношении к своему начальнику, пока он начальствует и в силе, не что иное, как тайные враги. Но, вместе с тем, когда он оставит службу или будет уволен от службы, — они-то первые отшатнутся от него и из преданных послушников час­то делаются явными врагами ему: Семей бросал камни на пошатнувшегося на царском престоле Давида (2Цар.16,13). А глав­ное: эти угодники и льстецы вредят всему делу управления в известном месте или в каким либо сословии лиц. Привыкнув видеть и слышать от них только подобострастные речи, начальник считает затем и самое скром­ное возражение ему или самое справедливое предостережение чье либо дерзостью против начальства. В самой невозможности выполнить его требование, как ему желательно, или в самой живости или только в громкости речи, когда человек взволнованный защищает себя пред ним,— видит он упорство и оскорбление себя, между тем как заповедь: «воздадите кесарева кесаревы» (Мф.22,21) можно исполнить настолько и не более, чтоб не отнять чести у Бога. Эти люди по-своему иногда переделывают и нового начальника. Поступает новый начальиик с прекрасными преднамерениями о своей службе. Но состав лиц, близко окружающих его, все тот же, и — вот он, если не предупрежден никем относительно характера этих лиц и если не осо­бенно тверд собственным характером, начинает вести дело управления нисколько не лучше своего предместника. О, сколько же зла, сколько вины пред Богом в этом подобострастии некоторых лиц пред начальниками!

 

В обязанностях самих начальников

 

Непредусмотрение нужд и непредотвращение всего опасного для вверенных начальническому попечению

 

«»В стража дах тя дому израилеву» (Иез.33,7). Начальнику действительно, должен быть как страж для своего начальнического округа, или по своей части начальствования, сколько бы ни был обширен или же мал округ его управления. И как глава в доме заблаговременно предусматривает нужды и предотвращает опасности для сво­его дома: так заботлив должен быть и начальник. «Начальствование не отдых, а труд», не сон или покой, а забота, не для гостьбы оно, которая пожалуй каждый день будет предлагаема, и не для частых отлучек и путешествий, которые возможны—доступны, а для того, чтоб отбывать текущие дела и своим глазом все видеть и пред­видеть. «Начальник тем менее должен спать, чтоб тем спокойнее спали его подчиненные». Его большее в сравнении с другими образование, его большая опытность в жизни и его особенные права и средства к тому, чтоб делать доброе и полезное, наконец—его добрая воля пойти на начальническое место: все это обязывает его предусматривать нужды своих подчиненных и по возможно­сти устранять от народа всякую опасность. Истинный или богобоязненный начальник, притом, обращает внимание свое на существенное в делах, или на то, что всего не­обходимее для довольства и благополучия его подчиненных, а не на что либо мелочное и суетное. «О нуждах, заслуживающих первейшей заботы, скажет ему душа» его, если она исполнена страха Божия. И так грешат те началь­ники, которые поступают противно этому, — которые смотрят на свое место с той лишь стороны, «да послужат» им самим, а «не послужити» (Мф.10,45), и от беспечности которых народ решительно страдает, например, претерпевая холод, голод, падеж скота. Начальник тем более в этом случае виновен, что каждый из подчиненных или частных лиц не имеет сил и частью права устранить от себя своевременно подобные нужды и опасности.

 

Слабость и бездействие в управлении или же, напротив, жестокость и притязательность

 

«Раб смыслен обладает владыками безумными» (Притч.17,2). Так-то обыкновенно бывает в начальствовании людей слабых: ими самими, а за них и подчиненными, управляют лица второстепенные, которые хорошо знают дело, как например, секретари, делопроизводители, или же решительно для дел посторонние, но только близко и постоянно окружающие их, как жены их, родственники, посетители и самые лакеи. Таким образом, слабый и бездейственный начальник грешит, прежде всего, потерею своей власти, и тем, что поручил свою власть, хоть может быть и бессознательно, второсте­пенному или совсем постороннему лицу. А это в высшей степени тяжело отзывается на тех, которые находятся под его начальством. В таком случае неисправным лишь и бесчестным людям жить и служить хорошо; потому что эти люди не боятся тогда никакого взыскания за свою не­исправность и за свои проступки; если же они и подпадут ответственности, то успевают выйти из своего тесного положения поклоном, просьбою или подарком лицам действующим за начальника. Но исправным и добросовестным при слабохарактерном начальнике нет защиты ни в делах их по службе, которые для общей же пользы они предпринимают и выполняют, ни в личных обидах им. Когда эти люди обратятся для защиты к слабо­му начальнику, тогда пожалуй еще больше обеспокоят се­бя; потому что слабый начальник, хоть на первый раз или при первом докладе их и сочувственно отнесется к правому делу их, но не выдержит своего слова и не сделает для них, как долг правды требует. Мало этого: он часто является для них лицом усиливающим только неприятные отношения к ним тех, на кого они приносят жалобы, передавая последним жалобные слова их, как есть, и ничем не решая дела (сплетничество вместо разбирательства). Обратиться же к покровительству лиц, действующих за начальника, честные и заслуженные люди по самой честности не могут, хотя бы это обращение и обещало им пользу, хотя бы самозванные лица, в душе своей боясь их, готовы были бы иной раз услужить им. Таким образом, слабый и бездейственный начальник унижает самые законы, обессиливая их своею слабостью, и равняется тому, что как бы совсем нет его на месте, как и в самом деле полезнее было бы до перемены обстоятельств его месту оставаться совсем праздным; к такому начальнику вполне применимы слова: «вскую и землю упражняет» (Лк.13,7)? Но если иные думают извинить слабого и бездейственного начальника (как и сам он извиняется) слабостью телесных сил или болезненностью или пре­старелостью лет; от которой и зрения почти нет и па­мять слаба: то эти недуги, внушающие к себе уважение во всяком другом человеке, нисколько не оправдывают на­чальника; потому что личное свое благо,—жалованье по дол­жности или один почет начальнический или кажущееся унижение закончить свои дни заштатным, отставным: все это поставлять выше общего благосостояния недобросовестно и слишком ответственно пред Господом Богом. Чего может быть и не предполагает такой начальник, — многие из-за него даже ропщут на промысл Божий, когда видят ход дел в управлении его крайне беспорядочным и расстроенным, когда и в самом деле управлением его как бы испытывается долготерпение Божие. (Слу­чайные люди наживают себе деньги, схватывают награды, а добродетель не защищается и движения к лучшему, к совершенству никакого нет). Потому-то все честные и бо­гобоязненные начальники лучше решались оставить свою службу, чем начальствовать слабо за своими недугами. Они сознавали, что каждый новый день начальствования их обременял бы их собственную участь пред Богом.

С другой стороны, жестокость и притязательность в начальнике тягостны уже для всех, как для добрых, так и для худых служак: «бояхся тебе, яко человек яр ecu; вземлеши его же не положил ecu, и жнеши, ею же не спял ecu» (Лк.19,21). Чего не было и в мысли у человека, то вы­водит в своем заключении притязательный начальник; или где иной хотел поступить тем законнее, там такой начальник, заранее положивший себе завинять и наказы­вать других, видит несомненную или только вероятную вину. При таком начальнике одни (это люди худые), есте­ственно, делаются лицемерами, скрытными; другие же (это люди добрые) решительно недоумевают: как им вести свои служебные дела, потому, что при всей честности своих намерений и действии они всегда не безопасны от притязания своего начальника: а к человеку, который добро­совестно и с ревностью проходит порученное ему служение, всего скорее можно привязаться так как он не заботится о формах дела, хоть ими и не пренебрегает, но ищет саму «суть» дела, часто же для пользы дела и действительно жертвует формами его. Жестокосердый на­чальник, карая правого и виновного единственно по злости своего характера, без всякого доброго преднамерения, или же в угоду лицам других ведомств, которые прикосно­венны к разбираемому делу и которых он всегда ста­рается оправдывать, естественно, не думает найти в подвластных ему доверие и благодарность к себе. А таким образом, опасаясь со стороны их мести и вреда, окружает себя из среды их наушниками: вот новая вина его. Наконец, от жестокости его иные малодушные и бессильные решаются сделать и вред самим себе (поднимают на себя руки). Словом, как слабый и ничего не делающий, так и жестокий начальник, равно враги своим подчиненным, и тяжко грешат против Бога. Слабый начальник, притом, может быть и жестоким в отношении к известным лицам.

 

Внушение подчиненным покорности закону и порядку одним только гневом-криком

 

«Владычествуяй... в кротости судиши» (Прем.12,18). Гневливый - крик­ливый начальник грешит и против себя и против своих подчиненных и против должности. Против себя грешит, потому что ему нечего сердиться, если он не намерен или совсем не имеет основания простить кого за беспорядки по службе, если должен поступить с виноватым, как закон требует. Ему нечего устрашать дру­гих, потому что его высокая власть и чин и без того внушают к нему страх; потому что двух-трех слов его уже боятся, да наконец—и закон на его стороне. Против других грешит: накрывая гневом-криком виноватого, а затем не облегчая и наказания, которое он должен понести по закону, начальник вдвойне наказывает этого человека; и от себя лично и от правосудия закона. Но еще чаще в порыве своего гнева начальник наказывает виновного сверх меры. Вообще начальник, сколь бы ни был высок и силен властью, не должен оскорблять своего подчиненного, который ему так же ближ­ней, оскорблять своим высоким и взыскательным тоном или одним строгим взглядом и взгляд его даже до того иногда бывает строг, что и тягостно встретиться с ним, что подчиненный, и не сознавая за собой никакой вины, при встрече с ним так и ждет от него вопля, взыскания. Против своей должности гневливый начальник грешит потерей успехов дела. Привыкнув к его харак­теру, люди виноватые с терпением, молчаливо, выносят его кратковременный гнев; но этим самым они и надеются искупить свою вину, в этой-то слабости его они находят повод снова вести себя слабо. Напротив, тот из начальников, который действует спокойно, но настой­чиво, который гневается благородным гневом, да и для взыскания или замечания усматривает лучшую минуту, а не всегда первую, какая случится: тот скорее успевает восстановить порядок, так что имя «настоятеля» в этом смысле вполне прилично ему. А вообще в проступках подчиненного лучше угрожать ему судом Божиим, устращивать от себя и судом гражданским.

 

Начальническая недоступность

 

«Старейшину ли тя поставиша? не возносися, но буди в них, яко один от них» (Сир.32,1). Недоступность начальника может происходить от двух причин: или от высокомерия, и тогда она вполне виновна, или от ведения дел только по письменным и словесным сведениям, а не лично и с опыта: в последнем случае она менее ви­новна, потому что не вполне намеренна. Высокомерный начальник—лицо чуждое для подчиненных и находится не на своем месте, хотя может быть сам воображает себя и выше того места, которое занимает. Не о том наша речь, будто начальник не может назначать извест­ные только дни в неделе или часы в днях для приема у себя посетителей: такого распределения своих приемов иной раз он необходимо должен держаться в виду многих своих занятий, хотя и туг для лиц, которые придут или приедут из дальних месть и крайне нуждаются в свидании с ним, обязан бы он делать уступки. Но вину высокомерного начальника собственно составляет вот что: он всего с минуту говорит с просителями, между тем как иной из просителей долго-долго готовится, чтоб высказать пред ним те и другие нужды свои, и даже не личные нужды, а по должности; он как бы опасается унизить себя подробным разговором с просителями или выслушиванием их объяснений, между тем как должен был бы предоставить (как и закон предоставляет) все средства к оправданию обвиняемого в чем либо; он без нужды томит на ногах приходящих к нему, из которых иные по слабости своих сил и стоять-то долго не могут; он и комнаты свои делает недоступными для просителей, принимая иных у крыльца или не дальше по­рога своей передней. И так этот начальник не для на­рода, но и народ не для него. Не желая себя беспокоить ила унизить беседой с просителями, он не выслушивает их, и, следовательно, не удовлетворяет. За то, если он и сам имеет до кого нужду, например, если на одного возлагает поручение какое по службе, другому предлагает усиленнее заняться службой и вообще достигать больших успехов дела, чтоб успехами этих лиц обеспечить соб­ственное место, или похвалиться еще пред высшими,— труд его большею частью бывает напрасен: он не расположит искренно относиться к делу тех, которых не расположил к себе своим обращением, тем более, что и тут он употребляет только предложение, а не убеждение. Нет; истинное это заблуждение начальника, когда он из опасения унизить свое звание чрезмерно-далеко держит себя от всех. Выслушивая каждого и делаясь доступным ко всем, как начальник, он более бы оправдывал свое назначение, и, следовательно, более возвысился бы. Убеждая и упрашивая подчиненных к добросовестному исполнению ими обязанностей и вообще к добру, он ско­рее бы достиг своей цели; потому что путь к доброму, действительно, есть путь труднейший, и стоит того, чтоб убеждать к нему других.

Затем, недоступность начальника, зависящая от при­вычки править делами только по бумагам или по словес­ным отзывам других, вредит и просителям и ему са­мому. Правда, что на бумаге и дело изложить и другому познакомиться с делом можно полнее и спокойнее. Но бывает много случаев, которых нельзя изложить на бу­маге, между тем как раскрытие их послужило бы еще к большему разъяснению дела; иное же и не стоит или трудно излагать на бумаге, а всего легче выяснить на словах. Таким образом и управление по бумагам, так сказать, бывает только умозрительное, издалека. Но и удовлетво­ряться одними словесными докладами или рассказами о том: что произошло где или что нужно предпринять для пользы дела или кто как себя держит, каких кто способностей и направления, также было бы управление не прямое и оши­бочное. Нужно лично узнавать людей, нужно по возможности на месте следить за течением дел, выслушивать не одну которую либо сторону, но и противную. И так начальники, ведущие дела по одним бумагам или словесным только сведениям, виновны против своих подчиненных тем, что не вполне удовлетворяют их в просьбах. Виновны и против самих себя, потому что не приобретают себе опытности по службе и вообще в жизни (не практикуются).

 

Присвоение собственно себе, своему лицу, власти над другими

 

Это дух, или убеждения, Пилата: «не веси ли, яко власть имам распяти тя, и власть гмам пустити тя», говорил он Иисусу Христу. И был ему ответ: «не имаши власти ни единыя на мне, аще не бы ти дано свыше» (Ин.12,10-11). Действи­тельно, власть начальника, сколь бы ни была обширна, не его собственность: не он сотворил или сочинил себе тот круг лиц или ту область, населенную людьми, над которыми начальствует; он только мог достигнуть власти над этими людьми своею заслугою. Но и тут власть ему доварена, как временное лишь владение (непосредственно ли от царя или от другой высшей власти или же по выбору от общества), доварена не безусловно, не так как врачу доверяется для анатомии мертвое тело, но с условием дей­ствовать по законам и по совести. И так пред Богом это дерзость, а ближнему оскорбление, когда начальнику сво­ему лишь лицу или своему произволу присвояет право ми­ловать или карать подчиненных, дозволять им что или запрещать, исполнять их просьбы, например, о должности, о месте службы, или же отказывать, признать кого невинным или же обвинить. Если многое в управлении и предоста­вляется личному усмотрению начальника, если в многом нельзя даже обжаловать его законным порядком: то он должен помнить, что есть Вышний, «иже истяжет дела его, и помышления испытает... и что сильнии сильне же истязани будут» (Пренм.6,3,6). Затем, хоть бы начальник и умеренно пользовался своими правами, хоть бы не употреблял насилия и произвола начальствуя, одни намеки о себе, как о начальнике, частые напоминания о том, что «начальству надобно покоряться»—и это составляет его ошибку. Не для того начальник, чтоб только сознавать и защищать свои права и достоинства, но чтоб по мере прав своих быть полезным. И без того подчиненность для человека не легкое чувство, так как оно возникло первоначально от греха и необходимо усилилось через грех. Следовательно, безвременные напоминания о своей власти могут огорчать ближнего. Христианин—начальник должен так стараться держать себя в отношении к своим подчиненным, что как бы он вовсе не начальник для них,—и держать себя так не с тем намерением, чтоб заслужить у них простотою обращения любовь и похвалу, но по внутреннему убеждению.

 

Попрание своею властью одинаковой или же и низшей власти других лиц

 

Апостолы «Иаков и Кифа и Иоанн... десницы даша Павлу и Варнаве общения» (Гал.2,9). Так святые Божии уважали друг в друге равную власть в и известных случаях. Но про­тивно этому примеру поступает тот, кто, состоя членом какого либо комитета или совета или присутственного места, берет верх над своими сочленами и не почему либо дру­гому, как только по самолюбию, в одних и тех же случаях старается разрушить действия и распоряжения своих сочленов в виду тех, которые им и ему равно подвла­стны. Мало этого; он старается, устранив прочих и во­преки желанию их, действовать совершенно один от своего имени. Что сказать о таком деятеле? Он оскорбляет своих сочленов, делаясь в среде их как бы начальником, тогда как между ними нет начальника, а разве бывает старший член по званию председателя. Он отталкивает от дела своих сотоварищей, за которых позволительно было бы ему и похвально с его стороны тру­диться только в таком разе, когда бы они сами не уме­ли или не хотели ничего делать или добровольно поручи­ли бы ему одному действование в видах общей пользы. Он вредит успехам дела, если отменяет без всякой нужды, единственно по своему самовластию то, что подчи­ненные выполняли по распоряжению другого соначальственного ему лица. Но если его деятельность и умная и рев­ностная и полезная,—все же он еще больше встретит несочувствия и решительных, хотя безотчетных и напрасных, противодействий от своих сочленов, чем тогда, когда бы не обнаруживал над ними преобладания в правах и в своих действиях, когда бы действуя—работая один не относил бы гласно к себе одному успехом, напротив давал бы вид, будто не он, а другие члены работают и успевают, словом щадил бы на этот раз человеческую слабость своих сочленов.—Равным образом и высший начальник не должен попирать права и власть, которые принадлежат низшему по должности последнего. Напротив, благоразумие требует всегда подкреплять права низшего или ближайшего начальника над его под­чиненными; потому что этот постоянно находится с под­чиненными, и так как в среде последних каждый раз больше можно встретить неисправностей и опущений, чем точных исполнений, то и поставляется он в необходи­мость быть более взыскательным и строгим, чем мило­вать, а таким образом подчиненные всегда должны иметь к нему страх и уважение. Высшему же начальнику, которого и редко видят, свойственнее показывать себя милостивым и прощающим.

 

Неоказание начальнического покровительства православной Церкви

 

Всякий начальник, а особенно стоящий во главе местного управления, имеет случай оказывать покровительство св. православной Церкви. Например, может он замечать вольнодумцам, чтоб не было их посмеяний над право­славной верой и уставами церковными, хотя бы их хулы произносились и не при нем, а только чрез других до­ходили бы до его слуха;—особенно же он должен пре­следовать, в союзе с Церковью, появление какой либо ереси или распространение книг и рукописей с противорелигиозным направлением;—не должен бы удостаивать сво­его благоволения таких лиц, которые оставаясь, холостыми или вдовцами, ведут соблазнительную жизнь, хоть бы на службе были дельными;—может содействовать постройке церкви или монастыря,—закрытию базаров в воскресные дни, небытности публичных работ в праздники и даже тому, чтоб народ проводил праздники в трезвости и добром порядке;—должен бы выражать уважение к духо­венству, а также и к набожным людям между мирянами, — охранять церковные собрания от беспорядков и т. под. Так покровительствовать Церкви, и особенно тогда, как духовные власти прямо просят о том,—обязывает начальников. многое. Им, например, естественно желать возблаго­дарить Господа Бога за то, что Господь возвеличил их пред другими властью и саном: но лучшей благодарности на этот раз они не могут принести, как если будут покровительствовать всему тому, что относится к миру и пользе Церкви, за которую Иисус Христос «себе предаде» (Еф.5,25). Они должны помнить, что от мира Церкви зависит и мир общественный, и что в случае какого либо народного волне­ния они же первые прибегнут к помощи начальства духовного и местных священников. По примеру государя, который в службах церковных называется «благочестивейшим» и который есть покровитель православия, и они должны бы каждый на своем месте со всем усердием со­действовать святому православию и развитию христианских нравов в народе, как это указано и гражданскими зако­нами. В древних соборных определениях читаем: «приличным призвано просити (начальников) о вспомоществовании общей матери кафолической Церкви... (чем же?). Их начальственным полномочием и попечительностью» (Карф.79). При чтении этого правила никто не должен видеть, с одной стороны, напрасное будто обращение Церкви к светским начальникам, а с другой—напрасное же будто вмешатель­ство светского начальства в дела духовные. Нет, — когда в особенных случаях Церковь обращается к граждан­ской власти, то не потому, что хочет действовать на своих членов насильственно или принуждением, но единственно по материнской своей заботливости хоть внешними мерами остановить тех из них, которые так и стремятся к вечной погибели. А особенно она обращается к граждан­ской власти затем, чтоб защитить добрых христиан от постороннего притеснения, которое естественно бывает (1Тим.3,12). Но что еще сказать на сей раз о примере древних русских властей, например, удельных и великих князей? Одною из главных, господствующих добродетелей старинного русского начальства было «вспомоществование церквам и монастырям». История то и дело передает нам такие сказания о князьях: «не щадил имения своего для церквей..., создал многие церкви» (Полн.собр.р.летоп.1,200 и др.). И так, без всякого сомнения, виновны те начальники, которые и не подумают покровительствовать православной Церкви, а вместо этого скорее окажут свое покровительство народным каким либо увеселениям, имеющим и без того поддержку во множестве других лиц;—которые вместо торжественного церковного собрания удостаивают своим посещением и как бы еще в награду, или в поощрение, народные зре­лища и театры;—для которых вообще интересы Церкви—чуждое дело. О, как бы начальнику, особенно занимающему высокое место, не подорожить прекрасным своим положением для спасения собственной души! Как бы ему оставаться безучастным к пользам Церкви после того, как Церковь поминает же в своих молитвах «градоначаль­ники, военоначальники..., всякое начало и власть и иже в палате братию...» (Литург. Вас. Вел)! И как бывают рады и духовные власти и истинные сыны Церкви тому начальнику, в котором, действительно, видят покровителя себе!

 

Стеснение подчиненных в исполнении христианских обязанностей

 

Есть начальники не только непользующиеся с радостью случаями оказать защиту-покровительство Церкви, но и прямо стесняющие своих подчиненных в исполнении послед­ними христианских обязанностей. Например, подчиненному желательно было бы пойти в праздник к службе Божией, и начальник занимает его своей почтой, годовыми отче­тами, вызывает его для какого либо спроса из самой церкви; подчиненному нужно было бы в пост поговеть и приобщиться св. таин, а начальник командирует его в до­рогу и не хочет заменить его на этот раз другим лицом; подчиненные, например, живущие где либо артелью, не желали бы—хоть не все—в пост есть скоромное, а на­чальник распоряжается для них о скоромной пище; под­чиненный хотел бы взять с собой в дорогу, которая бывает на казенной счет, свою икону, а начальник, увидев его икону и считая ее лишнею тяжестью, кидает ее. Ах, как необдуманно и злонамеренно поступают эти на­чальники! Они оскорбляют такие чувства в человеке, которые можно назвать неприкосновенными. Они стесняют православного в его священных обязанностях, между тем как дозволяют же по духу веротерпимости какому-нибудь магометанину молиться на луну. Не грешат ли они против самого Господа Христа? Да; потому что отвлекают от Искупителя души. Они идут и против собственной, су­щественной пользы; потому что те из подчиненных, ко­торые стали бы выполнять с усердием христианские обя­занности,—те были бы и для них первыми по своей вер­ности, были бы более всех исправными на службе, так что при большинстве лиц с таким направлением управление их пошло бы спокойно и счастливо. Известная истина, что ради десяти праведников стоит целый город, или целое селение (Быт.18,22), может быть применена и здесь. На­чальники, которых мы имеем в виду, стараются оты­скать и приблизить к себе людей даровитых от природы и практичных на службе, а совсем не обращают внимания на православие и богобоязненность их. Но напрасно! Эти люди могут быть даже опасными, между тем как верующие и богобоязненные, из которых, конечно, также найдутся способные службе, всегда благонадежны. Царь Давид, обыкновенно, старался избрать себе сотрудниками и удостаивал своего доверия только последних (Пс.100). Но чтоб дойти до этих людей, нужно прежде очистить к ним дорогу от разных нареканий на них и сомнений относи­тельно характера и образа жизни их; потому что мир не любит их и оттого слагает, на них много таких подозрений, которые, по видимому, вполне вероятны. И умный начальник, сам испытавший подобное положение богобояз­ненного человека в мире, «во зле лежащем» (1Ин.5,19). преодоле­вает все эти препятствия, наконец удостоверяется же в честности и правдивости тех людей.

 

При управлении другими нестарание управлять самим собой

 

«Бдите, да не внидете в напасть» (Мф.26,41). Если, например, на­чальник сам не умеет и не старается удержать себя от страсти гнева, то вносит в среду окружающих его одно смятение и недовольство. Он обязан (берем во внимание высокого начальника),—обязан принимать к себе самых разнородных просителей и посетителей. И вот он, расстроившись духом в разговоре с одним, затем, если не гневно, то сухо и холодно относится ко всем прочим. Иные же, узнав о нерасположении его духа, совсем откладывают свидание с ним, которое между тем очень необходимо. Вообще начальнику требуется твердо поставить себя против страстей. Почему же? Потому что страсти, так сказать, напрашиваются к нему, особенно честолюбие и гордость: в истории древних правителей иудейского народа видим весьма немногих, почти единицы, которые бы, стоя на высоком месте, не увлеклись этими двумя страстями: увлеченный ими, высокий начальник и одного человека впереди себя не хочет видеть.—Страсти затем, получив доступ к высокому лицу, бывают в нем особенно сильны; потому что нет недостатка в средствах и случаях питаться им в нем; например, сребролюбие началь­ника находит себе непрерывную пищу в подарках от тех, которые ищут у него покровительства, наград и т. п. Те же из страстей человеческих, которые направлены со вредом против других, оказываются в начальнике даже страшными, как например, ненависть: еще можно не опасаться ненависти со стороны простого человека, но нельзя не стра­шиться ее от начальственного лица (Сир.8,1).—Страсти свои, притом, начальник всегда меньше может сознать, чем всякий другой; потому что никто не смеет или не хочет быть его обличителем. Однако ж, он нисколько в них не из­виняется; потому что должен стоять выше других своим умом и образованием, знает по истории и по существу дела особенное влияние на себя страстей. Таким образом, он не прав, если не старается управлять самим собой и не вооружается преждевременно против человеческих страстей, а увлек­шись какою либо из них не спешит искоренить ее в себе с Божиею помощью. От великих людей требуются и великие качества душевные.

 

Неподавание доброго примера, и даже соблазнительные примеры лицам зависимым и подчиненным

 

«Якоже владыка (начальник) града, тако и вcu живущие в нем» (Сир.10,2). Да; жизнь начальника, особенно того, который дол­го начальствует в известном месте или же силен своею властью,—влечет и других то к добру то лишь—к злу, так что в жизни этого человека нет ничего частного: каждая черта его характера, каждое, движение его на глазах всех. По сему как солнце светло, так и ему надлежит быть светлым или безупречным по жизни. (Таков идеал начальника в христианстве, если еще ее осуществившийся ни в одной стране христианской, однако же всегда неотложный). Одни—именно люди простые—подражают начальству по доверию: «видно (думают они), и нам надобно также делать и жить, как делает и живет наше начальство». Другие—это люди понимающие— подражают начальникам, вообще высшим лицам, из тщеславия; эти люди как бы хотят облагородить свой порок, когда берут пример его с высших. Третьи, под­ражая действиям своего начальника, хотят угодить ему. Если начальник добрых христианских правил, то и они мало помалу усваивают себе те же правила. Тут между благонамеренными подражателями иногда бывают и лице­меры, которые, например, в глазах богомольного начальни­ка также усердно молятся, также поставляют у себя ико­ны и лампадки. Богобоязненному начальнику приятно видеть подражателей своему религиозному направлению; однако ж он отличает истинного подражателя от лицемера. Но если, напротив, начальник порочный; то иные под­чиненные избирают самым лучшим средством к тому, чтоб войти к нему в милость,—подражание ему; потому что в этом подражании он находит не просто похвалу себе, или лесть на словах, которую он также привык выслушивать, но и похвалу или одобрение на самом деле; потому что в таком случае он находит опору в других против самого себя, или против своей совести, которая между тем обличает его в пороке. И так виновен начальник и тогда, как не подает своим подчиненным добрых примеров, потому что его примеры с особенною пользою могли бы действовать на всех, например, если он редко бывает в церкви, не показывает особенной ревно­сти к правде и т. под. Но горе ему, если он подает совсем противные примеры, например, вольно рассуждает при всех о предметах веры, имеет открытую прелюбо­дейную связь. В таком случае его управление—истинное несчастье и для народа: «начальствующим нечестивым стенят мужие» (Пртч.29,2). И чем выше он поставлен, тем боль­шая остается на нем ответственность пред Богом за пороки. Итак, горе начальнику—соблазнителю!

 

Невнимание по службе к людям беззащитным и многосемейным

 

«Вдова некая бы во граде... и прихождаше к судии глаголющи: отмсти (защити) меня от соперника моего. И не хотяше на долзе времени» (Лк.18,3-4). Человек сильный или только имеющий сильного покровителя и сам себя защитит от обид и обидящих. Но беззащитный, как например, вдова, вообще женское лицо, или же тот которого по какому-нибудь столкновению угнетает высшее начальство другого ведомства, —эти люди могут найти себе (по жизни общественной) по­кровительство в одном лишь непосредственном своем на­чальнике. Между тем, начальник не заступается за них,— прямо отдает их в обиду, например, ради взаимного мира и взаимной угодливости в отношении к другим начальникам; так поступил и Пилат со Иисусом Христом, угождая иудейским начальниками Какое же это непонимание своей обязанности! какое своекорыстие и самоугодие— жертвовать своими подчиненными ради напрасного неудовольствия и гнева других! какая суета заискиваться похваль­ными отзывами и известностью в других ведомствах, между тем, не дорожить расположением у своих сослуживцев и подчиненных, обижать своих-то! Но если нет пользы от законов и защиты от начальства человеку без­защитному, то законы и начальство и не имеют своего значения; первее всего, они нужны для слабых членов в обществе.— Что же до человека многосемейного, то начальник должен относиться к этому человеку с большим против других вниманием и покровительством, во-первых, за его семейство, которого он кормитель, затем—из уважения к тому, что у него самого мало времени заботиться о защите себя, и наконец—из опасения, что неспокойствие духа, когда его обидят или когда только не дают ему средств к содержанию себя, вредно отзовется и на его здоровье, которое столь дорого для его семьи, и на чувстве всех семейных его. Но какое немилосердие—прямо оби­жать многосемейного и невинного, например, переводами его без достаточной причины с места на место, отказами ему в средствах к жизни, а после его смерти—и его семейству!

 

Лишение достойных людей награды, повышения или прямое притеснение их по зависти

 

В первом случае начальник грешить отнятием у достойных служак того, что уже принадлежит им. Дей­ствительно, заслуженная награда или заслуженное повышение чином, саном, высшею должностью или лучшим местом службы, есть собственность служаки, а не произвол и одолжение начальника; если б достойный служака был и личным врагом начальнику, начальник должен показать самоотвержение, должен отдать ему заслуженное. Виновен здесь начальник еще тем, что охлаждает усердие к службе в достойном человеке, между тем как обязан был бы поощрять всех вообще к полезной деятельности своим вниманием и наградами за нее по закону (1Петр.2.14).—А во втором случае допускается уже грех Саула в отношении к Давиду, т. е. грех смертный, между тем как положи­тельное притеснение по зависти человека достойного между подчиненными, к сожалению, очень нередко встречается. Иногда начальник при этом говорить, что «он нисколько не завидует тому, кого будто бы притесняет, что по лич­ному его взгляду или по убеждению этот человек, дейст­вительно, не хорош и не заслуживает никакого снисхождения». Но напрасное извинение! Личные взгляды надобно поверять с делом и законами, а не основывать на своих личных только чувствах и отношениях. Безответной нена­висти ни к какому человеку не должно быть. Нет,—что бы ни подсказывали собственные чувства или неблаговре­менные люди против достойного служаки, начальник— христианин и опять должен вооружиться христианским самоотвержением. Если подчиненный достойнее его во многих или даже во всех отношениях,—пусть его любовь христианская «радуется о истине» (1Кор.13,6). Притеснением же не прикроешь достоинств в достойном, но если это глубокий христианин—еще доставишь ему случай более обна­ружить их, А то может повториться, что Аман и повезет в колеснице Мардохея. Лучше начальнику в душе своей смиряться пред теми из подчиненных, которые достойнее его и по уму и по жизни, подобно тому, как священник смиряется же пред высшими себя по добродетелям в приходе. Начальник, все же по видимости и правам выше самых достойных лиц в своем начальническом округе, как и священник—между своими при­хожанами. Следовательно, неуместна его зависть и непро­стительно его притеснение подчиненному по чувству этой зависти.

 

Притупление в себе самом чувства страха и стыдливости к преступлениям от разбирательства чужих преступлений

 

«Судия бе некий в некоем граде, Бога не бояся, и человек не срамляяся» (Лк.18,2). На многих начальниках лежит обязанность или лично разбирать чужие вины или только выслушивать и прочитывать доносы о преступлениях. Таким образом они неизбежно знакомятся с самыми раз­нородными, и часто с самыми страшными, преступлениями. Это-то знакомство и притупляет иногда в них самих чувство страха и стыдливости к тяжким грехам человеческим, особенно когда они вместе с тем слышат от виновных извинения. Они без скорби сердца начинают смотреть вообще на преступления, хотя сами еще не допускают тех преступлений. При взгляде на чью либо но­вую вину они вслух всех рассуждают: «это ли еще делают другие?» Но напрасно они так легко относятся и к чужим преступлениям. Они не частные люди, чтоб совсем не слушать о чужих грехах, но начальники. Не они от подсудимых, а подсудимые от них должны за­имствовать взгляд на свои проступки. Примером своего страха и стыдливости к каждому преступлению, которое разбирают, они должны бы пробуждать и в виновных чувство совести. А главное: обучив свое чувство без трепета выслушивать самые страшные вины людей, начальни­ки и судьи слишком снисходительно решают виновных, — не по надежде на покаяние и исправление этих людей, но только присвояя себе право прощать все и не опасаясь, что будут поверять их решения. Затем, они совсем не преследуют тех проступков, о которых достоверно знают со стороны того или другого из своих подчиненных, но только лишь знают не по форме, или не по доносу, попуская таким образом таиться злу.

 

Оставление молитвы о добром управлении другими

 

«Даждь мне премудрость», молился один из правителей народа (Прем.9,4). Управлять людьми—наука из наук, дело из трудных труднейшее. Посему в этом деле недостаточно того, чтоб опираться на свои права, на знание законов и на опытность. Еще с успехом может пригрозить своею властью тот начальник, который живет не высшим духом, а по духу мира, хотя его успех тоже не будет особенно прочен. Но начальник с направлением духовным и сам часто терпит от подчиненных обиды, за который преследовать ему представляется неудобным, и которые приходят к нему как-то необъяснимо, Таким образом, вполне необходима каждому начальнику-христианину молитва к Богу о лучшем управлении своими подчиненными. В молитве-то заключается сила власти, тайна влияния на под­чиненных, проницательность суда. Молитвою к Богу, ког­да она приносится каждый день втайне души, благочести­вый начальник может более предохранить от тяжких падений и преступлений всех тех, которые вверены его управлению. И так оставлять этой молитвы не следует.

 

Грехи воинов

 

Тоска по родине, а отсюда намерение о побеге или самый побег от службы

 

Святый Давид «воста рано (в самых молодых летах) и mече в полк» (1Цар.17,20,22). Сохранять нежную память о роди­не и родных, в особенности о детях и жене, воину следует и весьма полезно. Живя такими воспоминаниями не только при вступлении в военную службу, но и до самого окончания службы, он тем более может предохранить себя, если женатый, от неверности супружеской, а если холостой—от нецеломудрия и других грубых пороков. Но напрасно молодой воин до того предается тоске по родине и родным, что усвояет себе мысль бежать или в самом деле бежит от службы. Или напрасно не хочет только помириться с воинскою повинностью, которою доселе были обременены некоторый лишь сословия, и ко­торая теперь сделалась общею.—Войска в государстве необходимы, если не для защиты государства от врагов внешних, которые не часто вооружаются (и дай Бог, чтоб никогда!), то для успокоения общества от внутренних врагов, как например, от злодеев по дороге, а осо­бенно от преступников, которые в каждом городе со­держатся под арестом и которых не всегда безопасно выпустить на свободу. — Служба воинов благословляется Самим Богом, потому что Господь Бог «научает руки верных своих на ополчение, персты их на брань» (Пс.133,1). По новым же законам каждый, кто призывается к очереди и кому выпадает жребий не пустой, но указывавший доро­гу в полк или роту,—каждый должен ясно сознать в своем назначении волю Божию и никого не может завинять в том, что пришлось ему служить. — Вступая в службу, воин дает клятвенное обещание на верность ее, и должен побояться—быть клятвопреступником.—Да если же он и убежит, то побег его будет бесполезен, по­тому что вскоре же откроется. Затем, побег его будет опасен для последующего времени: как известно по опы­ту, бежавшие от службы однажды сильно соблазняются бе­жать и в другой и третий раз.

 

Неверность по службе из-за корысти, или подкупа

 

«Сребренники довольны даша воином... Они же приемше сребренники, сотвориша якоже научеми быша» (Мф.28,12,25). И ныне иные из воинов прельщаются на денежный подарок часто самый малый. Для чего же? Чтоб дать возможность преступнику, заключенному в тюрьме, убежать или же пронести к тем же заключенным запрещенные веши, например, вино, или дозволить недозволенные свидания. Другие из военных служителей, взяв с виноватого деньги, выпускают его из своих рук, как бы судьи какие, вместо того чтоб привести его же как им поручено, к полицейскому или другому начальнику: отпустив же виноватого, они говорят, что не могли его найти или удержать. Третья, стоя у приема людей в военную службу, из-за подарка стараются освободить от военной повинности тех, кото­рые подкупили их. Когда и оружие тупо, тогда уже не чем поражать врага. Неверный воин, которого можно под­купить в каждом случае, хуже и тупого оружия. Это уже не воин, а отдающийся без борьбы всякому, кто только покажет ему монету.

 

Ложь нижних воинских чинов

 

«Верен и истинен... и воинственный» (Апок.19,11). Верность в услуге, правда на словах и точность в исполнении того, чего закон требует, что исполнить поручает высшее начальство,—вот отличительные качества людей военного звания! Между тем иные нижние воинские чины верно и точно выполнят разве то, у чего стоит и на что смотрит их начальник, вообще лицо, могущее взыскать с них за неисполнение. Во всем прочем они лгут и на словах и на деле; лгут—или потому, что не дорожат каждый по себе мнением и доверием общества; или пользуясь тем обстоятельством, что во множестве своих товарищей пообещавший что либо сделать, о чем либо донести весть, и затем обманувший, не будет узнан и изобличен; или, наконец, по такой надежде, что будет кому другому вме­сто него исполнить неисполненное им дело. Особенно ложь и неисполнительность нижних чинов на деле самой служ­бы, и пред высшими начальниками, — виновны. При отправлении и каждой службы, а тем болee военной, человек находится в напряженном состоянии. Тут каждый неисполненный наказ, каждая остановка, каждое противоречие тревожат, раздражают: тут не до слов и рассуждений, а нужно без замедления вести течение дела. Оттого то и гражданские и военные законы строги за препятствия лицам, отправляющим свою службу.

 

Чрезмерная требовательность к хозяевам, дающим квартиру, а затем неблагодарность к ним

 

В первом случае воины нарушают древнее наставление, относящееся к ним: «довольна будете оброки вашими» (Лк.3,14). Хозяева, дающие квартиру, и без того себя стесняют, меж­ду тем как это не наймы, оплачиваемые ими деньгами, а жертва их отечеству; особенный же прием и угощение они имеют, кроме солдат, предложить другому кому, например, родственникам. — Во втором случае припоминается про­тивный поступок двух израильских воинов, о которых говорится в Священной Истории. Некто Раав доставила в своем доме двум воинам безопасный приют. За это они «изведоша (ее самое)... и все родства ея, и вся елика быша ей» (Нав.6.22), в то время, как все соседи и сограждане ее подверглись нападению. Не тем отплачивают хозяевам за странноприимство те из нынешних солдат, которые, уходя с квартиры, произносят бранные слова на хозяев, чернят у них ворота и т. под.

 

Вместо охранения покоя и имущества жителей, разрушение всего этого воровством всякого рода

 

«Никого же обидите», сказано воинам (Нав.6,22). Войска для того, между прочим, и существуют, для того жители города или селения тратятся на содержание их, чтоб они готовы были во всякое время защитить последних от насилия и потерь: это стража, охраняющая внешний покой и достояние частных лиц. Таким образом, извращают и унижают свое служение те из солдат, которые при всяком случае ста­раются только похитить или разрушить собственность мирных жителей. По дорогам и в лесах они крадут, поль­зуясь с одной стороны своей силой, а с другой—скромностью жителей, которые из опасения их мщения, страшного опять по силе же их, не преследуют их ни жалобой, ни  оружием. В местах купли и продажи крадут с хитростью и обманом, прикрываясь, между прочим, своею шинелью, по которой не отличишь их один от другого (Лк.3,14). Пусть бедно их содержание. Но оно искони было таким. За то от них не требуется никаких повинностей и имущественных пожертвований; довольно с них, если они с самопожертвованием служат царю и отечеству. Что же им приобретать лишнее, да еще путем кражи и грабежа? От лишнего они должны удаляться, чтоб в случае призыва к какому либо перемещению или дальнему путешествию могли без затруднения выполнить это требование воеводы,— высшего своего начальства (2Тим.2,4).

 

 

Грубое пьянство, и в пьянстве любодейство

 

«Сотвори Олоферн (военачальник) пир... и пи вина много зело... И бяше желателен зело, еже снитися» с Иудифью (Иудиф.12,10.20,16). Такое же чрезмерное пьянство и стремление к любодейству допускают и ныне некоторые из нижних воинских чинов. Не имея средств для пьянства, они продают казенные вещи и чрез то подпадают преследованию суда. А в опасении преследования бегут и скры­ваются, так что причиною их побегов от службы доселе главным образом было пьянство да расстрата казенных вещей. Затем, так как о вине сказано: «в нем же есть блуд» (Есф.5,18), то пьянствующий солдат доходит и до любодейства, которое допускает он с особенною безнравственностью: в кумовстве и с насилием, и опять злоупотребляя своею внешнею силою. Холостая жизнь или раз­лука с законною женою и бездомовность соблазняют воина к пьянству и любодейству, но не извиняют его в этих пороках; потому что с соблазнами нужно бороться, и осо­бенно тому, который носит на себе оружие для борьбы, хоть и другого рода.

 

Жестокосердие при отправлении воинских обязанностей

 

«Воины игемоновы,., прияша трость и бияху по главе» (Мф.27,27.30) Иисуса Христа. А затем, когда Господь наш нес крест на голгофу и от изнеможения падал под тяжестью креста,— они (как известно по преданию) толчками принуждали Его нести тяжесть. Одно воспоминание такого примера дает по­нять вину греха воинов, о которых ведем речь. Так и ныне одни из военных начальников легко присуждают преступника (большею частью, однако, не как действитель­ные судьи, а в частном только разговоре),—присуждают к смертной казни: между тем закон допускает смертную казнь только для самых крайних случаев и христианин не может без ужаса представить ее себе. — Другие без нужды бьют и ранят осужденного преступника, например, когда он во время путеследования в ссылку бежит от них, а потом будет схвачен. Если беглец уже безоружен: (следует ли делать ему тяжкие побои? Между тем, стража мстить ему за то, что он своим побегом подвергал ее ответственности за недосмотр. Третьи обращаются с заключенными в темнице не иначе, как поднимая свою руку при малейшем противоречии их или замедлении исполнить что, а также не доверяют и болезни узника.—Еще иные теснят безоружных и пленных во время войны или в плену. Наконец, не имеют пощады и друг к другу в случае какой либо вины, т.е. высшие начальники к средним, средние к низшим, а низшие к тем, которые еще ниже их по чину. Служба военная требует одной строгости, а не жестокости, порядка и подчиненности (дис­циплины), а не строптивости на каждом шагу. Православ­ный воин показывает себя между врагами львом, а между своими—агнцем. Он стремится к осуществлению такой мысли: «раскуют мечи своя на орала и копия на серпы» (Ис.11,4).

 

Рассеянность мыслей и чувств в отношении к церкви, святыне, к исповеди и св. причащения

 

«Яко добр воин Иисус Христов» (2Тим.2,3). Слово Божие внушает брать пример с воинов даже другим лицам от­носительно бодрствования духа. Военная жизнь, с одной стороны, действительно, подстрекает к рассеянности множеством сотоварищей и еще тем, что среди самого служебного дела, как например, в карауле, дает много свободного времени. Но, с другой стороны, она тем более побуждает прибегать к Богу с молитвой, и быть богобоязненным. Так, не говоря о войне, которая составляет исключительное явление,—офицеры и вообще воинские чины должны быть во всякое время готовы пожертвовать своею жизнью на службе, например, обращаясь иногда с самыми ожесточенными преступниками в замке или укрощая на­родное волнение. Затем, воин живет, обыкновенно, на чужой стороне, терпит много нужд, находится в строгом подчинении у своего начальства и судится за преступления особенными военными законами, которых отличитель­ный характер — строгость. Какие же все эти побуждения ему помнить Бога, приходить часто в церковь, подкреплять свою веру прикосновением к святыне, например, к св. мощам и чудотворным иконам, при молебнах—ко кресту и евангелию, очищать и успокаивать свою душу покаянием и освящать ее, равно как и тело, тайнами Христовыми! В этом то смысле и можно отнести к воинским чинам урок, оставленный им древними воинами: «верою победиша царствия» (Евр.11,38). И русские воины древних времен, например, не иначе отправлялись на войну, как приобщившись святых таин, а во время сражений носили с собой иконы и кресты, которые с благоговением целовали, после победы же торжественно благодарили Бога: все «ударили челом пред св. Богородицею с радостью великою и со слезами, воздавая ей хвалы», сказано о них по случаю одной по­бедоносной войны (Полн.собр.р.летоп.1,151). И так безответны пред своею совестью и пред Богом те воинские чины, которые всегда рассеянно и с сухостью относятся к церковным богослужениям, даже так—и к исповеди и св. причащению. Они думают (но напрасно), что обязанности христианские для них, как для военных людей, должны быть всегда со­кращены, что они и на сей раз поставлены во всякую пору в исключительном положении, что им будто все прощается, без всякого даже напоминания об опущениях и нарушениях их.

 

Отношение к пастырям

 

Неуважение к архиерею

 

«Ангелу ефесския церкви напиши», сказано в апокалипси­се (Апок.2.1). Название «ангела» здесь относится к епископу, так как другим из сем ангелов, здесь же упоминаемым, сделано обличение, которого ангелы, как безгрешные, ко­нечно, не заслуживали бы. Таким образом, несомненно, что каждый епархиальный архиерей есть, как ангел для своей епархии. Ангелы посылаются «за хотящих наследовати спасение» (Евр.1,14): и он поставлен Духом Святым служить спасению целой епархии, т. е. многих христианских городов и селений. Служит ли он и в какой мере служит настоящему делу, это хоть не тайна, хоть дело всем или многим открытое; однако ж входить в частное рассмотрение сего вопроса нет пользы мирянам, если б ответ с первого же раза казался не утешительным. Уже одно то, что чрез епархиального архиерея продолжается в епархии ток священнической благодати; что чрез него идет преемствен­ное рукоположение священников, которые совершают та­инства для всего народа: это одно обязывает мирян из­вестной епархии иметь уважение к нему. Уважение же должно быть не внешнее только, или как к начальнику высокопоставленному, подобно светским—высоким лицам; тем более не искательное, т. е. чтоб вниманием его к себе похвалиться пред другими или чтоб, пользуясь близостью к нему, скорее достигнуть выполнения каких либо своих нужд до него, наконец, не слепое или подобострастное, по которому люди не отличают в духовных учителях того, «елика рекут блюсти» (Мф.23,3), от самых дел их, неудобных для подражания. Нет, уважение к епархиальному архиерею, как и к викарию в епархии должно быть внут­реннее, бескорыстное и сознательное, именно за высокий сан их, за высокие преимущества, какие даны им от Бога. При взгляде особенно на сан то архиерейский сердце православного христианина должно радоваться торжеству благо­дати Божией, или славе Христовой в Церкви. Затем, так как архиерей, и оставив службу, ее лишается некоторых духовных прав, чего не видим в светских начальниках, которые в этом случае уже совсем теряют прежние права, кроме чиновного имени, так как архиерей при своем рукоположении получает силу и высшее содействие: «Дух Святый постава епископы» (Деян.20,28); то отсюда выте­кает необходимый долг уважать даже того архиерея, кото­рый более не служит (находится на покое), равно как каждого из архиереев других месть или епархий. После всего этого где же уважение к религии со стороны тех мирян, которые совсем не обращают внимания на своего епископа, потому что он не нужен им для дел мирских, которые не хотят даже правильно назвать его, допускают шутки и посмеяния относительно его безбрачия и одинокости? Но и те не имеют еще разумного и искреннего уважения к архиерею, которые занимаются одними одеждами его, просят его к себе в дом потому лишь, что приятно им и составляет для них честь иметь у себя с другими та­кого гостя.

 

Грехи против приходских священников

 

«Молим вы, бpamие, писал апостол Павел, знайте.., настоятелей ваших о Господе» (1Сол.5.12). Священники также носят образ Христов, как и архиерей, от внутренней благодати священства до наружного вида (например, по при­меру Христа они носят волосы свои отрощенными). Они совершают все те же таинства, как и архиерей, кроме одного священства. Христиане первых времен имели к ним совершенную покорность и послушание. В России предки наши по той мере, как почитали св. веру и Цер­ковь, имели уважение и к священникам. В летописях истории русской обыкновенной похвалой доброму князю бы­ло не другое что, как любовь к иереям: «бе иереелюбец..., чтяще и послушаше их, аки самого Христа» (Полн.собр.р.летоп.5.5). Князья русские в завещаниях своих говорили «церкви не отлу­чайтесь, иерейский чин любите» (Конст.влад.князь). Но и простой народ с сердечным почтением и послушанием относился к священникам, как в свою очередь священники всегда были друзьями его, и как доселе, т. е. после множества преобразований гражданских (преобразования начались со времен Пет­ра Вел.), они остаются ближе к народу, довольно еще привязанному к вере и Церкви, чем к обществу.—Между тем как же многие из прихожан и во много раз более, в сравнении с отношениями своими к архиерею, оскорбляют священников по тому самому, что священники находятся к ним в близкой и необходимой связи,—не как епархиальный архиерей! Так: а) всего чаще прихожане допускают вины против своего священника, когда он исправляет для них церковные службы и домашние требы. Например, досадуют на него, если он откажется служить литургию, между тем как просили его о литургии поздно, когда не оставалось уже ему времени приготовиться к службе, как требуется приготовление по правилам: просителям надлежало бы поучиться этим примером благоговения своего священника к литургии на тот случай, когда они сами (в пост) приступают к св. тайнам, а не до­садовать и роптать на него. Гневаются, если он не удовлетворяет их исполнением требы, например, всенощны, в тот именно час, какой назначили ему, между тем как в этом же часу и для той же требы он должен быть в других домах,—будто ему возможно одновременно поспеть во многие места. Называют его неуслужливым и неугодливым, если он отлагает на малое лишь время такую требу, которая терпит отлагательство (например, водосвятие в доме или если хочет совместно выполнить некоторые требы (например, крещение). Жалуются на него и оскорбляют его, если он законно отказывает им в исполнении какой либо требы, например, в совершении брака, ничего не желая знать и не сдаваясь ни на какие убеждения, но даже объяс­няя отказ его одним вымогательством получить вознаграждение. Вообще прося его о требе, не хотят понять: удобен ли для него-то тот час, какой назначают, и возможно ли ему по законам и правилам церковным выпол­нить желание их? б) По личному гневу на него или по одной безразборчивости просят к себе для требы свя­щенника из соседнего прихода, ходят для исправления духовных треб в монастырские церкви вместо приход­ской, приглашают к себе и в дом для какой либо службы монашествующих, в) Ходят каждый раз, и опять без особенной нужды (например, слушать бы проповеди), к службам не в свой приход, а в другую церковь, г) Своевольно избирают себе приход, обходя церковь, в пределах которой живут,—и даже по горделивости своей считают себя свободными от того, чтоб принадлежать к какому либо приходу, д) Отнимают у священника право, основываясь на многих своих пожертвованиях к церкви или просто увлекаясь пустосвятством,—отнимают право управлять церковью и приходом, которым от, настоятель.— Bсе эти отношения к приходскому священнику что же доказывают?—Нетерпеливое самоугодие прихожан, отсутствие в них любви к своему батюшке и неуважение к его сану. Но, вместе с тем, это не мелочи, которые будто бы не стоит вменять им в вину. Нет! Подобные-то случаи сначала возбуждают недоразумение, а потом расстраивают взаимные отношения пастыря и пасомых, но самое главное— из дела столь священного, как молитва и управление по церкви, они производят один гнев и беспорядок. Не жалко ли этого и не явные ли все это вины прихожан?

 

Грехи против духовного отца

 

Приходский священник не каждый раз и не для каждого бывает и духовным отцом; иногда же состоит несколько священников при одной приходской церкви, а приход по требам на части не разделен, и таким образом каждый избирает себе одного которого либо из них духовником. К духовнику прихожанин, как и вообще исповедник, какого бы звания ни был, обязан особенными отношениями. Хотя духовник не свое раздает, когда разрешает во грехах: «туне приясте, туне дадите» (Мф.10,8), хотя и труд его на этот раз (если взять отдельно для известного лица) самый малый:—но кому дорога совесть, кому приятно одно воспоминание о тех минутах, которые следуют за очищением совести в таинстве покаяния; для того духовник должен быть всегда лицом особенно почтенным и близким, подобно тому как получающий царскую награду не холодно же относится к доставителю самой награды.—После этого как же грешно, например, злословить духовного отца! Укажет ли кто на его опущения по службе, которые возбуждают к нему чувство негодования, или вообще на его жизнь, которая огорчает нравственные чувства? Такое-то лицо и не нужно было бы избирать духовником. Но если нет возможности (как где либо вдали и в одноклирной церкви) обратиться для испо­веди к иному священнику, т.е., если одноклирный священник необходимо остается и духовником, и ничего нельзя предпринять к исправлению его от слабостей: то и зло­словить его к чему же послужит? Этим прихожанин только помрачить совет пред самим собой, ослабит в себе чувство благоговения к таинству исповеди.—Вина, затем, входить в один горячий спор с духовным отцом, говорить пред ним во всякое время, т.е. кроме исповеди, явную ложь и отвечать ему неискренне: тут ка­кая либо политика вовсе неуместна.—Но, с другой сто­роны, не следует предпочитать духовнику боле достойных священников, так что последним от этого бывает обида; излишнее это—защищать духовника в очевидной или вероятной вине его, а таким образом делать иногда виновным из-за него другое невинное лицо; неразумно почитать его как бы безошибочным, ходатайствовать о награде его за одно лишь духовническое обращение к нему, даже и не зная его лично.—Не следует менять избранного духовника по причине его строгости; благонамеренная его строгость—величайшее благодеяние: «от огня восхищающее» (Иуд.23), может быть сказано здесь. Грех тем боле, при своих сильных связях, доискиваться удалить от себя духов­ника, разлучать его ради себя с прочими духовными детьми, или со всем приходом, заводить с ним тяжбу, и  все так не по чему другому, как только за то, что он отказывает исповеднику, повинному каким либо смертным грехом, в св. причащении.—Неправильно обходить для исповеди, без всякой уважительной причины, приходского священника и обращаться каждый раз с исповедью в какой либо монастырь.—Крайнее невнимание не позабо­титься, когда еще никто не избран духовником, о выбор себе такого духовника, который бы своею ученостью и опытностью, правдивостью и строгостью собственной жизни, мог боле руководить к христианскому совершенству: узнают во всем городе какой священник скорее и снисходительнее других исповедует, и обращаются к не­му, хотя бы рядом с ним стоял другой, опытный и вни­мательный, и сам по жизни духовный. Но если Бог помог найти или привел по обстоятельствам иметь духов­ником священника ученого и богобоязненного, то не следует и чуждаться советов такого духовника по делам совести, а также быть равнодушным к добрым примерам его жизни: благочестие духовника, да всегдашняя бли­зость или удобство обратиться к нему,—это особенный дар Божий христианину.—Наконец, грех не почитать прежнего духовника, если особенно он долгое время был духовником: например, грех не принять его у себя в праздник с молитвословием, когда есть полная возможность принять; не помочь ему в насущном пропитании, забы­вая, что никакой добрый сын не допускает же своему отцу ходить по миру...; не отдавать ему при встречах и знака почтения. Пусть давно прошло то время, когда он был духовником. Но это время имеет же свое значение в целой жизни прихожанина с духовной стороны, напоминает последнему на тот или иной духовный возраст его, а тут то вот был важным участником духовник. Вообще сказать: намеренных и тяжких оскорблений ду­ховнику Господь Бог не оставляете без наказания, а осо­бенно людям духовной жизни. Почему же? Чтоб эти лю­ди не охладели благоговением к самому таинству покаяния, чтоб тем более ценили величайший дар им: «разрешение во грехах». В 121 правиле номоканона читаем: «не достоит укорити священника или бита или обличати в лице, аще убо и истина суть. Аще же постигнет се сотворити, да прокленется мирский... Такожде и настоятеля безчествуяй» (При больш.требн).

 

Непринятие от священников благословения

 

Начало благословения видим, когда Господь Бог творил вселенную: «и благослови их», сказано (Быт.1,28). Затем, творческое свое право благословлять Он уступил людям, прежде всего, родителям для детей, а впоследствии време­ни священникам!.. Первому в мире архиерею (Аарону) и первым священникам (сынам его) была дана чрез Моисея заповедь благословлять народ именем Божиим (Числ.6,23). В Новом Завете Иисус Христос благословил своими руками детей, которых приносили к Нему (Мф.49,11-13, а также преподал благословение Апостолам при вознесении на небо (Лк.24,50). У святых отцов священническое благословение называет­ся «учреждением апостольским» (Злат.в бес.к антиох.нар.), и нет сомнения, что оно доныне сообщается в том же виде или порядке, как предали Апостолы. Оно перешло к священникам вместе с властью их «вязать и решить» и служит ясным признаком этой власти. Первые христиане при встрече со свя­щенниками, обыкновенно, преклоняли пред ними свои гла­вы, а священники благословляли их. Благословение свя­щенническое приносит успех в делах, не только духовных, но и в обыкновенных—житейских, кто принимает его с верою и добрым намерением. Препятствия на сей раз не бывает и тогда, как благословляет ру­кой самый незнатный священник, например, сельский и не ученый. Большая же сила благословения и большая польза от него для приемлющих может быть: когда благословляющий священник духовной облагодатствованной жизни, ког­да он благословляет в след за своей литургией, а во­обще преподает благословение по чину, с благоговением и усердием. После этого ясно изобличают в себе упадок веры такие христиане: стыдятся и тяготятся подойти к свя­щеннику или, когда он сам приблизится к ним, не хотят преклонить пред ним свою голову и протянуть руку, чтоб принять от него благословенье; вместо этого при встрече с ним отдают ему только лишь гражданскую вежливость—поклон или же по обычаю светскому предлагают ему для пожатия свою руку, хотя бы он того и не желал; а когда он, помня свою обязанность и держась своей привычки, начнет благословлять их,—спешат за­менить принятие от него благословения своим рукопожатием или же пресекают его молитвенные слова какою ли­бо постороннею речью или улыбкой; не приучают и детей своих к принятию от него благословения, смеются над целованием у него руки при благословении, хотя и руку следует це­ловать и хотя он не требует же целования. О, как напрасно это обегательство от благословения священнического! При­нять благословение нисколько не унижение для приемлющих и неодолжение со стороны преподающего. Принимается благословение от Самого Бога, на каждый час и на всякий случай поле­зное; и священник обязан его преподать, как только вверен­ный дар,—не торопясь совершить его, будто ныне это лиш­нее, и не боясь поднять благословляющую руку над главою знатного лица. Если же дорого для верующего христианина Христово благословение, то и нечего опускать случаев при­нять это благословение от руки того, кому оно поручено; нечего высокомерно смотреть на обряды православной Цер­кви и заниматься своими внешними преимуществами пред смиренным священником, который мог бы благословить: помимо Церкви ведь никому не найти благословения Хри­стова и общения с Богом. Но что иные из самих священников не благословляют, заменяя богодарованное им право благословлять простым приветствием (действительно, тут вина их); все же этим не может вполне оправдать­ся мирянин. Встретившись со священником или подойдя к священнику, он должен выразить своим взглядом или прямою просьбою, что желает принять от него благословение.

 

Требование от священников одной светскости или только наружной степенности и нелюбовь к истинным пастырям

 

В слове Божием достоинствами священника признают­ся не светская ловкость и угодливость и не одна наружная степенность, или благоприличие внешнее, но вот что: «прилежащие (начальствующие) добре пресвитеры сугубыя чести да сподобляются; (и этого еще недостаточно) паче же труждающиеся в слове и учении» (1Тим.5,17). Так, пастырская заботли­вость о приходе, и особенно труд проповедания слова Божия и учительства,—эти лишь качества дают священнику несомненное право пользоваться особенным уважением у народа и прихожан. Этих качеств и может каждый ожидать от него, я не того требовать, чтоб например, он принимал участие в светских вечерах или чтоб был только послушным требоисправителем, чтоб как ни есть да ладил с миром, любовь к которому между тем «враж­да Богу» (Иак.4,4). Миряне должны бы во глубине души своей со­знать (да и сознают многие), что всего более достоинств в том священнике, который заботлив об управлении церковью и приходом и неутомимо или хоть часто проповедует слово Божие. Но, между тем, одни из них желают от священников только светского обхождения и направления, говорят даже, что пора священникам и пере­стать носить рясы, а нужно бы ходить в одеждах общепринятых («Аз избрах вы от мира» (Ин.15,19), это забыто); другие довольны были бы видеть в священнике одну готовность на всякую требу для них, и, пожалуй еще, неторопливость в службе и серьезность и сдержанность в действиях. Но и только. Нет ли чего вредного от этих требований и для самих священников? Да; такие прихожане часто вредят направлению и своего духовного пастыря; например, иной священник молодых лет хотел бы идти истинным пастырским путем, но вынести ему борьбу с миром на первых же порах очень тяжело, и — он мало помалу склоняется на сторону мирa, который требует у него светскости или одного внешнего благоприличия.—Но вот истинного же священника иные и прямо преследуют своею неприязнью. Такой священник, нечего и говорить,—неприятен миру; потому что он, как священник, защищает православие, не сочувствует современной вольности людей в мыслях и образе жизни,—обличает пороки мирские своим проповедническим словом или одним собственным усердием к делам богоугодным. За это миряне не любят его, пренебрегают им, готовы изгнать его от себя. (Прав­да, есть тут и внешнее, историческое влияние: пренебреже­ние у нас к духовенству не свое, а с запада). Не любя же напрасно достойного священника, прихожане хотят оправдаться тем, что он сам не умеет хорошо поста­вить себя к своему приходу, что не может приобрести влияния на приход, что между прочим он и недостаточно образован. Но обвинять истинного священника в неумелом поставлении себя к приходу, значит осуждать те святые правила пастырского служения, в силу которых он действует; или вернее сказать—это значит желать, не зная уже чего пожелать. Относительно же недостаточной образованности его заметим: вот иностранное духовенство и отличается многостороннею светскою образованностью; однако ж влияние его на свой народ разве в духе религиозном? Нет,—истинный священник не виновен в том, что его не любят! Между тем он благодетель прихода, города, общества, где служит; потому что он ревнует о спасении своих прихожан, напоминает им «о едином на потребу» (Лк.10,42); затем, из того чтоб не обременять прихожан своим содержанием и не подать кому либо повода к осуждению его в корыстолюбии, он терпит иногда и нужды;— он никого не раздражает, как и вообще древнее русское духовенство не раздражало ничем народа и несло вместе с простым народом одну долю бедности: он не пере­ходит за пределы чисто-духовного положения в обществе. Не очевидна ли после этого вина тех мирян и прихожан, которые вместо того чтоб радоваться такому духовному пастырю и дорожить им, — вместо этого ненавидят его? Не так поступали древние христиане. К истинным и достойнейшим пастырям они имели такую приверженность, что именами этих пастырей нарекали новорожденных де­тей, подражали даже наружным качествам их, всегда имея их у себя в памяти; например, известны были подражатели медленной речи и задумчивости Василия Великого. Наконец, прежние христиане предавались самой глубокой печа­ли, если злые люди гнали их любимого пастыря как, например, св. Златоуста. Пусть истинный пастырь из-за неприязни и неблагодарности прихожан и не охладевает к своей службе (и гибель всем была бы, если б охладел!); например, не оставляет своей ревности к неутомимому проповеданию слова Божия, к внимательному и строгому исполнению духовнической обязанности. Но тут уже благо­дать Божия его подкрепляет, воодушевляет, утешает и покрывает от злобы мира; тут уже заключаются заслуги его пред Богом, надежды на венец в будущей жизни. Зачем же миру-то, или прихожанам, не любить и не желать его? О, крепко надобно миру вдуматься в свои отношения к священникам вообще, а особенно - к истинным и достойнейшим!

 

Неснисхождение к недостаткам священников

 

«Илиа человек бе подобострастен нам», сказано (Иак.5,17). Так и священники не из другого какого либо мира (не с лу­ны), но потомки того же Адама, с тою же прирожденною наклонностью к злу, как и все люди. Разница здесь та, что они предстоят у святого престола, что удостаиваются освящающей благодати Божией непрерывно, иногда и каж­дый день сряду, и что таким образом имеют от Госпо­да Бога в сравнении с мирянами гораздо больше сил против греха и соблазнов. Как же не оказывать к ним снисхождения в их слабостях? Миряне же и осуждают их большею частью не за действительные пороки и тяжкие грехи, а за внешние только и малые неисправности по службе, например, при требе крестин, всенощны, которыми они оскорбили самолюбие этих людей. Отсюда можно заклю­чать, что и не за что более осуждать иных из них, что к ним уже излишне строги, притязательны. Но если некоторые доходят до явных пороков и порочного состоя­ния, то здесь много виноваты сами же миряне, современное общество, среди которых они живут и служат. Не толь­ко влияние примеров, но и своего рода склонение и при­нуждение к худому со стороны мирян не могут же не действовать на них. Таким образом, с этой стороны дела пред­ставляются необходимым не только снисхождение к приходским священникам, но уже и покаяние за пороки их. Да; не одни священники дадут ответ Богу за своих прихожан, но и прихожане остаются не без ответствен­ности пред Богом за своего пастыря. Впрочем снисхождение к недостаткам священника должно быть благона­меренное. Так, оно должно выражаться не в том, чтоб оправдывать в лицо слабого в его слабостях, а в мягком отзыве о нем с другими и в сожа­лении его. Оно должно относиться к лицу, а не к самым порокам, т. е. худое и в священнике нужно называть худым, а не брать это худое за пример для самого се­бя или оправдывать им собственные свои слабости. Истинно­му священнику и не желательно и оскорбительно такого ро­да снисхождение к нему некоторых мирян, когда ему все прощают, когда приравнивают его по человеческим страстям к себе, когда и не требуют от него высшей жиз­ни в сравнении с собой и не доверяют ему, что он может жить или уже живет выше, беспорочнее. Нет! как свя­щенники, с одной стороны, должны быть примерами доб­рой, христианской жизни для своих прихожан, с них и от них должно начинаться исправление народной нравственности; так с другой—своим саном, благодатию Божиею, которая окружает их, более они могут предохра­нять себя от грехов и страстей. (И предохраняют же: кто со вниманием вникнет в жизнь их, тот убедится, что нельзя не уважать многих представителей такого благодетельного духовного общества, как православная Церковь).

 

Старание узнавать и распространять о священниках худое

 

«На пресвитера хулы не приемли, разве при двою или триех свидетелех» (1Тим.5,19). Этими словами запрещается не толь­ко пытливо узнавать и неосторожно разглашать о священнике худое, но и принимать на него легковерно такие обвинения, с которыми кто либо со стороны пристает. Пусть будет по-видимому вероятна вина, слагаемая на него: одна­ко по слуху решать о нем не следует,—будет ли со­стоять это решение в признании его виновным в одной душе своей или же в прекращении с ним духовнической связи или в преследовании его жалобою пред высшим начальством: - чтоб осудить его, нужны многие свидетельства, или самые неопровержимые доказательства его вины. С такою заботливостью слово Божие ограждает от нареканий добрую славу священника! Под таким покровительством оно хранит его имя-честь! Если б не сам Дух святый, горящий вообще в св. Писании, говорил в этих словах Апостола: то еще мог бы иной видеть в них какую-то пристрастную защиту священнику. Но Дух Божий говорит одну истину. Известно также по церковной истории, что Сам Бог Господь то видимо карал тех, ко­торые клеветали на пастырей духовных, то чудом доказывал их невинность; например, когда св. Златоустого по клеветам изгнали из Константинополя, то город постигло страшное землетрясение (Четь-Мин.под 13 нояб); так в нашей Церкви муромского епископа Василия народ заподозрил в нечистой жиз­ни и вздумал сам, без всякого законного исследования, изгнать его от себя: епископ употребил все убеждения, чтоб доказать свою невинность, но народ не верил:— тогда Господь Бог чудом подтвердил невинность его, и народ раскаялся (Прол. под 21 мая). И не напрасно слово Божие с особенною настойчивостью ограждает добрую славу священника. Если на кого особенно слагаются ложные слухи, то на богобоязненного и строгого по службе священника. Эти слухи возбуждает дьявол—клеветник; потому что дьяволу приятно разлучить доброго пастыря с овцами. (Например, на святого Афанасия александрийского было сказано, что он изломал сосуды со святыми тайнами, отрубил руку у епископа Арсения: отрубленная человеческая рука, как очевидное доказательство его жестокости, и была принесена на собор епископов; но она не понадобилась Арсению, который явился тут же и имел обе руки целые (Четь-Мин. под 18 янв). Затем, худые слухи о священнике, с любопытством узна­ваемые и с некоторою радостью распространяемые, вредят тому святому делу, которое выполняет он: например, хулу от проповедника часто доводят до хулы и на самую про­поведь; пересуды от того, который совершил таинство или службу, переносят на самое таинство и богослужение. Между тем, все это охлаждает и в хулителе и в свидетелях хулы чувство благоговения к вере и святыне, так что пренебрегающий священником за худые слухи о нем уже не почитает с глубиною чувства Самого Бога, подобно евреям, которые с пренебрежением Моисея пере­стали иметь боязнь и к Богу. Наконец, узнавать и распространять худое о священнике—вина в этом именно смысле, что иной раз слухи касаются совершения святых таинств, к которым каждый христианин должен благо­говеть и в других поддерживать благоговение: как же тут распространять что либо слышанное? Думают своим рассказом повредить священнику, а между тем оскорбляют святыню таинств,—и особенно (случается) таин Христовых, из благоговения к которым и сам оговариваемый в оскорбления их не оправдывается пред другими, или молчит, без особенного вызова к оправданию. Но когда худые слухи о священнике и несомненны и весьма при­скорбны: все же любопытство о них а тем более разглашение между другими, не помогут делу; все же не мирянам судить худого священника, а той законной и судеб­ной власти, которая над ним существует; все же не распространять эти слухи в частных разговорах следует, а прекращать, как и всякий добрый сын старается прикрыть пред посторонними пороки своего отца. А всего лучше—и это истинный долг любви к своему пастырю— предотвращать в нем слабости советом, уединенным напоминанием и молитвою об исправлении его.

 

Отказ в содержании священникам к сиротам их

 

«Служащие алтарю, со алтарем делятся» (1Кор.9,13). С тех пор, как установлено Богом звание священников, —по­ложено им содержаться вознаграждениями от народа, кото­рому они служат. Так и в Ветхом и Новом Завете. Следовательно, вознаграждения, делаемые священнику, не подарок, который можно иногда и оставить, но необходимый долг. Этот долг надобно оплачивать по совести, а не из принуждения, сполна, а не вроде скудной милостыни бед­ному просителю, во всякое время, а не в минуты лишь веселого расположения духа, и как при добрых, так почему-либо и не добрых, отношений к своему приход­скому священнику. Священник — слуга прихожанам не тогда только, когда_: исправляет для них требу, для ко­торой еще не много требуется от него времени. Нет, он служит прихожанам — миру каждый день, то совершая литургию, к которой все желающие могут приходить без всякой платы, то проповедуя слово Божие, которое так же все свободно могут слышать, то назидая в домах, то втайне молясь за тех, за которых особенно нужна молитва Церкви, то устрояя приходской храм. Значит и вознаграждение ему нельзя измерять тем лишь, когда он выполняет по чьей-либо просьбе требу: иные как например, люди холостые или бездетные супруги, и в продолжение целого года, даже многих годов, могут не попросить его ни о какой службе. Значить требуется дать ему положи­тельное обеспечение в жизни, и это обеспечение должно составляться своими долями не от известных только лиц, которые нуждаются в его услугах, как требоисправителя, но и от каждого православного прихожанина. Истинный священник тем свободнее будет заниматься высокими обязанностями своей службы (а обязанности-то его требуют особенного спокойствия духа и чистоты сердца), чем менее будет иметь обременяющих забот о содержании себя и своего дома (Сир.38,24). Следовательно, и в видах тем больших успехов его высокой службы прихожане должны обеспечивать его состояние, помня что если он «духовный» свет им,— «велико ли», если «телесная» пожнет от них (1Кор.9,11)? Священник мог бы быть вполне обеспечен в средствах к своей жизни и непосредственно Божиим Промыслом: но Промысл оставил его на попечение прихожан. С какою же целью? Чтобы он тем ближе стоял к ним, или тем с большим сочувствием относился бы к их духовным нуждам, когда они усердно заботятся об его внешнем благосостоянии, - что б тут была и внешняя скрепляющая связь. Священник менее нуждается в прихожанах (с материальной стороны), чем прихожане нуждаются в его службе. По своему основательному развитию, по своим способностям, по своему трудолюбию и терпеливости в нуждах жизни (известные это качества лиц духовного родопроисхождения и воспитания) он, и не принимая священства, мог бы во всяком другом звании пользоваться во много раз большим содержанием. Если же его сверстники, может быть менее его способные, богатеют или возвышаются: то и он мог бы богатеть или воз­вышаться в светском звании. Однако ж он не уклонился от своего трудного звания да и, проходя это звание, не завидует богатству или мирскому возвышению своих сверстников, как и вообще мирских лиц: свое пастырское служение и свою смиренную простоту жизни он не променяет ни на какие капиталы и чины, и не хочет измерять их сравнительно с другими тем или иным окладом жалованья, или доходов. Не должны ли были бы прихожане все это взвесить — оценить с добрым рассуждением и по доброй совести? Между тем многие из них совсем не сознают долгом содержать своего священника; другие на­делят приходского священника наравне с какими-нибудь поздравителями в праздниках из числа служащих; большая часть считают своим произволом вознаградить или не вознаградить священника за службу, и первою местью ему за какое-либо неудовольствие от него полагают уменьшить ему плату или содержание, а также убеждают к этому и других. Некоторые ропщут на его содержание или толкуют о больших доходах его, между тем как сами никогда и ничего не жертвуют ему; многие и многие считают как-то и должным —законным оставить его на малых средствах, намеренно принижают его на этот раз в сравнении со светскими служаками, как бы предоставляя ему очищаться нравственно чрез бедность. О, если б были сознаны все эти заблуждения!—Но добрый христианин не отказывает и вдовам или сиротам священства в своем пособии деньгами, припасами, помещением, бесплатным воспитанием. Если сироты духовного звания бедны: то не от того ли, что мужья или родители их честно и бескорыстно проходили свою службу, что прихожане недостаточно в свое время вознаграждали их питателей за труды? Сле­довательно, эти бедные пред всеми прочими бедняками заслуживают большего сочувствия, не говоря уже о самом благородном звании их.

 

Непочтительность к монахам

 

Монашество существует издавна в христианской Церкви. А для первых христиан и мир (языческий) был монастырем: живя среди мира, первенствующе христиане уда­лены были от него внутренне.—Сам Господь Бог особым откровением внушал первым и высоким монахам (например: Макарию египетскому (Четь-Мин.янв.19) и великому Пахомию (Четь-мин., мая 15) наставление относительно пустынножительства и общежития в пустыне. По своему предназначению монашество составляет высшее христианское совершенство, «ангельский чин». В законе христианском нет прямого требования тех строгостей жизни, к которым обрекают себя монахи и монахини; но есть там указание достигать высшего со­вершенства жизни (Мф.22,30). По внешнему достоинству монашество хоть нисколько не равняется сану священническому (монахов в сане здесь мы не имеем в виду): но и не принадлежит оно к сословию мирян; а составляет особый класс в церкви Христовой. И так, совершенно неосновательно отвергать монашество в историческом значении его и считать его ненужным служением Богу. У нас в России в старину строился город, и рядом с домами мирскими являлся монастырь. Или на известном пустынном месте основывался монастырь, а около него начинали струиться миряне (например, около Сергиевой обители). Многие богатые строили на свои средства по нескольку монастырей. Многие из княжеских фамилий и других званий принимали монашество, и даже это сделалось обычаем: постри­гались в монахи или в схиму большею частью пред смертью.—Неосновательны и все прочие современные возражения против монашества. Так например, упрекают монахов и монахинь в «тунеядстве». Но разве одно это дело для человека, чтоб работать, чтоб наживать себе состояние или служить на общественных должностях? Дело молитвы, которому посвящают себя монахи и монахини особым обетом, без сомнения, выше других человеческих дел.—Говорят: «от самых добрых монахов и мона­хинь нет пользы обществу». Но монастыри строятся прежде всего для самих себя. А затем они приносят истинную пользу и миру, если в них богослужение совершается со всею точностью устава, правила жизни строгие, —дается по прежнему воспитание детям, как например, в женских обителях. — Монашеская жизнь представляется бесполезною только для тех, которые слишком высоко, но ошибочно, ценят свою деятельность в мирской и общественной жизни: забыто или остается не понятым этими людьми, что основанием и признаком всякой деятельности православного христианина, т. е. где бы то ни было, должно быть смирение (1Петр.4,10). «Монашествующие (слышится упрек) напрасно ходят для сбора пожертвований». Нет,  — они не ходили бы собирать, если б не нуждались крайне, если б по преж­нему делались богатые пожертвования монастырям. Загляните в душу и войдите в положение монахини, когда она и в холод зимний и во дни годового праздника, когда каж­дому православному приятно провести время у себя,—как она переходит из дома в дом, стоит в передней и часто встречает грубые или насмешливые отказы в пожертвовании: не труднейшее ли это послушание, на которое может решаться только особенная нужда? Но она, эта мо­нахиня, нося на себе мантию и трудясь так,—ищет себе царства небесного, которого должен искать и каждый православный.—Рассуждают: «современные монахи не дер­жатся правил прежних монахов; отсюда их жизнью со­блазняются, отсюда толки против них». Церковное учреждение нужно отличать от злоупотребления им. О монашестве надобно судить по истинным монахам, как а о христианах, по истинным христианам. Прежде всего истин­ное монашество, как и вообще истинное христианское благочестие, бывают часто прикрыты: высокая жизнь иных в том и другом состоянии узнается при кончине их или и после этого. Но пусть нынешние монахи и монахини живут далеко не по строгим правилам прежних подвижников. А разве нынешние христиане не только теперь пере­стали походить на первых христиан? В том-то и ошибка мирян, рассуждающих о негодности монастырей, что миряне слишком отделяют себя по христианской жизни от монахов. Монахи не в монастырях же родятся и воспи­тываются, а из миpa собираются. Кого же дает и может дать монашескому званию нынешний мир? Очевидно, он дает свое же больное, ослабевшее, да притом неразвитое, необразованное (преимущественно—простолюдинов): отсюда частью объясняются и угрюмость или грубоватость иных монашествующих, но только частью; потому что некоторые только кажутся такими, оттого что не любят многословия и не умеют веселиться по-мирски.—Вообще не нужно бы вдаваться в суждение о монашествующих. Как целое сословие, и они могут подлежать общественному суду и в этом суде находить для себя полезные уроки: но они должны быть судимы без предубеждений,—так чтоб тут не таилась ненависть мирская к Духу Божию (Ин.15,18-19). Если нынешнее положение монастырей и монашествующих не соответствует своему высокому назначению и если таким образом необ­ходимы исправление и улучшение их: то это дело должно быть предоставлено не частным лицам и не мирянам, а Церкви и правительству.

 

 

Обращение с доверием к пастырям иноверным и пособия на иноверные церкви вместо своих

 

«По чуждем же (пастыре) не идут, но бежат от него» (Ин.10,5). Католического ксендза или протестантского пастора можно лишь в среде прочих иноверцев отличать особенным почтением за их звание, но не доверием в делах со­вести. Кто сам не имеет чего: тот как может послу­жить тем другому? У католиков и протестантов нет православия как в вере, так и в жизни: как же иметь духовное доверие к представителям-то их вероисповеданий? В протестантстве, например, или у немцев, можно видеть прекрасные христианские качества, именно: милостыню, миролюбие, уважение к ближнему и вообще доброту сердца. Но это качества христианина более внешние, развиваемые чтением евангелия. Высоких же духовных качеств, строгих же подвигов, или евангельского совершенства, в протестантах не увидите; потому что в вере их допущено множество послаблений, а главное—они лишены благодат­ной помощи, которая сообщается в таинствах и которая течет по прежнему обильными потоками только там, где есть законное священство,, где совершаются таинства, словом, в одной православной Церкви.—Равным образом несправедливо помогать иноверным церквам, оставляя свои; например, строить немецкую кирку, между тем как свой приходский храм разрушается;—жертвовать на миссии католические, когда свое миссионерское дело не обеспечено. Блуждал во тьме и оскорблял Бога некогда Миха, который приглашал к себе в дом то одного, то другого жреца, какие только попадались, щедро наполняя руки этих чуждых служителей веры своими подарками (Суд.17). Можно ли не чувствовать отвращения к примеру этого человека?

 

 

Назад к списку