Лжеучения нашего времени:

 

Лжеучения нашего времени

 

Сборник материалов из серии

«Троицкий благовестник»

 

 

 

 

 

 

 

Содержание

 

Демонический лик Кришны в свете христианского учения......................................................... 2

Современный индуизм и его отношение к христианству............................................................. 6

Что такое спиритизм........................................................................................................................ 23

Теософия и антропософия в понимании христианства............................................................... 37

«Богоискательство» и богоборчество Л. Н. Толстого.................................................................. 52

Лжеучение «свидетелей Иеговы».................................................................................................. 74

Лжеучение мормонов...................................................................................................................... 88

Приложение...................................................................................................................................... 97

 

 

 

Демонический лик Кришны
в свете христианского учения

Духи злобы поднебесной не перестают вести брань против Церкви Христовой, и борьба эта принимает все новые формы. С конца прошлого века началась пропаганда восточного язычества на территории православной России. Тактика индусов известна. Если они находят город, в котором поклоняются какому-либо божеству, то они говорят, что это божество – аватара[1] Вишну (Кришны), и, таким образом, внедряют свое учение еще в один народ. Не случайно индийский пантеон насчитывает уже три миллиона богов. Вот и в России появились провозвестники «новой» религии, которые проповедуют, что все существующее есть Бог, что все религии учат об одном и том же.

Первоисточником кришнаитства является книга Бхагавадгита (БхГ). В ней индусское божество Кришна убеждает воина Арджуну, что нет никакого греха в убийстве своих родственников в результате семейного раздора. Оказывается, греховной является привязанность к ним. Именно это «ложное эгоистическое чувство», привязанность к земному и жажда бытия заставляют человека рождаться вновь и вновь на земле, на которой «нет ничего благоприятного, где все неблагоприятно, потому что неблагоприятна сама материальная природа»[2]. В довершение к самому наставлению Кришна открывает Арджуне свой подлинный демонический облик[3], так что тот, потрясенный и духовно сломленный, соглашается вступить в битву, в которой истребляет свой знаменитый род.

Тогда же Кришна объясняет Арджуне науку служения «верховному божеству». Эту-то науку и распространяет «общество Кришны». Свами Прабхупада – основатель «общества» и толкователь БхГ, используя старинную тактику индусов, старается свести воедино учение Кришны и учение Христа. Он доказывает, что оба учения в общем-то одно и то же, а если они и отличаются, то разве лишь тем, что БхГ, как более древняя, является более истинной. Поэтому, чтобы быстрее добиться в духовной жизни совершенства, лучше, не откладывая, следовать БхГ. Действительно ли это «одно и то же», нам и предстоит узнать.

Прежде всего, Свами указывает на сходство в созвучии имен Христос – Кришна, находя, что они исходят от одного корня. Но утверждать так можно только по невежеству. Слово «Христос» есть греческий перевод с еврейского «машиах», что значит «помазанник». И если о Христе в Евангелии говорится, что Он был Свет истинный (Ин. 1, 9), то слово «кришна» на санскрите означает «черный», указывает на цвет своего обладателя, который был «подобен грозовой туче»[4]. Что же общего между светом и тьмой?

В подтверждение истинности своего учения кришнаиты указывают на его древность: согласно преданию, этому учению пять тысяч лет. Но действительно ли все то истинно, что древнее? В глубокой древности почти все человечество было погружено во мрак идолопоклонства. Истинные понятия о Боге сохранились среди многих праведников, пока, наконец, через пророка Моисея еврейскому народу не был дан Богом Закон, который подготовил пришествие в мир Сына Божия, открывшего полноту Божественной истины. Если Закон клеймит идолопоклонство как служение бесам (1 Кор. 10, 20), то Кришна совсем не возражает против поклонения другим божествам. Наоборот, он говорит: «Тот, кто служит другим богам и поклоняется им с верою, в действительности поклоняется мне»[5], но если кто-то вкушает пищу, не предложенную идолам в жертву, то такую пищу он считает греховной. Вкушение же идоложертвенной пищи, по его мнению, «очищает и спасает» людей, приводя их к освобождению от «материального» плена[6].

Учению о значении вкушения пищи в деле спасения в обществе кришнаитов, вообще, отводится большое место. Человек «оскверняется» не только тогда, когда не приносит пищу «богам», но и тогда, когда вкушает ее несвежую или когда она животного происхождения, а также если пьет возбуждающие напитки. Сознание такого человека никогда не сможет стать чистым, отрешенным и «реализованным». Свами пытается доказать, что и Библия учит тому же, но христиане не понимают ее правильно. Хотя заповедь не убий была дана людям для людей, он утверждает, что она распространяется и на животных. Но он или не знает Священного Писания, или лукавит, а в Писании ясно сказано Богом: все звери земные, все птицы небесные, все, что движется на земле, все рыбы морские... все движущееся будет вам в пищу (Быт. 9, 1-3). Христос учит, что никакая пища не оскверняет человека. Оскверняет человека то, что исходит из его сердца – злые помыслы (Мф. 15, 19).

Нравственность кришнаитов основывается на учении о перевоплощении душ, на которое в Библии нет даже и намека. Чтобы спасти положение, Прабхупада утверждает, что святой Иоанн Предтеча – это перевоплотившийся пророк Илия, согласно словам Христа: если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти (Мф. 11, 14). Однако Господь имел в виду, что святой Иоанн был в силе и духе Илии (Лк. 1, 17). И действительно, чтобы святому Илии перевоплотиться, его душа должна была покинуть свое тело, но каждый, кто хотя бы раз читал Библию, знает, что пророк Илия никогда не покидал своего тела, будучи прямо с ним вознесен на Небо (4 Цар. 2, 11, 17). В Священном Писании ясно говорится, что по смерти уже не будет никаких перевоплощений: человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9, 27). Каждый получит воздаяние соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2 Кор. 5, 10). И воздаяние это будет вечным (Мф. 3, 12. Откр. 14, 11 и др.). Таким образом, и здесь приходится признать, что между христианством и учением кришнаитов нет ничего общего.

Господь Иисус Христос о лукавых учителях говорит: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7, 16). Каковы же плоды жизни в кришнаитстве? Каким должен стать человек, исполнивший все предписания БхГ? Только тот, «кто одинаково взирает на счастье и несчастье, кто не радуется, не ненавидит, покинувший хорошее и нехорошее, кто отказался от сына, жены, дома и прочего, кто не испытывает удовольствия от общества людей, кто остается безучастным в стороне и не шевелится, кто покинул все понимания, кого мало волнуют такие происшествия, как болезнь, нужда и даже смерть любимых родственников, утверждавшийся в Брахмо (Кришне), только тот достоин бессмертия, только тот входит в мое бытие»[7]. Таким образом, человек должен стать совершенно безразличным к ближним и к самому себе. Апостолы Христовы, напротив, наставляют, если кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного (1 Тим. 5, 8). Кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, – как пребывает в том любовь Божия? (1 Ин. 3, 17). Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога... Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь (1 Ин. 4, 7-8), пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (1 Ин. 4, 16). Евангелие учит, что человек достигает духовного совершенства в соединении с Богом и ближними. Кришнаитство – это путь самоуверенности и холодного бессердечия, превращающий человека в бесчувственный мысленный аппарат, путь духовного и нравственного самоубийства. Не случайно сам Кришна признает, что его учение производит на человека действие яда[8], и поэтому советует не открывать сразу всю правду учения человеку, «еще привыкшему ставить перед собой земные цели», но, лишь постепенно расширяя эти цели, приводить его к «знанию». Важно помнить вышеприведенные общие наставления и не прельщаться такими частными утверждениями, как, например, следующие: йог – это человек «без ненависти к существам, милосердный, сострадательный»[9]; занимающиеся этим учением «постоянно обо мне (Кришне) беседуют, ублажаются и радуются»[10]. Сердце образцового йога вряд ли может проявлять милосердие и сострадание или радоваться успеху ближних. Ведь это противоречило бы самой концепции спасения по БхГ. Человек, испытывающий привязанность к чему-либо на земле, неминуемо должен будет «возродиться» вновь. Как «неспасительный» элемент, любовь к ближнему должна быть исключена из практики совершенных, но в то же время о сострадании можно говорить новичкам, еще не знающим всего. Вот почему для кришнаита один и тот же факт на разных уровнях «сознания» может быть и святой обязанностью, и тяжким грехом.

Как сообщает Прабхупада, Арджуна отказался следовать данной системе. Зато в XVI веке нашелся человек, возродивший ее. Это был некий Шри Чайтанья. Он решается полностью посвятить себя системе, несмотря на то, что его молодая жена и престарелая мать остаются без поддержки[11]. Вообще не любя женщин, он учил: «Лучше сразу покончить с собой, чем соблазняться ими» – и принимал в школу только мужчин. Известный индолог Н.Р. Гусева пишет: «В кругу учеников он воспроизводил развратные сцены любовных игр Кришны с пастушками, призывая их представить, что они – пастушки, стремящиеся к слиянию с Кришной»[12]. Прабхупада тоже сообщает, что ночи и дни они проводили за разговорами о «божественном», прерывая их лишь танцами, поцелуями и объятиями, при этом участники испытывали «трансцендентальный» экстаз[13].

Ближе к нашему времени Прабхупада вынужден был основаться в Америке. Здесь он организовал свое «общество», средства на которое были получены от местных миллионеров. В отличие от Чайтаньи он более либерален, в его окружении уже можно встретить женщин. «К своим последователям, – пишет Гусева, – он предъявляет классические для индийских святых требования: отойти от всякой общественно полезной деятельности, забыв о насущных требованиях своей страны и своего народа, и проводить дни в украшении молитвенных домов и пении мантр»[14]. При обращении к его «просветительским» трудам можно найти, что, оказывается, люди даром теряют время, проявляя чрезмерную привязанность к семье, обществу, стране; тот, кто, отбросив любые привязанности, вступает на этот путь, больше ничего уже никому не должен, ибо «преданный», служащий Кришне, тем самым исполняет и все остальные обязанности, находится выше любой материальной критики. Ученику надлежит отныне только читать мантры, созерцая при этом эротические игры Кришны с пастушками. На основании наблюдений следует признать, что «преданный», читая мантру, погружается в такой чувственный транс, что его действительно перестает волновать все окружающее. Он начинает «чувствовать» Кришну. И тут Прабхупада вдруг «расширяет» указания: «Находясь в сознании Кришны, «преданный» непосредственно общается с ним и может понять все его указания»[15]. Если Кришна захочет, «преданный» может совершить любое действие, даже нежелательное с обычной точки зрения (с. 158), а если возникнет нежелание выполнить строгий приказ, то такое нежелание следует подавить (с. 196), так как естественное и изначальное состояние живого существа заключается в том, что оно выполняет приказы, «идущие сверху» (с. 303). Следует отметить, что «сознание Кришны», как видно, рассчитывает на то, чтобы превратить человека в орудие чьей-то воли, и, очевидно, злой воли. Не случайно в качестве назидательного примера Свами приводит Арджуну: тот «не хотел убивать членов своей семьи, но когда он понял, что они были препятствиями на пути к сознанию Кришны, то последовал его указаниям (с. 616), поскольку «преданный» уже не ответствен за свои действия (с. 761) и ему нет необходимости думать о своих прошлых греховных поступках, так как Кришна полностью берет на себя заботу о них (с. 588), и такое видение есть истинное видение. Если человек сумеет развить в себе такой трансцендентальный взгляд, то он достигает того же уровня, что и Кришна». Кришнаит может делать все, что ему угодно. Даже лишив кого-нибудь жизни, он не несет за это никакой моральной ответственности, потому что он следовал указаниям Кришны. «Да! – учит Прабхупада, – все мы предназначены для того, чтобы удовлетворять Кришну, которого не беспокоят ни праведные, ни греховные действия, ему нужно только любовное служение и ничего больше, потому что вступление в высшие обители обеспечивается преданным служением». Выходит, что по БхГ разрешается любое преступление в обмен на преданность Кришне, поэтому кришнаиты запрещены в некоторых странах как опасная секта.

Для Бога христианского мерзок всякий кланяющийся Ему с нечистым сердцем и руками. Примирить с Богом такого человека может только одно – всецелое искреннее покаяние, раскаяние в содеянном зле. Но слова «покаяние» нет в БхГ. Удивительно, что при таком различии учений Прабхупада все же дерзает утверждать, что Библия и БхГ учат одному и тому же. «Бог, дающий откровения, есть один и тот же, – объясняет Свами, – просто иногда он дает искаженное учение для заблуждения грешников. Оказывается, Кришна, когда надо, может быть более вероломным, чем любой простой человек, и если он захочет обмануть человека, то никто не сможет превзойти его в коварстве» (с. 520). Однако с христианской точки зрения такое заявление есть хула на Бога, потому что праведен Господь... и нет неправды в Нем (Пс. 91, 16). Не обманывает ли Кришна, не требуя от людей праведности, но обещая блаженство и знание в обмен за преданность? Как ни странно, то же самое когда-то обещал прародителям диавол в Раю. Известно ли кришнаитам, кто такие демоны? Они считают, что никаких демонов не существует. Демоны – это просто наиболее отвратительные представители человечества. Если все же признать, что злые духи существуют, то, согласно индийскому пантеистическому воззрению, что Бог – во всем, их следует считать божественными существами и их внушения принимать как божественные. Однако, по учению отцов Церкви, общение с падшими духами гибельно для человека. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Духи падшие... чтобы удобнее содержать нас в плену, стараются соделать и себя и свои цепи для нас незаметными. Если же они и открывают себя, то открывают для того, чтобы укрепить свое владычество над нами»[16], что, как видим, и случилось с Арджуной. В одном из мест БхГ Кришна, давая Арджуне понять, кто он такой, называет имена, которые могут принадлежать только падшим духам, и тем самым как бы нечаянно приоткрывает свою сущность. Арджуна принял злого духа за Бога, подчинил свою волю диаволу и, помрачившись умом, истребил весь свой знаменитый род. Святой евангелист Иоанн Богослов предупреждает: «Возлюбленные! Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4, 1), – потому что сам сатана принимает вид Ангела света (2 Кор. 11, 14). Господь наш Иисус Христос наставляет, что диавол был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины, когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи (Ин. 8, 44). Да и может ли быть Богом Кришна, который, согласно басням кришнаитов, свою жизнь проводил в разврате, подстрекал к убийствам, был вероломным и коварным? (с. 520). Он преподавал такое учение, в котором добрые устремления человеческой души считаются греховными, грехи же разрешаются, и даже вменяются в обязанность, если этого требует сам Кришна, где под личиной равнодушия проглядывает дьявольская ненависть ко всему творению Божию.

Тогда, когда весь мир давно уже просветился светом Евангелия, последователи «сознания Кришны» еще находятся на уровне «сознания» древних идолопоклонников, служивших бесам и плоти. Но на то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола (1 Ин. 3, 8) и основать Свою Святую Церковь, в которой содержатся спасительные истины о Боге. Свет Христовой веры разогнал глубокую тьму идолопоклонства, однако не все народы пожелали откликнуться на Божественный призыв.

Предчувствуя приближение конца времен, духи злобы поднебесной напрягают все силы, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Слуги князей века сего финансируют различные расплодившиеся по всему миру и у нас, в России, языческие школы и секты. Нам, христианам, надо быть осторожными и бдительными в это сложное и смутное время, чтобы не попасть в сети гибельной для души доктрины и не пополнить собой число тех, о которых писал еще святой Апостол Павел: «Дух же ясно говорит, что... отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей... осквернены и ум их, и совесть... Они говорят, что знают Бога... будучи... неспособны ни к какому доброму делу... но конец их будет по делам их!» (1 Тим. 4, 1-2. Тит. 1, 15-16. 2 Кор. 11, 15).

 

Современный индуизм
и его отношение к христианству

 

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их.

(Мф.7, 15-16)

 

В конце прошлого столетия индуизм начал стремительно распространяться среди христианских народов Америки и Европы. Проводниками индуистских учений в России явились различные теософские, антропософские и оккультные общества. В последние десятилетия вновь усиливается натиск восточных религий на Святую Русь. Мы с ужасом наблюдаем, как десятки тысяч наших соотечественников рабски простираются перед языческими кумирами (и их проповедниками), совершают жертвоприношения, воскурения и возлияния. Каким образом это древнее язычество нашло для себя благоприятную среду там, где раньше обильные плоды приносила Христова вера?

Рассматривая причины успеха индуизма на американском континенте, защитник Православия иеромонах Серафим (Роуз) отмечает, что учителям индуизма удалось внушить американцам, будто между христианством и брахманизмом[17] нет существенных различий. Для индуистов все религии едины («Бог, в конце концов, – един»), и изучение различных способов поклонения Богу якобы способствует взаимопониманию и взаимообогащению.  На самом деле у христиан и индуистов совершенно различное понимание истин веры. «Человек – вот наш бог» (Свами Вивекананда). Одной этой фразы достаточно, чтобы почувствовать ту пропасть, которая разделяет христианство и индуизм. Последний пытается приучить человека мыслить себя равным, тождественным Божественному Абсолюту. Подобную же мысль внушал некогда лукавый змий нашим прародителям: «Будете, как боги...» Христианство, напротив, учит, что человек – не Бог, но создан по образу Божию. Однако этот образ омрачен в нас падением Адама и нашими личными грехами, поэтому мы нуждаемся в покаянии и в спасении. Плодом покаяния является добродетель смирения, без которого нет спасения. Приидите ... и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем: и найдете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Смирение – высшая христианская добродетель – несовместимо с гордым самомнением учителей индуизма.

Гордость свидетельствует о плотском устроении души и не позволяет ей постичь глубину Премудрости Божией. Поэтому, когда к лидерам национально-освободительного движения Индии (Ганди, Неру и др.), получившим высшее образование в ведущих колледжах Англии, христианские миссионеры обратились с предложением принять христианство, то получили категорический отказ. «Высокомудрые» индийцы предпочли прозябать либо в нелепом языческом многобожии, либо в упорном атеизме. Сыны века сего не приемлют света Христова, ибо возлюбили больше тьму.

Соблазн увлечения язычеством был силен и в древнехристианской Церкви. Поэтому, обращаясь к общине в Колоссах, Апостол Павел пишет: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу; ибо в Нем обитает вся полнота Божества телесно, и вы имеете полноту в Нем...» (Кол. 2, 8-10).

Завоеванный индуизмом Запад

В 1893 году в «Парламенте Религий» в Чикаго появился никому не известный монах-индуист. Это был Свами Вивекананда. Он произвел ошеломляющее впечатление на всех, кто его слушал, как своим видом – в тюрбане, в одеждах оранжевого и алого цветов, – так и тем, что говорил. Светское общество Бостона и Нью-Йорка немедленно сделало его своим «львом». Гарвардские философы поддались общему настроению. Немного времени прошло, как он сплотил прочное ядро учеников, поддерживающих его и его грандиозную мечту: обратить западный мир в индуизм, а более конкретно – в учение Веданты. Но это было только частью задачи Вивекананды. Более важно было влить ведантистские идеи в кровеносную систему академического мышления. Целью Вивекананды стало широкое распространение этих идей. Для него было неважно, сразу ли завоюет авторитет учение индуизма или нет, главное – чтобы учение Веданты стало известно всем и каждому. Он часто повторял: «Стучитесь в каждую дверь. Твердите каждому, что он – божествен».

Деятельность Свами Вивекананды имела потрясающий успех. Последователями его учения стали самые широкие круги западного общества, в том числе интеллигенция: писатели, ученые и др. Особенно сильному влиянию идей индуизма поддалась Римско-Католическая Церковь. В 1968 году отмечалось 75-летие миссионерской деятельности Вивекананды на Западе. К этой дате был приурочен Симпозиум Религий, организованный чикагским обществом Веданты имени Вивекананды. Римский католицизм представлял доминиканский богослов из университета святого Павла отец Роберт Кэмбл. Открыл собрание Свами Бхашьянанда, прочитав послания с пожеланиями добра от трех выдающихся деятелей. Второе из этих посланий было от американского кардинала.

Послеобеденное заседание открыл отец Кэмбл докладом о конфликте в современном католицизме между традиционализмом и модернизмом. Он сказал: «Проводившиеся в моем университете опросы студентов-католиков доказали, что за последние пять-шесть лет наблюдается заметный сдвиг в сторону либеральных взглядов. Я знаю, что великий Свами Вивекананда сам одобрил бы большинство тенденций в направлении либерального христианства». Отец Кэмбл, как видно, и не догадывался, что упомянутые им модернистские доктрины не имеют ничего общего с христианством, что это самая простая и чистейшая философия Веданты.

Чтобы не быть голословными, приведем высказывания отца Кэмбла, сформулированные им в виде пяти принципов[18].

1. Об истине: «Истина – вещь относительная, доктрины и догмы (о природе Бога, о том, как должен жить человек, о загробной жизни) – не застывшие истины, они меняются, и мы подходим к тому пункту, когда мы отрицаем некоторые вещи, которые мы прежде утверждали как священные истины».

2. О Боге: «Иисус – Божествен, верно, но ведь и каждый из нас может быть божественным. Собственно говоря, по многим пунктам, я думаю, вы обнаружите, что взгляды либеральных христиан постепенно сближаются с Востоком в большей части философских воззрений – как в концепции безличного Бога, так и в утверждении, что все мы божественны».

3. О первородном грехе: «Это понятие весьма неприятно для либерального христианства, которое считает, что человек может совершенствоваться при помощи обучения и должного воспитания».

4. О мире: «Либералы утверждают, что мир можно сделать лучше и что мы должны посвятить себя построению более гуманного общества, вместо того чтобы стремиться попасть на Небо».

5. О других религиях: «Либеральная группа говорит: «Не тревожьтесь о таких старомодных вопросах, как поиски новообращенных и прочее, давайте создавать лучшие отношения с другими религиями».

Так высказывается отец Кэмбл от лица католиков-модернистов.

Нетрудно заметить, что эти пять принципов совершенно несовместимы с христианским вероучением. Прокомментируем кратко каждый из них.

1. Христианство всегда признавало, что Бог есть Абсолютная Истина. Он открывается человечеству во Христе (Который Сам заявил о Себе, что Он – Истина (Ин. 14, 6) и во Святом Духе (называемом в Евангелии Духом Истины (Ин. 15, 26). Христианство (точнее сказать, Православие) всегда признавало, что те истины, которые необходимо знать человеку для спасения (о Боге, о мире, о самом себе), во всей полноте и неискаженности хранятся в Церкви, которая называется столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15). Утверждать, что нет Абсолютной Истины, – это все равно, что утверждать, что нет Бога, нет Христа, нет Святого Духа, нет Церкви. Совместимо ли это с христианством?

2. Христианство учит, что между Христом и всяким другим человеком – принципиальное различие. Христос – не просто человек. Он – Воплотившийся Бог, Единородный Сын Божий, Богочеловек. Всякий другой человек может стать лишь богом по благодати, то есть приобщиться к Божественной жизни лишь с помощью Христа. Христос – наш Творец, Промыслитель и Судия, тогда как всякий другой человек – творение, которое не может существовать без высшего Промысла о нем и которое даст отчет за свою жизнь, то есть будет судимо на Страшном Суде. Поэтому ставить знак равенства между Божественностью Христа и «божественностью» каждого человека – это значит отрицать, что Христос – Воплотившийся Бог (Творец, Промыслитель и Судия). А это тезис антихристианства.

3. Тезис о первородном грехе направлен против христианского учения о спасении. Согласно этому учению, человечество поражено грехом «под корень»: всякий человек уже в силу самого рождения отравлен ядом греха и потому подлежит смерти и не может войти в Царство Небесное. То есть никакой человек не может спастись сам никаким обучением и воспитанием. Только извне, от Всемогущего Бога, может прийти к нему Спаситель и только Такой, Который Сам чужд всякого греха, в том числе и первородного (именно по этой причине Христос и родился от Девы, а не путем брака). Понятно, что если отрицать первородный грех – тогда и Спаситель не нужен!

4. Идея о построении «гуманного общества» поворачивает цель христианства на 180°. В Евангелии сказано, что нужно искать Царства Божия, и тогда все остальное приложится (Мф. 6, 33), а модернисты предлагают, наоборот, устроиться на земле получше, вопреки многочисленным указаниям Писания, не обещающего христианам земного благоденствия (см., например, 2 Тим. 3, 12).

5. Вопрос о других религиях – это вопрос о единственности истины. Если истина есть, она может быть только одна, соответственно, и истинная религия – только одна. А остальные религии могут быть только ложными! Что же может получиться хорошего из смеси истины и лжи? Отсюда ясно, что к объединению с другими религиями может стремиться только ложная религия, ибо видов лжи действительно много. Христианству же подобное стремление в принципе чуждо, ибо оно обладает полнотой истины (имеется в виду, конечно, неискаженное христианство, то есть Православие).

Таким образом, для всякого, кто хоть сколько-нибудь знаком с христианством, ясно, что в этих «пяти принципах» христианское вероучение искажено до полной противоположности. В них Христос перестает быть Путем, Истиной и Жизнью; спастись, оказывается, можно и без Него, самому человеку, да и спасение-то состоит в том, чтобы получше устроиться на земле, зачем стремиться в Царство Небесное!

Такой решительный поворот к индуизму, наверное, и обусловил эффективный успех последнего, успех Свами Вивекананды, или силы, двигающей им. Она окончательно расправилась с самой многочисленной и весьма могущественной христианской организацией, располагающей колоссальными материальными средствами и великолепно налаженной структурой. Образно говоря, сторожевые псы католицизма приняли вора за друга своего хозяина, и дом был ограблен у них на глазах. Вор сказал: «Давайте установим взаимопонимание всех вер», и его пропустили в ворота. Это была такая простая уловка!.. Христианские индуисты (Свами Вивекананда) просто пересказали философию Веданты, пользуясь христианской терминологией. А вот индуистским христианам (католикам-модернистам) пришлось расширить свою религию, включить в нее индуизм, и получился неоиндуизм. Тогда истина неизбежно превратилась в заблуждение, а заблуждение – в истину.

Увы, кое-кто хотел бы ввести и Православную Церковь в этот опустошенный дом. Но пусть модернисты вспомнят слова пророка Исаии: горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое – горьким! Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою! (Ис. 5, 20-21).

Чем привлекает индуизм?

В качестве ответа на этот вопрос приведем признания одной американки, которая, начав в старших классах школы в католическом монастыре, 20 лет занималась практическим индуизмом, пока, наконец, по милости Божией, не обратилась в православную веру.

«Заманчивость индуизма, – сообщила она, – играет всеми оттенками спектра: там есть все соблазнительное для любого чувства, привлекательное для любой слабости, но особенно – для гордыни. И я, будучи чрезвычайно гордой даже в шестнадцать лет, пала жертвой именно этих приманок. Я не могла справиться с проблемами первородного греха, ада и вечных мук. До приезда в монастырь я их вообще не принимала всерьез. Тогда Свами дал мне интеллектуально удовлетворительные догмы. Ад, как казалось, представлял собой только временное состояние души, навлеченное нашей собственной дурной кармой (прошлыми деяниями) в этой или в прошлой жизни. И, разумеется, конечная причина не могла иметь бесконечных последствий. Первородный грех был чудесным образом превращен в первородную божественность. Это было мое прирожденное право, и ничто, что бы я ни сделала, не могло отменить этот великолепный исход. Я была божественна. Я была бог: "Бесконечный сновидец, видящий конечные сны"».

Что же касается проблемы мук, индуистская философия (Веданта) дает поистине элегантную систему, которая легко расправляется с этим вопросом. В двух словах, боль – это «майя», или иллюзия. Она в реальности не существует, более того, адвайтист[19] может доказать это.

В вопросе спасения индуизм опирается на следующее вполне естественное заблуждение: человек может стать совершеннее через обучение (в их терминологии – «система гуру») и через «эволюцию» (постоянное прогрессивное развитие человека в духовном плане). Доказательства приводятся с точки зрения относительности культуры; в наше время эта точка зрения стала настолько почитаемой, что считается поистине грехом (среди тех, кто не верит в грех) сомневаться в относительности чего бы то ни было. Что может быть разумнее того, что разные нации и народы поклоняются Богу по-разному? Бог, в конце концов, – всегда Бог. А разные формы поклонения ведут лишь к общему религиозному «обогащению».

Но, может быть, главное, убедительное и привлекательное положение индуизма – прагматизм. Вся философская конструкция индуизма опирается на практические религиозные конструкции, которые ученик получает от своего гуру. С помощью этих практических упражнений ученик должен на собственном опыте убедиться в истинности индуистской философии. Ничто не должно быть принято на веру. И, вопреки общему представлению, там нет никаких тайн – только громадное количество эзотерических[20] знаний, так что попросту нет и никакой надобности в вере. Вам говорят: «Попробуйте – и убедитесь, что это действует». Такой прагматический подход в высшей степени соблазнителен для западного склада ума: он кажется таким «научным»! Но почти каждый ученик сразу же впадает в некую логическую ошибку: если упражнения действуют (а они действуют), он верит, что система верна и, соответственно, доброкачественна. Но это, разумеется, не вытекает одно из другого. Единственное, что можно утверждать: если упражнения действуют, значит, они действуют. Однако, если эта логическая ошибка допускается, вы можете понять, какая малая толика психического опыта может стать для несчастного ученика весьма убедительной!

Эта мысль приводит нас к последнему соблазну, о котором хочется упомянуть, – к «духовным опытам» индуистов. По своему происхождению они – психические и, можно сказать, представляют собой диавольские наваждения. Но кто из практикующих в индуизме имеет хоть какое-нибудь средство отличить заблуждение от истинного духовного переживания? У них нет меры вещей. Однако не подумайте, что то, что они видят, слышат, обоняют и осязают в своих опытах, – всего-навсего простое умственное заблуждение. Это не так. Это то, что наше православное предание называет прелестью, то есть лестью (обманом) в высшей степени. Это очень важное слово, потому что оно точно характеризует состояние, в котором пребывает человек, переживающий индуистские «духовные опыты». В английском языке нет точного перевода слова «прелесть». Оно охватывает все виды ложных духовных опытов – от простой иллюзии и обмана до настоящей одержимости. В каждом случае подделка принимается за истину, а общий результат всего этого – раздувание гордыни. Теплое, приятное ощущение особой собственной значительности охватывает человека, находящегося в прелести, и оно вознаграждает его за все его аскетические подвиги и страдания.

Таким образом, основная причина привлекательности индуизма заключается в том, что он льстит человеку: льстит его разуму, извращая и перетолковывая в угоду ему слишком «жесткие» истины христианства; льстит его чувствам, предлагая особые, «духовные», ощущения и переживания; а главное – льстит человеческой гордыне, которая под влиянием этой лести развивается до чудовищных размеров. Тем самым получается результат, прямо противоположный тому, что достигается в христианстве. Вместо христианского смирения, которое сознает, что без Христа нельзя делать ничего истинно доброго (Ин. 15, 5), что сила Божия совершается в немощи человеческой (2 Кор. 12, 9), индуизм горделиво утверждает, что спасение человека – дело рук самого человека. Вивекананда выразил это так: «Кто может прийти на помощь Бесконечному? Даже рука, протянутая тебе из тьмы, должна быть твоей собственной рукой».

Если христианство говорит об узком пути, ведущем в Жизнь Вечную, о послушании Церкви, о подчинении заповедям Евангелия, то индуизм, наоборот, предлагает вполне комфортабельный широкий путь. Веданта провозглашает полную свободу для каждой души быть самой собой. Она отвергает какое бы то ни было различие между священным и мирским: это только разные способы выражения ее единственной истины, а единственная цель всякой религии – угодить прихотям любого темперамента, дать бога и обряды, подходящие для каждого. Другими словами, любая религия дает возможность «делать свое собственное дело» – не угождать Богу (как в христианстве), а угождать самому себе. Не прямой ли это отказ от Бога во имя низкой языческой самости?..

Впрочем, как и всякая ложь, индуизм, много обещая человеку, не выполняет своих обещаний: обещая свободу, делает его рабом страстей и диавола. В чем это проявляется конкретно, рассказывается в следующих разделах.

Что означает принцип «равенства религий»

Когда в конце XIX века в Америке были организованы первые общества Веданты, усилия прежде всего были направлены на то, чтобы доказать, что нет никакой реальной разницы между индуизмом и христианством; что между ними не только нет никаких разногласий, но что хороший христианин с помощью индуизма должен стать лучшим христианином, ибо, изучая и практикуя индуизм, он может познать истинное христианство. В своих ранних лекциях Свами Вивекананда пытался показать, что понятия, присущие только христианству, – Логос и Крест – в действительности ведут свое происхождение из Индии. А идеи, которые, как кажется, присущи только индуизму, – перевоплощение, переселение душ и «самадхи» (транс) – можно найти и в христианских писаниях (при условии их правильного истолкования).

Для современного индуизма такая приспособляемость – весьма характерный прием. Вивекананда был достаточно предусмотрителен, чтобы понять, что учение Веданты в чистом виде – «с подачи» не увлечет за собой христиан. И чтобы не оттолкнуть, а привлечь к индуизму западное общество, Свами старался везде и всюду пропагандировать принцип равенства всех религий. Он говорил: «Не надо спорить! Все религии истинны. Различия кроются лишь в уровнях истинности». Как говорил Вивекананда, «человек не идет от заблуждения к истине, а поднимается от истины к истине, от истины, которая ниже, к истине, которая выше. Сегодняшняя материя – дух будущего. Сегодняшний червь – завтрашний бог».

Этот принцип «уровней истины» представляет собой прекрасный мост к объединению индуизма с любой религией. Как сказал сам Свами, «коль скоро одна религия истинна, и все остальные должны быть тоже истинны. Так что вера индуизма настолько же ваша, как и моя. Мы, индуисты, не просто терпим, мы объединяемся с каждой религией, молясь в мечети с магометанами, поклоняясь огню с зороастрийцами, преклоняя колени перед крестом – с христианами. Мы знаем, что все религии, от самого низкого фетишизма до самого высокого поклонения Абсолюту, – это всего-навсего различные попытки человеческой души постигнуть и осознать Бесконечное. Так что мы собираем все эти цветы и, связав их вместе нитью любви, создаем из них дивный букет поклонения».

Казалось бы, какой прекрасный принцип? Разве не к тому же стремится все человечество – к миру и взаимопониманию? Разве не в этом видит свою задачу и христианство – во всеобщей гармонии и любви? Но не будем спешить с выводами!.. Присмотримся поближе, что же кроется на самом деле под заманчивой этикеткой «равноправия религий».

«Да, все религии истинны, – утверждает Вивекананда, – но... Веданта – это самая высшая истина». Другими словами, все религии – это только ступени к одной, наивысшей, религии – Адвайты Веданты. Вивекананда особенно презрительно относился к христианству, которое в лучшем случае считал «низкой истиной» – дуалистической (двойственной) истиной. В частной беседе он заметил, что только трус подставляет другую щеку. И что бы он ни говорил о других религиях, он неизменно возвращался к необходимости Адвайты Веданты. «Искусство, наука и религия, – говорил он, – это только лишь три различных способа выражения единственной истины. Но, чтобы понять это, нам нужна теория Адвайты».

Таким образом, на поверку выясняется, что пропагандисты индуизма понимают равенство религий в выгодном для себя смысле: любую другую религию они считают лишь частным случаем своей, а свою – универсальной, способной объединить все религии. Ясно, к чему приведет, если кто-то (скажем, христианин или мусульманин) признает этот принцип верным. Тогда получится, что человеку легче отказаться от своей религии (христианства или ислама) и принять индуизм: ведь это то же самое, только лучше!

Вот как принцип мнимого равноправия религий становится для индуистских миссионеров средством обращения простаков-иноверцев в свою религию.

Война догматов

Особенно сильным нападкам со стороны индуистов подвергается учение Христа. Тех, кто попадает к ним в руки, учителя индуизма стараются воспитать так, чтобы их ученики как можно меньше знали и вспоминали о христианстве. Приведем снова воспоминания американки, 20 лет проходившей школу практического индуизма.

«Мой гуру держал под контролем все мои действия, и все это время я была буквально «затворницей», хотя и в миру. Суровые запреты Свами помешали мне читать христианские книги и разговаривать с христианами. Несмотря на все их претенциозные разглагольствования о том, что все религии истинны, Свами знает, что Христос – их возмездие. Так что в течение двадцати лет я была полностью погружена в изучение восточной философии и практическое изучение ее дисциплин. Мой гуру приказал мне получить ученую степень по философии и антропологии, но это были только побочные занятия, которые заполняли время между важными событиями моей жизни: временем, проведенным с Свами, и временем, потраченным на обучение и практику Веданты».

Тех же, кто еще не попал в плен индуистских идей, учителя с Востока стараются, как уже сказано выше, привлечь к ним, обращая внимание на сходство индуизма с христианством. Сходство, разумеется, мнимое, чисто внешнее, и не идет дальше поверхностных аналогий.

Например, между христианской Троицей и триадой индийских божеств (Брахма, Вишну, Шива) – различие принципиальное. Христианский догмат веры утверждает истину, непостижимую для рассудка: Бог существует в Трех Лицах при полном единстве существа, тогда как индуистская триада – это вполне обычные три отдельные индивидуума. К тому же и само число «три» здесь совсем не обязательно: некоторые ветви индуизма сокращают «троицу» до «двоицы», отводя Брахме подчиненную роль; другие, наоборот, добавляют четвертое божество, например Кришну[21].

Или возьмем идею воплощения. В христианстве Бог становится человеком вполне истинно, так сказать, на самом деле и не на время, а навсегда воспринимает человеческое естество. В индуизме же, как и во всех языческих религиях, воплощения божества – это скорее игра, маски, которые божество надевает и меняет одну за другой.

Но, пожалуй, самый характерный пример чисто внешнего сходства христианства и индуизма при полной противоположности их сути – идея Креста. В индуизме это просто распространенный символ (как тут не вспомнить печально известную нацистскую свастику!), похожий по внешнему начертанию на христианский крест. Но сама христианская идея Креста – идея искупительных страданий, идея Жертвы, которую приносит Воплотившийся Бог Христос за грехи всех людей, ради которой Он и воплощается в человеческое естество, смиряясь до положения раба, – эта идея абсолютно чужда индуизму. Ни один из основателей многочисленных течений индуизма не оказался способным к тому, что сделал Христос: взойти на крест, пострадать и умереть за своих последователей.

Таким образом, несомненно можно утверждать, что проповедники индуизма «передергивают» факты и изменяют понятия, когда пытаются найти христианские догматы в своем учении. Но столь же несомненна несостоятельность обратного, когда они стараются свои языческие учения обнаружить в христианстве. Например, учение о «переселении душ», по их утверждению, содержится и в Евангелии: в том месте, где об Иоанне Крестителе говорится как об Илии, который уже пришел (Мф. 17, 12-13). Понятно, что это «толкование» совершенно произвольно и противоречит церковному пониманию данного текста, согласно которому Иоанн Креститель и Илия имеют сходство в своем служении: один из них – Предтеча Первого Пришествия Христова, а другой – Второго Пришествия (перед Страшным Судом). Поэтому об Иоанне Крестителе и сказано, что он действует в духе и силе Илии (Лк. 1, 17), но это – две разные личности. К тому же учение о «переселении душ» вполне недвусмысленно осуждено на Пятом Вселенском Соборе, где сказано: «Церковь, наученная Божественными Писаниями, утверждает, что душа творится вместе с телом (т.е. в момент зачатия. – Ред.), а не так, что одно прежде, а другое после».

Итак, по сути, между христианством и индуизмом нет ничего общего. Более того, можно решительно утверждать, что они противоположны. В основе христианства – личный Бог, ставший человеком, – Богочеловек Иисус Христос, и именно Он – Спаситель всех человеков. В основе индуизма – безличное божество, и каждый человек способен спастись сам, становясь человекобогом. Как откровенно признался Вивекананда, «мы, индийцы, в конечном счете – человекопоклонники. Наш бог – это человек!»

Почему же все-таки многие люди ловятся на приманки индуизма? Неужели они не замечают столь резких различий между вероучениями христиан и языческого по своей сути Востока? Увы, да. Одну из причин столь печальной духовной слепоты мы уже упоминали: индуизм льстит человеческой гордыне, он не требует того, к чему призывает христианство и без чего оно немыслимо: смирения, сознания собственной беспомощности в борьбе со злом, гнездящимся внутри самого человека.

Впрочем, есть и другая причина, благодаря которой пропагандисты индуизма добиваются успеха среди христиан, это – религиозное невежество. К сожалению, мало кто из именующих себя христианами сколько-нибудь основательно знаком с истинами своей веры. Более того, в просторечии «догма» – термин, произносимый с оттенком презрения. Это презрение не может зародиться у того, кто знает, что речь идет о самом драгоценном наследии Церкви. Однако коль скоро такое недоброе мнение закрепилось, робкие люди, которые никогда не хотят быть причисленными к чему-то непопулярному, начали говорить о «застывшей догме» со скрытым, но вполне определенным оттенком неодобрения. Это пренебрежительное отношение к вероучению было незаметно насаждено «свободомыслящими» критиками, которые или не знают, что в догматах заключена сама суть христианства, или попросту не очень одобряют само христианство.

Последовавшая в результате этого склонность многих христиан отступать, как только их обвинят в приверженности к догмам, оказала индуистам немалую помощь. Пропагандисты индуизма не уставали повторять, что «традиционное» христианство устарело, что оно себя «не оправдало» и нуждается в улучшении. И те христиане, которые поддавались уговорам и соглашались отказаться от «устаревших» догматов, даже не подозревали, что становились жертвой элементарной логической ошибки: они просто меняли одну догматическую систему на другую. Не вникая в сущность учения христианства и потому не ценя его как следует, они отдавали его в обмен на обыкновенное (древнее) язычество, которое только выглядит более сложным, чем есть на самом деле, благодаря различным украшениям: некоторому завораживающему санскритскому жаргону и тонким философским хитросплетениям. И в общем-то надо признать: позор для современных христиан, что они так плохо знают свое духовное сокровище – драгоценное наследие, которое оставили нам великие отцы древности, те истины, за которые они проливали кровь и с готовностью отдавали жизнь. И сбываются над современными христианами слова Апостола Павла: ... будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух, и обратятся к басням (2 Тим. 4, 3-4).

Практика индуизма – поклонение бесам, а не Богу

Учителя индуизма (в принципе, любого из его направлений) всегда подчеркивают, что догматы в их «системах» – вещь второстепенная, главное – практика. Когда ученик получает посвящение у своего гуру, он получает санскритскую мантру (личную магическую формулу) и индивидуальные религиозные обряды. Все они исключительно эзотерические и существуют только в устной традиции. В печати вы их не найдете и вряд ли узнаете о них у посвященного, так как существуют строжайшие запреты, сохраняющие все в полной тайне. По сути дела гуру предлагает ученику проверить философию индуизма своим собственным опытом.

Практическая направленность индуизма – это, пожалуй, и есть то основное, что привлекает к нему людей. В самом деле, разве не заманчиво получить в результате освоения неких комплексов упражнений определенные «сверхспособности», или «сиддхи»? Какие же это способности? Чтение мыслей, силы исцелять или убивать, «материализовать предметы», предсказывать будущее и так далее, то есть полный набор смертельно опасных психических «трюков для гостиной». Все эти внешние эффекты сопровождаются и особыми внутренними переживаниями. Ученик испытывает состояния «безграничного блаженства» и «покоя». Его посещают видения «божеств» и «света».

С христианской точки зрения, все это – обыкновенные проявления прелести, то есть состояния ложной духовности. Источником «сверхспособностей» и особых ощущений является не Бог, а падший ангел – сатана. Впрочем, в практическом индуизме намеренно затушевывается вопрос о том, откуда берутся заманчивые «сиддхи». Постановка дела напоминает обычный договор: если вы делаете Х, то получаете Y. Открывающиеся при этом «перспективы» кажутся настолько блестящими, а упражнения (на начальной стадии) – настолько безобидными, что ученик очень редко спрашивает, откуда происходят его переживания и кто отпускает ему их в кредит – в форме сил и «прекрасных» ощущений. Это – классическая фаустовская ситуация, но только практикующий не знает одного: ему придется расплачиваться за нее ценой своей бессмертной души.

Существует широкий набор практических упражнений, подходящих к любому темпераменту. Избранное божество может иметь форму (бога или богини), а может и не иметь (Абсолютный Брахман). Отношения с избранным Идеалом также варьируются: это может быть «позиция» ребенка, матери, отца, друга, возлюбленного, слуги или, как в Адвайте Веданте, отождествление «Я – это Он». Во время посвящения гуру дает своему ученику мантру, и это определяет тот путь, которым он будет следовать, и упражнения, которые он будет делать. Гуру предписывает и то, как ученик должен вести себя в повседневной жизни. Следующие Веданте одинокие ученики не должны вступать в брак – все их силы должны быть направлены на успех в практических упражнениях. Серьезный ученик не ест мяса, так как мясо снижает остроту восприятия. Гуру почитается буквально как само божество, для ученика он – спаситель.

Даже при поверхностном знакомстве с индуистскими «упражнениями» нетрудно заметить, что это – обычное идолопоклонство. Например, одно из «упражнений» – поклонение изваянию или изображению с приношением камфоры, благовонных курений, воды и сластей. Статуэтку могут обмахивать хвостом яка, купать, одевать и укладывать в постель. Ведантистское идолопоклонство принимает форму и самопоклонения – мысленного или деятельного, со всеми ритуальными подтверждениями. Широко распространенное в Индии выражение характеризует это самопоклонение. Оно звучит так: «Со Хам, Со Хам», то есть «Я – это Он, Я – это Он». Еще одно упражнение (джапа) предусматривает повторение санскритской мантры, данной ученику при посвящении. По сути дела, это – повторение магической формулы (заклинания), то есть призывание беса.

На более высоких ступенях практический индуизм предписывает уже откровенное поклонение злу. Свами Вивекананда говорил: «Я поклоняюсь Ужасающей! Ошибочно полагать, что всеми людьми движет только тяга к наслаждению. Столь же многие имеют врожденную тягу к мукам. Будем же поклоняться Ужасу ради него самого. Немногие дерзали поклоняться Смерти, или Кали! Будем же поклоняться Смерти».

Отметим для сведения читателей, что богиню Кали (одно из самых популярных божеств индуизма) изображают среди необузданных резни и кровопролития, с ожерельем из черепов и отрубленных голов, с гротескно высунутым, жаждущим крови языком. В индуистских храмах ее ублажают кровавыми жертвами, убивая козлов. Свами Вивекананда оправдывает это: «Почему бы и не пролить немного крови для полноты картины?» Его ученица, «сестра Ниведита», сообщает, что он говорил о богине Кали следующее: «Я верю, что она руководит мной в каждом действии и делает со мной все, что ей угодно». И ежеминутно он чувствовал ее присутствие, как будто она находилась с ним в одной комнате. Он заклинал ее: «Приди, о Мать, приди! Ибо имя твое – Ужас». И его религиозным идеалом было «слиться воедино с Ужасной навсегда».

По сути дела, поклонение богине Кали – это поклонение сатане. Но и другие разновидности индуистских упражнений, хотя и не в столь явной форме, представляют собой служение бесам. Существуют, например, практические упражнения, относящиеся к тантре – поклонению Богу как Матери, женскому началу, силе, энергии, всему эволюционному и действенному. Эти упражнения называются пять «М». Они полны неприкрытого зла и достаточно отвратительны, чтобы их описывать. Но и они нашли свой путь в страны Запада. И даже сравнительно безобидные дыхательные упражнения пранаямы (регулирования дыхания) устанавливают определенную связь человека с нечистой силой, ибо эти упражнения рекомендуется делать в сочетании с джапой, то есть с произнесением мантры (с призыванием беса).

Таким образом, под предлогом заботы о здоровье и развитии способностей человека индуистские проповедники прямо ведут к погибели, накрепко опутывая несчастную жертву сетями диавола.

Индуистские упражнения – путь к духовной смерти

Может быть, скажет кто-нибудь, практический индуизм приносит все же какую-то пользу? Ведь существуют же спорт, лечебная гимнастика, разные методы психотерапии! Неужели и это все – поклонение нечистой силе? Неужели из богатой многовековой практики индуизма нельзя извлечь ничего полезного, хотя бы для физического здоровья людей?

Увы, да! Индуизм опасен именно тем, что он никогда не ограничивался чисто физическими методами. Он старается воздействовать на всего человека – не только на его тело, но и на душу. Все физические упражнения – это, по сути дела, религиозные обряды, которые «раскрывают» человека по отношению к таинственным «внешним силам», источник которых старательно и вполне намеренно замалчивается... Так что когда у людей появляются «сверхспособности», непонятно – откуда же они, от скрытых возможностей самого человека или от вмешательства «внешней силы»? А этой внешней силой, по указанию христианства, может быть только сила демоническая, ибо без помощи Христа, без правильного христианского подвига очищения души от страстей человек не способен выйти за пределы тварного, не в силах возвыситься над своим падшим состоянием, исцелиться от греха. И в этом состоянии, если человек выходит за пределы обычной земной реальности, он может встретиться только с миром падших духов – демонов, и «сверхспособности», которые он может получить, проистекают из вполне определенного источника – от сатаны. И, получая их, человек тем самым губит самое дорогое, что есть у него, – свою бессмертную душу.

В том, что индуистские упражнения наносят вред душе человека, можно убедиться еще и следующим образом. Вспомним снова, что индуизм не только не отвергает, но и приветствует поклонение злу – в лице богини Кали. Между тем поклонение богине Кали – весьма яркий пример нравственной беспринципности индуизма. Это религия, по сути дела, не знает различия между добром и злом. Приведем опять слова Вивекананды: «Кто не может утверждать, что Бог не может проявлять Себя в виде зла, как и в виде добра? Но только индуист осмеливается поклоняться Ему как злу».

Нужно ли говорить, насколько это положение противоположно учению христианства, которое утверждает, что Бог – это Абсолютное Добро, а единственным источником зла является злоупотребление свободой тварными существами – бесплотными духами и наделенными плотью людьми. Именно злоупотребляя своей свободой, падшие духи – демоны и подчинившиеся им люди вносят беспорядок во Вселенную. Грех – нарушение воли Божией, преступление против законов, данных Богом, – и есть первопричина всякого зла. А то, что мы обычно воспринимаем как зло – болезни, бедствия, всякого рода неустройства – это уже зло, так сказать, вторичное.

Именно в понимании греха, в отношении к нему и проявляется коренное различие между христианством и индуизмом. Для христианина главное – оправдание перед Богом, главное – жить так, чтобы стараться меньше грешить; а поскольку не грешить человек не может, хотя бы он прожил на земле только один день, ему необходимо постоянное покаяние. Именно покаяние составляет основу духовной жизни в христианстве, оно, по выражению преподобного Иоанна Лествичника, есть «завет с Богом об исправлении жизни». В связи с этим на всех этапах духовного совершенствования важно не забывать о своей греховной немощи (1 Ин. 1, 8), ибо это предохраняет человека от новых падений. Что же касается благодатных даров – исцелений, прозорливости и т.п., которые проявляются на определенном уровне очищения души, то они – не главное, а второстепенное. «Видеть свои грехи важнее, чем увидеть Ангела или воскресить мертвого» – таково золотое правило православной аскетики, позволяющее подвижнику сохранить смирение и при высоких духовных дарованиях.

В индуизме же все построено наоборот: в упражнениях главное – те ощущения, которые человек приобретает: ощущения легкости, спокойствия и т.п., и те «дары», которые гарантируются «продвинутым» ученикам: «исцеление», «проницательность», «суперинтеллект» и т.п. Об очищении же от грехов, в принципе, и не говорится: успехи в упражнениях сами по себе являются залогом правильности пути. Нетрудно понять, к чему это ведет: счастливый обладатель индуистских «даров» очень быстро и незаметно для себя заражается гордостью. На языке аскетики это состояние, как уже говорилось, называется прелестью, то есть лестью, которой диавол и служащие ему люди соблазняют свои жертвы. Именно о таких людях Апостол Павел сказал, что они вводят в заблуждение других и сами заблуждаются (2 Тим. 3, 13).

Прежде всего они заблуждаются относительно своего душевного состояния, ибо все, чего они достигают, – и душевное спокойствие, и восторженность, принимаемая за любовь, и даже свобода от некоторых страстей – все это происходит от гордости. Именно утешения, доставляемые гордостью, способны вызвать в человеке такие «комфортные» ощущения, и в этом смысле гордость действует, как сильнейший наркотик. Она способна заглушить в человеке все его обычные реакции, но и расплата за это бывает велика: гордость, даже при отсутствии других страстей, способна погубить своего обладателя, и, что особенно важно, человек, которым овладела гордость, не способен здраво оценивать свое духовное состояние, не способен к покаянию. Тем самым для него закрывается возможность спасения, и он становится подобным демонам.

Таким образом, индуистские упражнения двумя путями ведут человека к общению с нечистыми духами – не только через ритуалы поклонения бесам, но и через воспитание гордыни, этого излюбленного греха падших духов.

Цель индуизма – новая Всемирная религия

Миссия Свами Вивекананды была полностью выполнена во многих своих частях, но одну часть еще предстояло осуществить – создать Всемирную религию. В этом деле диавол надеется окончательно победить христианство. Ибо Всемирная религия не может признавать «индивидуалистических, сектантских» идей и не желает иметь с христианством ничего общего, кроме исторического прошлого (семантики). Образно говоря, Всемирная религия будет опустошительным пожаром, который, по замыслу сатаны и его слуг, испепелит христианство. Но для этого нужно, чтобы внутри христианской Церкви нашлись силы, которые помогли бы «взорвать» Дом Божий и на его обломках построить «новое христианство» (неохристианство).

В католической Церкви такой строитель-реформатор уже существует, это иезуитский священник Тейяр де Шарден. Он уже заложил основы «нового христианства», и они в точности совпадают с определением особенностей Всемирной религии, которое дал Свами Вивекананда. Тейяр де Шарден – «аномалия», так как, вопреки традиции католического богословия, его высоко ценят ученые-церковники, которые, вероятно, понятия не имеют о том, что он говорит. Потому что идеи Тейяра в значительной степени – плагиат из Веданты и Тантры, слепленные при помощи христианского на вид жаргона и густо приправленные эволюционизмом. Приведем для примера одну цитату:

«Мир, в котором я живу, становится божественным. Но это пламя не сжигает меня, но эти воды не растворяют меня, потому что в отличие от ложных форм монизма[22], которые губят нас пассивностью и бессознательностью, пан-христианизм[23], к которому я пришел, делает наше объединение возможным при условии бурного процесса дифференциации (разделения). Я достигну духа только через полную и исчерпывающую реализацию всех сил, заключенных в материи... Я постигаю, что, следуя примеру воплощенного Бога, который дает мне католическая вера, я могу спастись, только соединившись воедино со Вселенной».

Все это – откровенный индуизм. В нем всего понемногу – строки из Упанишад, которые легко узнать, и обрывки различных философских систем вместе с их практическими рекомендациями. На пресс-конференции, данной отцом Педро Аррупе, генералом ордена иезуитов, в июне 1965 года, он защищал Тейяра де Шардена на том основании, что «он не был профессиональным богословом и философом, так что вполне возможно, что он сам не подозревал о философских и богословских выводах, вытекающих из некоторых его интуитивных прозрений». Затем отец Аррупе воздал ему хвалу: «Отец Тейяр – один из великих мастеров современной мысли, и не нужно удивляться его славе. Он, фактически, осуществил великую попытку воссоединить мир науки с миром веры». Результатом этого воссоединения стала новая религия. И, как говорил сам Тейяр, «новая религия будет точно такой же, как наше старое христианство, только она наполнится новой жизнью, почерпнутой из законной эволюции ее догматов при их соприкосновении с новыми идеями».

Рассмотрим на этом фоне и Всемирную религию Вивекананды, и «новое христианство» Тейяра. Всемирная религия в том виде, в каком ее пропагандировал Вивекананда, должна иметь пять характерных черт.

Во-первых, Всемирная религия должна быть научной. Предмет ее исследования как в теории, так и на практике – «законы духа». Следовательно, это будет «истинная» и «научная» религия. В сущности, и Вивекананда, и Тейяр включают теоретическую научность в свою веру.

Во-вторых, основой Всемирной религии является эволюция. По словам Тейяра, «до сих пор неизвестная форма религии, какой еще никто не сумел вообразить или описать, так как нет Вселенной достаточно обширной и достаточно органичной, чтобы вместить ее, прорастает в сердцах людей из семени, посеянного идеей эволюции». И еще: «Первородный грех... связывает нас по рукам и ногам и высасывает из нас всю кровь»... потому что, «как теперь доказано, он представляет собой пережиток статических понятий, которые стали анахронизмом в нашей эволюционистской системе мышления». (Такой псевдорелигиозный образ «эволюции», который сознательно отвергается христианской мыслью, составлял существо индуистской мысли в течение тысячелетий, и каждое практическое упражнение индуизма основано на нем.)

В-третьих, Всемирная религия будет основана не на какой-либо отдельной личности, а на «вечных принципах». Тейяр уже прошел большой путь в сторону безличного Бога, когда писал: «Христос становится для меня все более и более необходимым, но в то же время фигура исторического Христа становится для меня все менее и менее реальной и определенной... Мое представление о Нем постоянно продвигает меня дальше и дальше по оси (надеюсь!) ортодоксальности». (Как ни печально, этот «неисторический» дух Христа принадлежит к индуистской ортодоксальности, а не к христианской.)

В-четвертых, главная цель Всемирной религии – удовлетворение духовных запросов мужчин и женщин самых разных типов. «Индивидуалистическое, сектантское» христианство не может этого предложить. Тейяр считал, что христианство не отвечает религиозным ожиданиям всех и каждого. Он высказывает свое недовольство в таких словах: «Христианство все еще до некоторой степени является прибежищем, но оно больше не охватывает, не удовлетворяет и даже не ведет за собой современную душу».

В-пятых (и это – последнее), в лоне Всемирной религии (или «нового христианства») все пробивают свой путь к одной цели. Для Тейяра это – Точка Омега, которая относится к чему-то неизъяснимому. Для Вивекананды это – «ОМ», священное слово индуистов: «Все человечество сходится к подножию этого священного места, где помещены символ, который не есть символ, и имя, которое вне всякого звука».

Нетрудно видеть, к чему ведет это извращение христианства – к триумфу индуизма. И «ОМ» Вивекананды, и «Омега» Тейяра де Шардена – это всего лишь псевдонимы «личности, пожелавшей остаться неизвестной», ожесточенного противника Бога – сатаны. Согласно христианскому учению, перед концом мировой истории он объединит почти все человечество в исступленной ненависти к Христу и Его истинным последователям. Как повествует Апокалипсис, сатана передаст всю свою силу и власть избранному им человеку – антихристу (Апок. 13, 2), который создаст не только мировую монархию, но и мировую религию, провозгласив себя богом (2 Фес. 2, 4).

Несовместимость духовного опыта индуизма с христианством

В 70-х годах на Западе некоторые религиозные течения Востока приобрели популярность и сумели смешаться с западным христианством. Так возникли «христианская йога», «христианский дзэн» и т.п. При этом учителя новоявленной духовности ссылаются на опыт православного Востока, на исихазм[24], традиции стяжания непрестанной молитвы и утверждают, что их духовный опыт – то же самое. Однако важно подчеркнуть, что йога и исихазм диаметрально противоположны, что между христианским и нехристианским духовным опытом – глубочайшая пропасть. Покажем это на двух примерах.

Пример 1. Христианская йога

Около 1960 года французский католический монах-бенедиктинец написал о своем опыте превращения йоги в «христианское» учение.[25] Приведем некоторые высказывания из его книги.

Распространено мнение, что йога нужна только для укрепления физического здоровья. Однако это не так. Автор пишет: «Цели индийской йоги – духовные. Можно приравнять к предательству забвение этого и сохранение только физической стороны этого духовного учения, когда люди видят в ней только средство достижения телесного здоровья и красоты» (с. 54). В самом деле, хотя занятия йоги состоят в упражнениях с дыханием и в определенных физических позах, тем не менее человек, занимающийся йогой ради телесного здоровья, уже подготавливает себя к определенным духовным воззрениям и даже переживаниям, о которых он, возможно, и не подозревает. Цель физических йоговских приемов – сделать человека раскрепощенным (расслабленным), удовлетворенным, недумающим и пассивным, то есть восприимчивым к духовным идеям и впечатлениям.

Тот же автор пишет: «Искусство йоги заключается в том, чтобы погрузить себя в полное безмолвие, отбросить от себя все мысли и иллюзии, отвергнуть и позабыть все, кроме одной истины: истинная сущность человека – божественна; она есть Бог, об остальном можно только мечтать» (с. 63). И вот эту горделивую идею автор пытается приспособить к христианству! Он забывает, что христианство призывает человека думать о себе скромно (Рим. 12, 3), помнить, что он – прах и пепел (Быт. 18, 27), червь (Пс. 21, 7). Что же получается у монаха, занявшегося «христианской йогой»?

«С каждым днем упражнения, да и вся аскетическая дисциплина моей йоги прибавляет легкости, с которой благодать Христа притекает ко мне. Я чувствую, как растет мой голод по отношению к Богу, и моя жажда праведности, и мое желание быть христианином в полном смысле этого слова» (с. 11).

Любой понимающий природу прелести или духовного заблуждения узнает в этом описании «христианской йоги» точные характеристики тех, кто духовно сбился с пути, – или в сторону языческих религиозных опытов, или в сторону сектантских «христианских» опытов. То же стремление к «святым и божественным чувствам»; та же открытость и готовность быть «восхищенным» неким духом; те же поиски не Бога, а «духовных утешений»; то же самоопьянение, которое ошибочно принимается за «состояние благодати»; та же невероятная легкость, с которой человек становится «созерцателем» или «мистиком»; те же «мистические откровения» и псевдодуховные состояния. Все это – общие характерные признаки тех, кто впал в состояние духовного заблуждения. Но автор «Христианской йоги», будучи бенедиктинским монахом, добавляет некоторые особые «медитации»[26], которые показывают, что он мыслит полностью в духе римско-католических «медитаций» последних веков с их свободной игрой воображения на христианские темы.

Так, медитируя на тему Рождественской мессы, он начинает видеть Младенца на руках у Его Матери: «Я вглядываюсь, и больше ничего. Картины, идеи (ассоциации идей: Спаситель – Царь – Свет – Сияние – Пастырь – Младенец – снова Свет) приходят одна за Другой, проходят мимо... Все эти кусочки священной головоломки, взятые в целом, рождают во мне одну идею... безмолвное видение всего таинства Рождества» (с. 161–162). Однако каждый, кто хоть немного знаком с православной духовной дисциплиной, увидит, что этот достойный жалости «христианский йог» умудрился попасть в ловушку, расставленную одним из мелких бесов, поджидающих таких искателей «духовных переживаний»! Он даже не видел «Ангелов света», а только дал волю своим собственным «религиозным фантазиям», порождениям сердца и духа, совершенно не подготовленных к бесовским искушениям и к духовной брани. И вот подобная «медитация» в наши дни практикуется в целом ряде католических монастырей.

Тот факт, что в конце книги помещена статья переводчика «Добротолюбия» на французский язык с приложением выдержек из него, только лишь показывает пропасть, отделяющую это дилетантство от истинной духовности Православия, которая совершенно недоступна современным «мудрецам», разучившимся понимать ее язык. Достаточным доказательством некомпетентности автора в понимании «Добротолюбия» является то, что он называет «сердечной молитвой» простейший трюк – произнесение слогов в унисон с сердцебиением (с. 196); в православной же традиции умно-сердечная молитва – это наивысшая степень молитвы, которую. постигают только очень немногие после долгих лет аскетической брани и смирения.

Пример 2. Трансцендентальная медитация

Методика восточной медитации, известной под названием «трансцендентальной медитации» (сокращенно – ТМ), за несколько лет приобрела такую популярность (особенно в Америке) и ее проповедуют в столь неприлично легкомысленном тоне, что любой серьезный человек, изучающий современные религиозные течения, поначалу может решить просто не обращать на нее внимания, как на очередной объект рекламной шумихи. Но это было бы ошибкой, потому что, хотя в своих серьезных аспектах ТМ не так уж сильно отличается от йоги и дзэн-буддизма, пристальный анализ ее методики обнаруживает, что по своему характеру она даже в большей степени – подлинно «восточное» течение, чем такие несколько искусственные продукты соединения христианства и индуизма, как «христианская йога» и «христианский дзэн».

Общеизвестные сведения об этом течении[27] таковы: ТМ была принесена в Америку (где она имела наиболее громкий успех) довольно «неортодоксальным» индийским йогом Махариши Махеш Йоги и заметно распространилась около 1961 года. В 1967 году ТМ получила самую широкую рекламу – после того, как популярные певцы (группа «Битлз») обратились к ней и отказались от наркотиков (вскоре они отошли от ТМ, хотя и продолжали медитировать). На следующий год во время турне по Америке (теперь уже с группой «Бич бойз») Махариши постигла неудача, и путешествие пришлось прервать из-за его финансовой убыточности. Тем не менее само движение ТМ продолжало развиваться: в 1971 году ему следовало уже примерно 100 тысяч медитирующих под руководством 2 тысяч инструкторов, что в Америке выдвинуло это движение на первое место среди других движений «восточной духовности». В 1975 году движение достигло своего апогея – 40 тысяч учеников в месяц, а общее число последователей – до 600 тысяч! В эти годы ТМ широко применялась в школах, больницах, армии, тюрьмах, а также в церковных общинах (включая приходы греческого епископата в Америке) – в качестве предположительно нейтральной формы «ментальной (духовной) терапии», которая сочетается с любыми религиозными взглядами и обрядами.

Курс обучения ТМ был словно специально «выкроен» по американскому образу жизни и получил следующую благосклонную характеристику: «Это курс, который научит вас добиваться духовного успеха без особых усилий» (с. 17). Сам Махариши называет ТМ методикой, «в точности похожей на чистку зубов» (с. 104). Однако другие индийские йоги вынесли Махариши строгое порицание – за то, что он обесценил вековые индийские традиции йоги, сделав ее предметом наживы и продавая ее эзотерические тайны широким массам (в 1975 году курс ТМ стоил 125 долларов, для учащихся колледжей – 65 долларов, а для учеников старших классов и для маленьких детей, соответственно, еще меньше).

По своим целям, основным принципам и результатам ТМ не слишком заметно отличается от «христианской йоги» и «христианского дзэна» – в основном простотой философии и приемов, а также легкостью достижения результатов. Как и эти учения, «ТМ не требует никакой веры, понимания, моральных принципов или даже понятия идей в философии» (с. 104). Это чистая и простая методика, которая «... основана на естественном стремлении духа искать все большего счастья и удовольствия... Во время трансцендентальной медитации ваш дух должен следовать путем наиболее естественным и приятным (с 13)... Трансцендентальная медитация – прежде всего практика, а уж затем – теория. Для начинающего самое важное – не думать, не касаться интеллектуальной области вообще» (с. 22).

Методика, разработанная Махариши, идентична для всех центров ТМ, где бы они ни находились: после двух вступительных лекций желающие платят вперед и затем являются «для посвящения», захватив с собой странный, на первый взгляд, набор предметов: три вида сладких фруктов, не менее шести свежих цветов и чистый носовой платок (с. 39). Эти предметы, помещенные в небольшую корзиночку, приносят в «комнату посвящения», где их ставят на столе перед портретом гуру, от которого Махариши получил посвящение в йогу; на том же столе горит свеча и возжигаются курения. Ученик находится в комнате наедине со своим учителем, который сам до этого получил посвящение и инструкции лично от Махариши. Церемония перед портретом длится полчаса, в нее входят тихое пение на санскрите (смысл которого посвящаемому неизвестен) и перечисление имен прежних «учителей» йоги. В заключение церемонии посвященному дается «мантра», тайное санскритское слово, которое он должен непрерывно повторять во время медитации и которое никому не известно, кроме его учителя (с. 42).

Посвящаемому никогда не дают английского перевода этой церемонии, он известен только самим учителям и посвящающим. Перевод содержится в неопубликованной книге, называемой «Священное предание», а недавно его текст появился в отдельной брошюре, в «Издании духовных подделок», выпущенной в Беркли. Эта церемония представляет собой не что иное, как традиционный индуистский обряд поклонения богам – «пуджа». Он включает и обожествление гуру Махариши (Шри Гуру Дев), и целого списка «учителей», через посредство которых он сам получил посвящение. Церемония заканчивается серией 22-х «приношений» гуру Махариши, причем каждое из них заканчивается словами: «Я кланяюсь Шри Гуру Дев». Сам посвящающий склоняется перед портретом Гуру Дев в конце церемонии, предлагает посвященному сделать то же, но только после того, как он получил посвящение (поклоны для посвящаемого необязательны, а приношения – обязательны).

Таким образом, современный агностик[28], обычно ничего не подозревающий, посвящается в практическую индуистскую религиозную обрядность. И совершенно незаметно его заставляют делать то, чему его христианские предки, быть может, предпочли бы пытки и мучительную смерть: он приносит жертвы языческим богам. В духовном плане, может быть, именно сладость этого греха более, чем сама психическая методика, и служит объяснением неслыханного успеха ТМ.

После посвящения ученик ТМ медитирует два раза в день по 20 минут (точно такое же время рекомендует для медитации и автор «Христианской йоги»), предоставляя своему уму полную свободу и повторяя мантру, когда она приходит ему на ум; зачастую ощущения и переживания учеников проверяются учителем. Очень скоро, иногда даже с первой попытки, человек начинает выходить на новый уровень сознания, который представляет собой не сон, не бодрствование: это и есть состояние трансцендентальной медитации, которая приводит сознание к состоянию, не похожему ни на что, известное нам дотоле и наиболее близкое к тому состоянию, которое дзэн-буддист достигает после многих лет упорного труда (с. 116). «В отличие от других религиозных дисциплин и йоги, на овладение которыми могут потребоваться годы, чтобы достигнуть результатов, которые дает нам ТМ, учителя утверждают, что ТМ можно обучить в считанные минуты» (с. 110–111).

Испытавшие это состояние описывают его, как «состояние полного удовлетворения» и сходное с тем, которое дают некоторые наркотики (с. 85), но сам Махариши описывает его в традиционных индуистских терминах так: «Это состояние превыше всего – видения, слышания, прикосновения, обоняния и вкушения – превыше всякого думания и чувствования. Это состояние непроявленного, абсолютного, чистого сознания Сущего и есть наивысшее состояние жизни (с. 28)... Когда человек развил в себе способность постоянно, когда хочет, переводить это состояние на уровень сознания, про него говорят, что он достиг космического сознания – цели всех, кто медитирует» (с. 25). На более продвинутых стадиях ТМ ученики постигают основные йоговские позы, но они не являются непременным условием успеха основной методики; не требуется даже и никакой аскетической подготовки. Как только ученик достиг «трансцендентального состояния существования», от него требуется всего лишь по 20 минут медитации два раза в день, так как эта форма медитации вовсе не представляет собой образ жизни, как это бывает в Индии, а скорее является дисциплиной (учением) для тех, кто ведет активную жизнь в обществе. Махариши прославился как раз тем, что открыл это состояние сознания всем и каждому, а не только немногим избранным.

Об успехах ТМ свидетельствуют очень многие, утверждая, что она оказывает действие почти во всех случаях: наркоманы исцеляются, семьи воссоединяются, человек становится здоровым и счастливым, учителя ТМ непрерывно улыбаются, радость в них так и бьет ключом. Как правило, ТМ не вытесняет другие религии, а усиливает почти всякую веру: «христиане», будь они протестантами или католиками, тоже находят, что она придает их верованиям и практическим обрядам большую глубину и значительность (с. 105).

Быстрый и легкий успех ТМ, который сам по себе является симптомом уменьшения влияния христианства на современное человечество, послужил также и причиной ее раннего упадка: быть может, больше, чем все остальные учения восточной духовности, это учение носило характер модного увлечения, и провозглашенное Махариши намерение «посвятить» весь мир явно обречено на провал. После максимального взлета в 1975 году, число желающих обучаться ТМ неуклонно уменьшается, что привело даже к тому, что в 1977 году было объявлено открытие новых («продвинутых») курсов обучения, явно придуманных ради того, чтобы подогреть интерес и возродить энтузиазм публики. Эти курсы должны дать посвященным «сиддхи» (или «сверхъестественные силы» индуизма) способность проходить сквозь стены, становиться невидимкой, левитировать (летать по воздуху) и т.п. Эти обещания обычно встречаются с циничной усмешкой, несмотря на то, что в брошюрах о ТМ помещаются фотографии «левитирующего» медитатора[29]. Дадут или не дадут эти курсы (стоимостью до 3000 долларов) результаты, на которые они претендуют и которые являются законной областью традиционных индийских «факиров»? Сама ТМ разоблачает себя как скоропреходящая стадия оккультных увлечений второй половины XX века. Опубликованы уже многие примеры того, как и учителей, и учеников постигают телесные или душевные заболевания; для тех, кто забавляется оккультизмом, обычны умственное и эмоциональное расстройства, самоубийство, покушение на убийство, одержимость демонами.

В 1978 году федеральный суд США вынес решение о том, что ТМ по своей природе является не научным, а религиозным течением и что такая дисциплина не должна преподаваться в общественных учебных заведениях. Это решение, несомненно, ограничило распространение влияния ТМ, однако она продолжает свое существование как одна из многочисленных форм медитаций, которые многим кажутся совместимыми с христианством, – еще один печальный признак нашего времени!

Двух рассмотренных примеров, наверно, достаточно, чтобы понять, что индуистская духовность несовместима с христианством.

Почему мы так категорически утверждаем это?

1. Индуистская духовность не имеет никакой опоры в христианских традициях или практике, но является чистейшим продуктом восточных языческих религий, стремящихся слиться с христианством, более или менее приближенных к западному мышлению и даже иногда претендующих на «нерелигиозность». Они не только распространяют ложное, несогласное с учением христианства воззрение на духовную жизнь, но и направляют человека (посредством языческих религиозных опытов или психических экспериментов) на ложный духовный путь, который ведет к духовному и психическому омертвению, а в конце концов – и к вечной гибели души.

2. Ощущение «духовного покоя», которое дают разнообразные медитации, обладающие особым религиозным содержанием (ТМ, некоторые формы йоги и все мирские культы) или имеющие языческое религиозное содержание (Хари Кришна, «Миссия Божественного Света» и т.п.), – это проникновение в «космические» духовные области, где более глубинные стороны человеческой личности вступают в контакт с реальными духовными существами. А космос в нынешнем его состоянии – это «поднебесная» сфера, область обитания падших духов, низринутых в наш видимый мир из высших ангельских миров. Вот с ними-то и вступают сегодня в контакт последователи индуизма. Даже сами медитирующие дзэн-буддисты, невзирая на всю свою осторожность в духовных «опытах», описывают свои встречи с этими духами (приправленные человеческой фантазией), то и дело оговариваясь, что они с ними «не отождествляются».

3. «Посвященные» в опыты духовного мира, которые дают «культы самосознания», вовлекают человека в нечто не подвластное сознательному контролю человеческой воли. Таким образом, однажды «посвященному» человеку уже чрезвычайно трудно выпутаться из сети нежелательных психических переживаний. Как правило, вразумительные беседы с людьми, занимающимися восточными культами, бывают бесплодны, ибо сердца их одержимы бесовским духом «прелести» и слова Жизни не приемлют. За них можно только молиться.

 Таким образом, под влиянием практики индуизма (во всех его видах) у людей формируется «новое религиозное сознание». Оно предельно – до противоположности – искажает христианские понятия о добре и зле. Именно поэтому «христианский индуизм» становится врагом христианства, намного более могущественным и опасным, чем все ереси прошлого. Когда опыт становится впереди веры, обычные христианские орудия защиты, охраняющие человека от нападения падших духов, устраняются или нейтрализуются, а пассивность по отношению к силам зла и «раскрытость» по отношению ко всем религиям, характерные для новых культов, буквально раскрывают человека, отдавая его во власть бесов. Изучение практики и переживаний многих «культов самосознания» показывает, что в них наличествует закономерный переход от опытов, которые поначалу кажутся добрыми или нейтральными, к опытам, которые становятся странными и пугающими и, в конце концов, приобретают, несомненно, демонический характер. Даже чисто физическая сторона таких учений, как йога, таит в себе опасность потому, что они предрасполагают человека к психическому настрою и опытам, которые являются основной целью йоговских упражнений.

Сила соблазна, присущая «новому религиозному сознанию», в наше время настолько велика, что она может овладеть человеком даже тогда, когда он считает, что остается христианином. И это относится не только к тем, кто по-любительски увлекается поверхностными комбинациями христианства с восточными религиями, о которых мы говорили выше, но и к растущему числу людей, которые считают себя ревностными христианами. Глубокое невежество в области истинно христианского духовного опыта, свойственное нашему времени, приводит к ложной христианской «духовности», которая по своей природе близка к «новому религиозному сознанию».

Итак, мы видим пугающие перспективы: «новое религиозное сознание» овладевает даже ревностными христианами, в том числе и православными, до такой степени, что нам ничего не остается, как думать о духовности современного мира в апокалипсических образах «великого отступления», которое охватит почти весь род человеческий перед концом света.

Заключение

Запад завоеван. На очереди – православная Россия

Чтобы кто-нибудь не подумал, что все это от нас далеко и речь идет только об Америке и Западной Европе, приведем всего два примера того, как индуистские учения распространяются и в нашей стране. Оба примера взяты из журнала «Здоровье» (1990 г., № 11).

Пример 1. ОМ от всех болезней

На с. 27 этого журнала, в статье «Йога для всех», читаем: «На Востоке давно заметили, что различные по силе и высоте звуки по-разному воздействуют на психику и физическое состояние человека. Йоги утверждают: если произносить разные звукосочетания, растягивая определенные звуки и сосредоточивая внимание на внутренних органах, можно добиться оздоровительного эффекта. Ритмичный текст или специальные звукосочетания, подобранные для этой цели, называются мантрой».

Как аргументировано и как научно! Непонятно только, каким образом подбираются звуки: приходится в этом деле доверяться тем же йогам, которые используют подобное «наукообразие», чтобы скрыть имя беса, призываемого в мантре.

Читаем дальше: «... Одна из главных – мантра ОМ. По мнению индийских специалистов, мантра ОМ оказывает универсальное оздоравливающее действие на организм: гармонизирует деятельность внутренних органов, стимулирует работу щитовидной и паращитовидной желез, улучшает кровообращение, снимает депрессию и усталость».

Отличная реклама носителю имени ОМ, который не, просто один из главных, а самый главный, как об этом сказал Вивекананда (см. с. 38). ОМ, то есть сатана, действительно многое может, впрочем, по попущению Божию (Иов 1-2), если человек сам добровольно отдается в его власть.

Пример 2. Махариши в Москве

В поисках новых клиентов изобретатели «трансцендентальной медитации» (ТМ) прибыли в Москву. Их девиз – чтобы все было просто (с. 2-4 того же номера «Здоровья»). Неэкзотические травы, массаж, диета, музыка – все это действительно простые средства для поддержания здоровья. Но... наряду с этим – два раза в день по 20 минут занятия ТМ. И предупреждение: ТМ можно овладеть только при индивидуальном общении с учителем. Казалось бы, почему вдруг такое непростое условие при всей прочей простоте? Однако в свете вышеизложенного можно объяснить: только при индивидуальном общении ученик может пройти церемонию «посвящения» и получить свою индивидуальную мантру, или заклинание. То есть, говоря христианским языком, за каждым человеком закрепляется «демон-хранитель», на которого отныне возлагается забота о здоровье человека. Ясно, что потом ждет эту бедную душу...

Все это написано с одной целью – предостеречь.

Православные христиане!

Берегитесь, чтобы кто-нибудь не прельстил вас. Крепко держитесь за Православие. Бережно храните благодать, дарованную вам Богом. Бодрствуйте и молитесь, да не внидете в напасть (Мк. 14, 38).

 

Что такое спиритизм[30]

I

Священное Писание так говорит о людях, живших до всемирного потопа: «И виде Господь Бог землю, и бе растленна, яко растли всяка плоть путь свой на земли... И рече Господь Бог: не имать Дух Мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть» (Быт. 6, 12-13). Люди стали плотью, только плотью – вот причина грозного приговора Божия над тогдашним человечеством! Когда читаешь этот приговор, то мысль невольно обращается к современности: не грозит ли подобный приговор и нам? Не стали ли и нынешние люди только плотью, не обращены ли к ней все их мысли и все желания?

Есть, однако, зло еще более ужасное, чем рабство плоти, есть грех еще более богопротивный, из-за которого благодать Божия отступает от людей. Это грех самого сатаны, грех гордыни, который незаметно для человека вкрадывается в его сердце и начинает властно повелевать им. Одержимый гордыней человек воображает, что он и умнее всех, и опытнее, и дальновиднее, что как будто бы никто его не может обмануть, что он знает больше всех. Такой человек не нуждается ни в чьем совете, напротив, сам стремится каждому дать совет. Его ум помрачается, он становится слепым орудием злой воли. Гордый ум подыскивает и сочиняет разные теории, посредством которых можно было бы усыпить совесть, хотя и слабо, но все же напоминающую о Боге и Его святом Законе. Вот где заключен первоисточник всяких антихристианских лжеучений, всяких сектантских мудрований, начиная с древних ересей и кончая нынешними. Отличительный признак гордыни – отрицание авторитета Церкви. Свое мудрование еретики ставят всегда выше церковного учения, утвержденного в древние времена Апостолами, раскрытого святыми отцами на Вселенских и Поместных Соборах, истолкованного в писаниях богомудрых отцов и учителей Церкви. За такую самоуверенность, за такое презрение к Церкви, ко всему прошлому опыту человечества благодать Божия, не выносящая смрада бесовской гордыни, отступает от человека, и он предается на поругание сатане. Тогда сатана толкает его в ту бездну лжемудрований, в которой он уже погубил многие тысячи еретичествующих как в христианстве, так и вне христианства. Одним из таких погибельных лжеучений должно считать спиритизм, которым в наше время увлекаются тысячи людей, даже верующих в Христа. Последователи спиритизма дерзко заявляют, что «спиритуалистический догматизм олицетворяет собой Царство Божие на земле, а пропаганда его обновит человечество, уничтожит религиозную рознь». Также утверждается, что «спиритуализм нужно широко пропагандировать среди власть имущих, среди царей и священников... Всякий выступающий против догматического спиритуализма выступает против Христа...»[31]

Долг пастырей Церкви и всех ее верных чад – обличать эту богохульную ересь, предостерегать от нее верующих, раскрывать всю ложь ее мудрований. Один исследователь спиритизма говорит: «Кто не знает спиритизма, тому он кажется смешным, кто с ним познакомится, для того он представляется таинственным, а кто всмотрится в него детально, пред тем он предстает явлением грозным и страшным»[32]. Достаточно заглянуть в историю, чтобы убедиться, что это вовсе не «новое откровение», а древняя ересь. Она всегда распространялась там, где преобладали или идолопоклонство, или же еретические мудрования, возникшие на почве искажения христианского учения. И это следует сказать не только о времени после явления на земле Христа Спасителя, но и о ветхозаветных временах. То, что мы теперь называем спиритизмом, входило в религиозный культ язычества и строго запрещалось в среде правоверующего еврейского народа. Этого одного уже достаточно для послушного сына Церкви, чтобы он отшатнулся от ереси спиритизма как губительного лжеучения. Итак, обратимся к истории. Еще древним вавилонянам были известны факты материализации духов, являющихся в дыму жертвенного огня. Халдейские маги, или волхвы, – это и были медиумы древнего Вавилона. Вызывание духов практиковалось и у древних египтян. То же самое и доныне входит в состав богослужения индийских браминов. А древние греки постоянно спрашивали советов у умерших, для чего существовал особый класс некромантов. Даже великий мудрец Сократ общался с «таинственным гением» и верил его сообщениям. У Гомера золотые триподы Гефеста (столы на трех ножках, на которые идолопоклонники ставили кадильный сосуд с ароматами) в собрании богов двигались сами собой. От греков спиритизм перешел к римлянам. Известно, что им занимался император Тиверий. Анастасий Никейский свидетельствует, что упоминаемый в книге Деяний апостольских Симон-волхв заставлял двигаться статуи, бросался в пламя и не горел, летал по воздуху, превращался в змея, мебель в его доме двигалась сама собой. Насколько занятия спиритизмом были распространены среди язычников во времена апостольские, показывает та же книга Деяний: после исцеления в Ефесе Апостолом Павлом служанки, одержимой духом прорицания, занимавшиеся чародейством собрали свои книги и сожгли их перед всеми (Деян. 19, 19). В мистериях Самотраки оракул изображен в виде «бога-стола». Китайцы уже давно знают столоверчение. О прорицающих столах упоминается у Тертуллиана, а его комментатор, рассказывая, что столы с помощью демонов «говорят», намекает, по-видимому, на стуки в столах. Минуций Феликс говорит о таинственном движении неодушевленных предметов как о примере демонического прорицания. Да и наши современники, с предубеждением относящиеся ко всему сверхъестественному, неопровержимо свидетельствуют о таинственном действии в явлениях спиритизма какой-то невидимой разумной силы. Нет никаких объяснений и таким, например, явлениям: в комнату, где происходит сеанс, переносятся разные вещи из другой комнаты, причем сквозь запертые двери, за две-три минуты в темноте появляются акварельные рисунки с невысохшими красками; льется таинственная музыка из пола, с потолка, из статуи, сундука, в то время как нет никакого музыкального инструмента не только в доме, но и в целом квартале по соседству; сообщаются факты, происходящие в данную минуту за сотни и тысячи верст от медиума, и проверка убеждает, что они происходили именно так, как описал медиум; «духи» пишут тем же почерком, каким писал «вызванный» человек; появляются письменные ответы на листах бумаги, закрытой в ящике или помещенной между двумя стеклами; слышатся голоса – говорящие, поющие, передразнивающие, кощунствующие, – раздающиеся из разных мест комнаты; наконец, являются призраки, запечатлеваемые фотопластинками... Все это, повторяем, факты, засвидетельствованные даже теми, кто отрицает бытие духовного мира. Справедливо говорит профессор Лаппони: «Странное и удивительное явление, исключительное унижение гордости человеческой небесным правосудием: те, которые так настойчиво боролись со сверхъестественным в его прекрасной и благородной оболочке религии, вынуждены одними из первых признать его в наиболее грубой и низкой форме – в явлениях спиритизма!»[33] Для нашего времени, когда материалистические теории имеют огромное влияние на полуобразованное общество, все это действительно страшно. Но если бы добросовестные исследователи подобных явлений доверчиво относились к несомненным для верующих Житиям святых, то нашли бы в них и не такие «дивеса», какие творят спириты. Бывало и так, что иной волхв, смущенный безуспешностью своих чар против христианина, пробовал средство, употребляемое христианами против его же чаровании, и тут же убеждался в диавольском характере своих чародейств. Об этом повествуется, например, в Житии священномученика Киприана и мученицы Иустины.

II

Спиритизм как сношение с загробным миром, неизвестный древним под таким названием, был хорошо им знаком по своим проявлениям и даже входил, да и теперь входит в культ язычества как его составная часть. Но, как сказано выше, там, где сохранялось истинное богопочитание, в еврейском народе, он был запрещен под страхом смертной казни. Вот что говорит слово Божие избранному народу: «И если какая душа обратится к вызывающим мертвых и к волшебникам, чтобы блудно ходить вслед их, то Я обращу лице Мое на ту душу и истреблю ее из народа ее... Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них (Лев. 20,6,27). Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это (Втор. 18, 10-12). И когда скажут вам: «Обратитесь к вызывателям умерших и к чародеям, к шептунам и чревовещателям», – тогда отвечайте: «Не должен ли народ обращаться к своему Богу? Спрашивают ли мертвых о живых?» Обращайтесь к Закону и Откровению. Если они (вызывающие умерших) не говорят, как это слово (слово Откровения), то нет в них света (Ис. 8, 19-20)». Всем известен рассказ Первой книги Царств о том, как аэндорская волшебница вызывала тень пророка Самуила для Саула (28, 7-19). Саул тогда обратился к волшебнице, когда увидел, что Бог оставил его. Очевидно, только отчаяние побудило его к этому, и сам он сознавал, что тяжко согрешает. В книгах Моисея Сам Бог не раз свидетельствует, что племена хананейские были осуждены Им на истребление также и за вызывание мертвых, причем это занятие называется «мерзостью». Если так решительно осуждается спиритизм как богопротивное учение в Ветхом Завете, то можно ли думать, что его допустит Завет Новый – всесовершенное учение Христа Спасителя? Не богохульно ли считать учение спиритов каким-то новым откровением, как будто учение Христово уже стало недостаточным для спасения, устарело, потребовало обновления, дополнения? Спириты забыли или намеренно замалчивают пророческие предостережения Господа нашего Иисуса Христа: «Восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам» (Мф. 24, 24-25). Они не хотят знать, а может быть, и не читали грозного слова Апостола Павла в его Послании к Галатам: «Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема!» (Гал. 1, 8-9).

Спириты, возможно, думают, что противниками спиритизма являются только материалисты, что христианство не противоречит основным положениям спиритизма. Они прочли в Евангелии одну строчку: «Возлюби Господа Бога твоего... возлюби ближнего твоего... на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37-40) – и воображают, что поняли сущность христианства. А так как и вертящиеся столы, и карандаши медиумов, и даже вызываемые ими тени якобы умерших часто проповедуют то же самое, то нечего-де и сомневаться в «истинной духовности» самого спиритизма. По крайней мере, ревностный спирит профессор Вагнер говорит, что «медиумизм снял туман с его глаз, для него теперь нет противоречий ни в религии (какой только?), ни в науке». Но о нем и всех спиритах сказал Господь наш Иисус Христос: «Имея очи, не видите (потому что не хотят видеть); имея уши, не слышите (потому что не хотят слышать)» (Мк. 8, 18). Спиритам важнее всего «опыты», им дела нет до того, что посредством этих опытов, запрещенных под страхом смертной казни в Ветхом Завете и отверженных христианством наравне с прочими «мерзостями» язычества, они сами могут попасть в «опытные» руки врага Божия, который вот уже восьмую тысячу лет проводит свои «опыты» над легкомысленным человечеством. То, что спиритизм имеет демоническое происхождение, несомненно. Святитель Феофан Затворник пишет: «Спиритизм – прямо бесовщина, ничем не покрытая. Тут осязательная нечистая сила. Кто тут действует, можно судить по явлениям. Да они и сами не скрывают, что суть бесы». Преподобный Амвросий Оптинский писал о спиритизме: «Спиритизм есть не что иное, как прелесть вражеская. Это учение есть общение людей с духами, но, разумеется, с духами не света, а с духами тьмы...» И это мнение, что не души умерших говорят через медиумов, а духи нечистые, вполне согласуется с учением древних отцов Церкви. Во времена святителя Иоанна Златоуста, как и во времена апостольские (см.: Деян. 16, 16-18), медиумами являлись бесноватые, которые говорили от имени умерших. «Что значит, – спрашивает Златоуст, – что демоны говорят: я – душа такого-то монаха?.. Это есть хитрость и обман диавола. По-моему, не душа кого-либо умершего вопиет, но демон, скрывающийся под этим для обольщения слушателей... Невозможно здесь блуждать душе, уже отделившейся от тела...»

Одним словом, спиритизм есть волшебство, чародейство, попросту – колдовство. Его таинственные деятели – бесы. Это – модное антихристианство, тем более опасное, что оно подает себя как бы философски обоснованным... На самом же деле – это замаскированная ложь, «труп, обильно украшенный ароматными красивыми цветами мысли, поэзии, искусства, уставленный венками с громкими словами: прогресс, разумность, справедливость и свобода»[34]. Пусть спириты назовут хоть одного из представителей богословской науки, излагаемой в духе Православной Церкви, который встал бы на их сторону. А мы назовем одно великое имя, которое для нас, православных, имеет авторитет больший, чем сотня имен западных мудрецов всякого рода. Митрополит Московский Филарет (Дроздов) говорил, что занятие стологаданием, или, что то же самое, спиритизмом, есть дело непозволительное, неблагородное, преступное, что это есть только старое языческое суеверие. «Представим себе, – пишет он, – что сын в доме отца, имея свободу пользоваться всем, что ему нужно, и многим, что приятно, не довольствуется этим и, встретив хранилище, от которого ему не дано ключа, подделывает ключ и отпирает его, положим, не для того, чтобы украсть, а только для того, чтобы посмотреть, что там скрыто. Не есть ли это неблагородно? Не должно ли быть совестно сыну? Не должно ли быть неприятно отцу? Вот суд о всяком гадании, в том числе и о стологадании, по самому простому взгляду на это дело. Но если внимательнее посмотрим на опыты, суд должен сделаться строже... Спрашивается, действительно ли стологадателям отвечают души умерших, имена которых им объявляются, или имена эти употребляются ложно и под ними скрываются некие неизвестные? В последнем случае эти неизвестные есть лжецы, приписывающие себе чужие имена, но ложь не принадлежит чистым существам: отец лжи – диавол. Итак, стологадатели должны серьезно размыслить, с кем имеют дело? Здесь можно вспомнить наставление преподобного Антония Великого относительно демонов: если выдают они себя за предсказателей, никто да не прилепляется к ним. Но если отвечающие – действительно умершие, то суд об этом деле давно произнесен Самим Богом через пророка Моисея: «Да не навыкнеши творити по мерзостем языков тех (народов ханаанских), да не обрящется в тебе... вопрошаяй мертвых: есть бо мерзость Господеви Богу твоему всяк, творяй сия: сих бо ради мерзостей потребит я Господь Бог твой от лица твоего» (Втор. 18, 9-12). Знают ли об этом суде столоволхвователи (спириты), вопрошающие мертвых? Помышляют ли, какому строгому осуждению подлежит их дело? Оно причисляется к мерзостям, за которые хананейские народы Бог осудил на истребление. Пророк Осия упоминает два вида гадания: деревом (деревянными идолами) и жезлом – и оба эти вида называет изменой Господу Богу Истинному (Ос. 4, 12). От подобного обвинения не может увернуться стологадание, как бы ни старалось оно изъяснить себя легким и благовидным образом». Таково мнение о спиритизме великого учителя, богослова Русской Церкви.

Если русские спириты – люди верующие и православные, то они не могут отнестись пренебрежительно к такому авторитету в богословии. Нужны ли еще авторитеты? Вот мнение великого философа-богослова нашей Церкви архиепископа Херсонского Никанора (Бровковича). Он также называет спиритизм «старым, на многие века забытым суеверием». «Не выбрасывают ли над собой, – говорит он, – миллионы европейских и североамериканских спиритов (число всех спиритов достигает 30 миллионов) знамя надежды и решимости ниспровергнуть христианство и водворить чистейший материализм? Не надеются ли ученые мужи из спиритов в самой материализации вызванных мертвецов уловить не просто высшую, тончайшую, невидимую материю, в которой сохраняется невидимо для обыденного зрения не только существо, но и самосознание отшедших душ, но и материю, заменяющую и отрицающую Бога как беспредельно Совершенное Самосознание?.. Не надеются ли они водворить на месте общечеловеческого здравомыслия настоящее сумасшествие, но сумасшествие научное? А в конце концов, этим новым, в сущности же подновленным, наидревнейшим чернокнижием вызывания мертвых не устраняются ли не только христианство, но и здравая вера в Бога и в бессмертие?» (Собрание поучений, т. 3) Это мнение автора «Позитивной философии», к научным воззрениям которого с уважением относятся не только в России, но и за границей.

III

Если признавать бытие духовного мира, то необходимо признавать и законы этого мира, а это законы, прежде всего, нравственного порядка. Мы знаем из Священного Писания о многократных явлениях Ангелов человеческому роду. Ангелы, по словам Апостола Павла, суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение (Евр. 1, 14). Они являются в видимых образах и возвещают волю Божию языком человеческим, как достойно словесного творения, а не каким-либо бездушным стуком, из которого надо отгадывать буквы, или странными письменами. Мы слышим также предостережение Апостола Петра, который говорит, чтобы мы бодрствовали, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить (1 Пет. 5, 8). И Апостол Павел также предостерегает: «Наша брань не против крови и плоти, но... против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6, 12). Но никто из Апостолов ни слова не говорит нам о каком-либо общении с душами умерших, которое могло бы служить нам руководством в этой жизни. Да и как смешно думать, как унизительно для человеческого разума предполагать, будто духовный мир не может иначе открывать себя, как только посредством ходящих столов, самопишущих карандашей, выступающих из полумрака рук, мелькающих огоньков и т.п. Неужели у Господа нет более простых средств, чтобы открыть нам, если Ему это благоугодно, бытие мира духовного и способы общения с ним? Неужели, с другой стороны, столы и карандаши помогут нам открыть тайны загробного мира, которые Ему было угодно закрыть от нас для нашего же блага? «Сокрытое принадлежит Господу Богу нашему, – говорит Священное Писание, – а открытое – нам и сынам нашим до века» (Втор. 29, 29). Всякое посягательство на сокрытое, всякая попытка приоткрыть завесу, которая отделяет от нас то, что Господу угодно было закрыть, и грешно, и безумно, и опасно. Грешно, ибо это – дерзновенная попытка похитить у Господа Бога ведение того, что Ему было угодно до времени сокрыть для нашего блага; безумно, ибо там, где человек выходит из повиновения Богу, его подстерегает диавол и готовит ему свои сети. Давно сказано об упорных грешниках: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк. 16, 31). Святой Иоанн Златоуст говорит: «Истину того, что неслушающий Писания не послушает и воскресших из мертвых, доказали иудеи, так как... не уверовали и тогда, когда видели мертвых воскресшими, искали убить Лазаря, нападали на Апостолов, хотя и многие восстали из мертвых во время распятия Иисуса Христа. Чтобы тебе убедиться в том, что учение пророков более заслуживает веры, нежели рассказ умерших, обрати внимание на то, что каждый из умерших есть раб, а то, о чем говорит Писание, изрек Владыка. Поэтому, хотя бы мертвый воскрес, хотя бы Ангел сошел с Неба, более всего должны верить Писанию, ибо его дал в закон Владыка Ангелов и Господь мертвых и живых. Желающие, чтобы мертвые приходили оттуда, требуют излишнего... Не будем желать услышать от мертвых то, чему каждодневно учит нас Писание. Если бы Бог знал, что воскресшие из мертвых могут принести пользу живым, то Он, устрояющий все на пользу нашу, не опустил бы столь полезной вещи. Притом, если бы мертвые постоянно воскресали (или, что в сущности то же, постоянно имели с нами общение через медиумов) и извещали нас обо всем тамошнем, то и этим с течением времени люди пренебрегли бы. Кроме того, диавол весьма удобно ввел бы нечестивые догматы: он часто показывал бы призраки или некоторых притворно умерших и погребенных представлял бы восставшими из мертвых, с их помощью уверял бы обольщаемых во всем, в чем бы ни захотел. Если ныне, когда нет ничего такого, нередко вводят в обман и обольщают многих ночные призраки, представляющиеся в образе умерших, тем более, если бы это было на самом деле и если бы в людях утвердилась мысль, что многие из умерших опять приходят сюда, злой демон устроил бы бесчисленные козни и ввел бы в нашу жизнь великий обман. Поэтому Бог заключил двери вечности и не позволяет никому из отшедших приходить сюда и рассказывать о тамошнем... научая нас веровать более всего Божественному Писанию».

Этим словам великого святителя полторы тысячи лет, но они написаны как будто для нашего времени, так поразительно применимы они к спиритам. Мы, православные, признаем благодатное явление и Ангелов, и святых людям, удостоенным этого от Бога, но никак не можем верить, чтобы каждый человек или, по крайней мере, каждый медиум мог как бы по звуку колокольчика, известной формулой вызывать кого ему угодно из царства мертвых, злых и добрых, и даже святых, и те должны непременно являться, словно бы под влиянием какого-то чародейства... Это недостойно ни святых, ни Самого Бога. Не может быть и нет никакого общения света с тьмой. Если спириты становятся как бы под крыло учения христианского, то мы, православно верующие, должны громко и открыто протестовать против такого оскорбительного, богохульного соприкосновения.

Спириты смотрят на духовный мир глазами вещественными, меряют его меркой вещественных явлений, а не меркой нравственной. Но мир духовный не подлежит такому измерению. Они ищут способ соприкасаться с этим миром так же, как общаются друг с другом, только телеграф и телефон им заменяют столы и медиумы. Но Христос сказал: «Никтоже приидет ко Отцу токмо Мною» (Ин. 14, 6). Спиритам хочется войти в потусторонний мир так же легко, как они входят в увеселительное заведение, а слово Божие учит, что многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие (Деян. 14, 22). Они полагают, что «в сообщениях их духов следует строго различать две стороны: положительную и отрицательную, добрую и злую, темную, или нечистую, и светозарную и благую». А мы полагаем, что никакой такой «светозарной и благой стороны» там и быть не может. А злой дух может являться в образе светлого Ангела. Он может обманывать и так, что некоторые принимали его за Самого Господа Иисуса Христа. Что же удивительного, что он проповедует якобы любовь и другие истины? Кричал же нечистый дух Господу: «Знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий!..» (Мк. 1, 24). Однако Господь запрещал изрекать нечистыми устами даже то, что было истинно. Дух пытливый в отроковице города Филиппы взывал к народу об Апостолах Павле и Силе по-видимому достойное приятия: «Сии человеки – рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения» (Деян. 16, 17). Казалось бы, что могло быть благоговейнее такого свидетельства истины перед язычниками? Нынешние спириты непременно приняли бы это за откровение доброго духа. Но не так отнесся к этому святой Апостол Павел. С негодованием обратился он к нечистому духу и сказал: «Именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нее!» (Деян. 16, 18). И злой дух тотчас вышел из отроковицы. Вот как следует относиться к спиритическим «откровениям»: не только не искать их, а гнать от себя именем Господа Иисуса. Спириты говорят, что дух зла не может сам себе противоречить, т.е. проповедовать и добро и зло. Это было бы то разделение царства, о котором Господь сказал, что оно погибнет, если разделится в самом себе. Не беспокойтесь, у духа зла по преимуществу «цель оправдывает средства». Что удивительного, если дух лжи скажет: «Люби Бога, люби ближнего», чтобы этими словами вовлечь в обман, замаскироваться, а потом внушить, что нет вечных мучений, что Христос не был Богом в собственном смысле и тому подобное? У него все средства хороши. Нигде так тонко не действует сатана, как в спиритизме. Он посылает человека в храмы Божии служить панихиды, акафисты и даже приобщаться Святых Христовых Тайн, но в то же время удаляет его от Бога, от Церкви.

Говорят, что все спириты проповедуют нравственность, и это, конечно, не может ни в коем случае повредить. Важно-де то, что большинство образованных людей нашего материалистического века, потеряв веру в бессмертие и вместе с ней нравственное сознание, верят только фактам, а спиритизм возвращает им и то и другое. Однако трудно сказать, какая лесть горше, кому больше грозит вечная погибель: тому ли, кто совершенно потерял веру в Бога, в бессмертие и Вечную Жизнь, или тому, кто верует во все это, но в своей вере руководствуется внушениями тех, о ком Священное Писание говорит, что они не только веруют, но и трепещут?

«Спиритизм отрицает Божество Иисуса Христа, считает Его за одного из высших духов, взявшего на Себя миссию открыть людям истину. Спиритизм отрицает Божество и Духа Святого, разумея под Ним понятие собирательное, в смысле указания на духов высших, открывающих человеку истину, способствующих освящению человека... Спиритизм отрицает догмат Искупления человечества смертью Богочеловека, проповедуя самоискупление»[35]. Самой своей сущностью он стремится ниспровергнуть христианство. Можно ли после того допустить мысль, будто он заменил Христа так же, как Христос заменил Моисея? Мыслить так – дико, бессмысленно, богохульно. Вот почему и отношение к нему со стороны Православной Церкви вполне определенное: это – мерзость пред Господом и потому страшный грех (Втор. 18, 10-12). Это – волшебство, колдовство, общение с бесами. Церковь, безусловно, осуждает эти занятия как дело пагубное, как область деятельности демонов. Это – не мнение отдельных лиц, это постановление VI Вселенского Собора, правило 61, следовательно, выражение непреложной истины.

IV

Мы говорили, что всякая попытка вызывать умерших в Ветхом Завете наказывалась смертной казнью. Но что запрещено в Ветхом, то сугубо недопустимо в Новом Завете, где шире и глубже раскрываются основные начала Божия Откровения. Само занятие спиритизмом, при наличии Божественного Откровения, есть как бы недоверие к этому высшему источнику знания, есть отрасль волхвования, а вместе и нарушение первых заповедей Закона Божия, запрещающих служение иным богам. А общение с падшими духами в спиритических сеансах, по слову Игнатия, епископа Кавказского, есть прямое отступление от Бога. Вызывание духов святых Божиих есть грубое и дерзкое кощунство над христианством. А стремление спиритов исправлять (якобы) и очищать христианское учение ясно свидетельствует, что они осуетились в умствованиях своих и... называя себя мудрыми, обезумели (Рим. 1, 21-22). Над ними исполняется апостольское изречение: пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи (2 Сол. 2, 11). Вообще, невозможно в одно и то же время быть верным христианином и заниматься спиритизмом. Сами спириты не скрывают того, что их духи могут побуждать людей к преступлениям и мистифицировать тех, кто вызывает их из простого любопытства. Ясно, что сами же спириты предостерегают своих последователей от возможности получить сообщение от злых духов, от демонов. Кроме того, занятие спиритизмом, расстраивая нервную систему, изнуряет здоровье, ведет к помешательству и самоубийству... Ясно, что есть пути к знанию, запрещенные свыше, а тем дерзновенным, которые пытаются поднять таинственную завесу, грозят умопомрачение, болезни и смерть[36].

Святые отцы, изучившие все козни диавола так, как вряд ли смогут изучить их современные мудрецы, говорят, что враг никогда прямо не предлагает людям согрешить. Он знает, что человек не пойдет на это, поэтому сначала увлекает его якобы невинными мыслями, предлагает то, от чего грешник не откажется, даже доброе, лишь бы только усыпить неопытного. Когда человек доверится ему, диавол делает, что хочет, и притом нагло смеется над ним. Так поступает он и в спиритизме. Достоин внимания тот факт, что чем ближе верующий человек к Церкви, тем опаснее и гибельнее для него занятие спиритизмом. Как будто диавол, овладев волей такого человека, мстит ему за эту близость. В Сергиевой обители близ Петербурга жил иеромонах П. Прежде он был приходским священником и имел жену. После ее смерти он принял монашество, но временами сильно тосковал о своей покойной жене. Когда его назначили на чреду служения в митрополичьем подворье, П. познакомился со спиритами. Они предложили ему вызвать его покойную жену. Некоторые, более благоразумные, удерживали его от этого опыта, предупреждали, что для духовных лиц это особенно опасно, но отец П. не послушал их. И действительно, он увидел свою жену... Но вслед за тем он совершенно утратил волю и предался пьянству, вследствие которого и скончался прежде времени...

Назидателен рассказ графа Михаила Владимировича Толстого, опубликованный в «Душеполезном чтении» за 1883 год. Граф занимался спиритизмом, и вот что он повествует об этом: «Основываясь на словах Апостола Иоанна Богослова, я просил вступивших в общение с духом спросить его, исповедует ли он Сына Божия, во плоти пришедшего? Этот вопрос остался без ответа, а когда повторили вопрос, то тяжелый ореховый стол с треском подвинулся почти на аршин».

Примечательно, что занимающиеся спиритизмом нередко рассуждают прямолинейно: если имеет место явление чудесного характера, обнаруживающее присутствие и действие разумно-духовной силы, то тут одно из двух – либо действует сила добрая, ангельская, а лучше сказать – Божия, либо же Божиим попущением действует сила вражья, диавольская. Диавольская сила действует со злой целью, например, чтобы путем лжи внести вражду. Вот что рассказал тот же граф М.В. Толстой.

«Однажды мы сидели в доме моей тещи, княгини Волконской. Накануне она с младшей дочерью была где-то на бале. Стали искать бриллиантовые серьги, которые накануне надевала молодая княжна, но нигде не могли их найти. Нам в виде шутки предложили погадать на тарелке. Вышел довольно длинный ряд вопросов и ответов:

 – Куда девались серьги?

 – Украдены.

 – Кто украл?

 – Дуняша.

Нужно заметить, что среди прислуги было несколько женщин с именем Авдотья. Одну из них всегда звали по отчеству – Савельевной и почти не помнили имени. Мы продолжали спрашивать:

 – Какая Дуняша?

 – Савельевна.

 – Куда спрятала?

–  Отдала племяннику.

Все знали старуху-няню как честную женщину, но из любопытства справились и узнали, что часа за два перед тем приходил к ней мальчик, племянник, пробыл недолго и ушел в большом смущении. Невольно возникло подозрение. Между тем воротилась домой уезжавшая на целый день старшая сестра моей жены, А.П. Грязева.

 – О чем вы тут хлопочете? Чего ищете? – спросила она. Мы рассказали ей историю о серьгах.

 – Они у меня в шкатулке, – сказала она, засмеявшись. Я увидела их поутру на столе и нарочно заперла, чтобы не пропали.

Действительно, серьги оказались в шкатулке. Мы все были поражены искусно сплетенной клеветой, в которой не был забыт и мальчик, поспешивший уйти от строгого выговора тетки за какую-то шалость. С того дня забава эта нам опротивела, и мы ее бросили».

Один из спиритов на сеансе предложил духу три вопроса, написанных на бумаге, потребовав ответа именем Христа: «Веруешь ли ты в Иисуса Христа, боишься ли Его и любишь ли Его?» На первый вопрос был ответ: «Верую», на второй – «Трепещу»[37] и на третий – «Не люблю». «Кто же ты?» – спросил спирит. «Сатана», – был ответ. Некто П., узнав об этих вопросах, пожелал сам повторить опыт. На одном из ближайших сеансов он положил на стол перед медиумом свернутую в трубочку бумагу с теми же тремя вопросами. Руку медиума стала коробить какая-то сила, как бы стараясь сбросить бумагу с вопросами. «Держите крепче руку!» – вскричал П. Тогда дух стал выражать жалобы на листе, лежавшем перед медиумом: «Какой ты жестокий! Зачем меня мучаешь? Выброси бумажку прочь!» Когда бумажка была отнята, дух стал выражать свое удовольствие: «Как мне теперь легко, как хорошо!» Затем бумагу снова положили, и прежние жалобы возобновились. П. потребовал ответить на свои вопросы. Ответы были даны те же что и в первом случае: «верую», «трепещу», «не люблю». Спрашивают: «Кто ты?» Ответ: «Сатана», – и при этом прибавлено (разговор был на французском языке): «Я всегда близ вас, я хотел бы победить вас, но есть НЕКТО, защищающий вас». Слово «НЕКТО» было написано очень крупными буквами. После этого ответа П. решил прекратить свои занятия спиритизмом, пригласил в дом священника, был отслужен молебен с водоосвящением, комнаты, в том числе и кабинет, где проводились сеансы спиритизма, были окроплены святой водой. Через несколько часов, войдя в свой кабинет, П. увидел, что круглый стол, за которым происходили спиритические сеансы, весь исковеркан.

V

Приведем отрывки из записок Рускова, который увлекался спиритизмом, но затем покаялся. Эти записки были напечатаны в 1885 году в духовном журнале «Странник». Когда Русков начал участвовать в сеансах, стол «отвечал» на все вопросы стуками. Автор стал усердно заниматься подобными явлениями, приспособил азбучный алфавит и стал вести с духами самые разнообразные разговоры, перед началом которых спрашивал, кто будет с ним говорить. Большей частью с ним говорили души его умерших детей и других родственников. Примечательно, что в ответах звучали призывы к добру. «Я прошу вас, – говорит, например, дух ребенка, – ради Христа, чтобы вы любили друг друга». «Будьте добры, милостивы и любите друг друга», – говорит другой ребенок. Но как только вопросы касались не таких общих понятий, как только была опасность для отвечающего духа обличить себя самого, то он молчал или отвечал уклончиво, двусмысленно. На вопрос: «Что будет тому, кто добр и милосерд?» – отвечал: «Того ожидает рай Христа». «А кто этого не исполняет?» – на этот вопрос ответа нет. На вопрос: «В чем ты одета?» – отвечает: «Мы бестелесны». А на вопрос: «Когда мы поминаем вас в Церкви, что вам бывает?» – отвечает: «Христос не велел об этом говорить»... Уже в этом ответе слышится противоречие учению о христианской любви. Церковь учит, что от поминовения умерших бывает великая польза и скрывать это нет необходимости, так как Христос Спаситель желает, чтобы мы молились за усопших, поминали их. Для кого необходимо скрыть пользу поминовения усопших, понятно...

В Великий Четверг 1883 года знакомый Рускова рассказал ему о своем открытии: стоит только взять в руки карандаш, как тот начинает писать ответы на все вопросы.

«Мне, – вспоминал Русков, – показалось это обыкновенным писанием, не происходившим под влиянием посторонней, невидимой силы. Поэтому я просил М.И. спросить, могу ли я писать так же? На этот вопрос карандаш в руке М.И. написал: «Ему (то есть мне) нельзя: он принимал сегодня Святые Тайны, а через три дня можно будет». Никто из нас в то время не задался вопросом, почему Святые Тайны могли служить препятствием «душам умерших» для общения с нами? Прошло три дня. В первый день Пасхи, после обеда, я взял карандаш и сел к столу, чтобы испытать, будет ли и у меня карандаш писать сам. Не прошло и пяти минут, как я почувствовал, что указательный палец правой руки как будто слегка нажимается на карандаш, который начал писать... С изумлением смотрел я на это и думал, неужели он пишет сам, без участия моей воли? Карандаш действительно писал сам: «Родные тебя скоро оставят, я стану твоим постоянным собеседником, каждый вечер буду писать и говорить, а теперь оставь». Я спросил мысленно: «Кто ты такой?» Карандаш написал: "Оставь, теперь ничего не скажу"».

Дня через три Рускова просили спросить о чем-то духа. Он взял карандаш, и тот написал: «После Отдания Пасхи я буду писать и говорить с тобой, а теперь у меня отнята сила».

«Я спросил, – рассказывает Русков, – почему же на первый день Пасхи писал, а теперь нельзя?» «Тот одинок, я не знаю, как он осмелился писать», – ответил карандаш. Я опять спросил: «Напиши, кто отнял у тебя силу и кто ты такой?» На это карандаш ответил: «Ты требуешь невозможного и потому не стоишь доверия». «Ты написал: «Тот одинок». «Кто одинок?» «Оставь», – отвечал карандаш. Я опять повторил вопрос, карандаш стоял на своем: «Не напишу». Тут только меня как бы осенило, и я подумал: «Тут что-то нечисто, нужно еще испытать».

В тот же день я вновь сел к столу. Одной минуты не прошло, как карандаш вывел: «Ты опять пристаешь, прошу теб...». Карандаш вдруг остановился, потому что в это время я начал мысленно читать молитву: «Да воскреснет Бог...». Перестав читать молитву, я спросил: «Что же ты остановился?» Карандаш начал было писать: «Я писал тебе, что б...», – и снова остановка: я опять начал читать ту же молитву. «Что же ты не пишешь? – спросил я, – или боишься молитвы?» Ответа не последовало... «Напиши, кто ты такой? Если ты боишься молитвы, то, значит, ты тот, кто искушал Бога в пустыне?» И на этот вопрос ответа не было. Тогда я сказал: «Именем Бога Всемогущего требую написать, кто ты». Карандаш медленно написал: «Да, я тот, кто искушал Бога в пустыне».

Это неожиданное открытие меня так поразило, что я вскочил из-за стола и бросил карандаш. Жена спросила: «Что случилось?» Я все ей сказал. Тут же взял снова карандаш и потребовал написать, кто именно производил стуки в столе, приводил его в движение и отвечал на вопросы. На бумаге появилось: «Я, злой дух». «Я требую, – сказал я, – чтобы ты оставил нас. С этого времени мы оставляем все эти занятия». Карандаш медленно, как бы исчезая, написал: "Не приду..."»

Так Русков, не отличавшийся ученостью, которому сначала не пришло на ум, приступая к спиритическим опытам, оградить себя крестным знамением и прочитать молитву: «Да воскреснет Бог...», изобличил того, кто производит спиритические явления. Предлагаем защитникам спиритизма на собственном опыте проверить то, что сделал Русков. Кто вам мешает, господа спириты, сделать это? Разве только гордость и ложный стыд? Но во имя истины надо и то и другое отринуть с мужеством, подобающим христианину и даже просто всякому уважающему себя человеку. Истина одна: если не стыдитесь научно исследовать «бессмысленные явления», то почему не употребить средство, заповеданное Апостолом? Только помните, что имя Господа Иисуса Христа надо произносить с верой и смирением, иначе и с вами может случиться то же, что случилось с сыновьями одного иудейского первосвященника, которые дерзнули призывать имя Господа без веры в Его Божество. Евангелист Лука повествует, что они стали заклинать одержимых злыми духами именем Господа Иисуса: «Заклинаем вас Иисусом, Которого Павел проповедует... Но злой дух сказал в ответ: Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто? И бросился на них человек, в котором был злой дух, и, одолев их, взял над ними такую силу, что они, нагие и избитые, выбежали из того дома» (Деян. 19, 13, 15-16).

VI

Достойно особенного внимания мнение о спиритизме известного оккультиста доктора Розье, приводимое в книге М.В. Лодыженского «Темная сила». «Вызыватель духов, – говорит Розье, – должен быть все время в напряжении, никогда не изменять твердой воле и быть недоступным страху. Он имеет дело со слугами очень упрямыми и всегда готовыми к возмущению. Его положение подобно положению укротителя диких зверей в клетке. Поэтому существует поговорка, что «диавол рано или поздно свернет шею колдуну».

В этой же книге мы читаем мнение о спиритизме известного оккультиста Франца Гартмана. «При занятиях спиритизмом, – пишет он, – неосторожному экспериментатору угрожает потеря рассудка и свободной воли или нечто еще худшее: ужасная перспектива вступления на путь «черной магии». Ибо скотские бесовские влияния астрального мира стоят гораздо ближе к среднему человеку, чем влияния, исходящие от обитателей мира Небесного; а тот, кто открывает доступ таким дурным силам, не будучи в состоянии сам подчинить их себе, в конце концов, сам подпадает под их господство. Ему тогда уже не избавиться от вызванных им духов». А вот что писала известная основательница теософического общества Блаватская о спиритизме, которому она предавалась сначала с большим увлечением: «Если бы спириты видели, что я часто видела: уродливое бесплотное создание набрасывается на кого-либо из присутствующих на этих волхвованиях спиритов! Оно окутывает человека, будто черным саваном, и медленно исчезает в нем, словно втянутое в тело каждой его порой»... Все это голоса людей когда-то преданных учению спиритизма, изучивших его до тонкости, а следовательно, познавших опытом весь вред, всю опасность этого увлечения.

Интересна книга В.П. Быкова «Спиритизм перед судом науки, общества и религии». Автор указывает три силы, действующие в спиритизме: естественную психофизиологическую силу самого человека, силу корыстных побуждений человека (обман, подделки, симуляции) и, наконец, главную силу – силу сатаны. Первые две силы не имели бы тех печальных последствий, к каким приводит занятие спиритизмом, если бы ими не овладевала третья – сила сатаны. «На почве маленького человеческого обмана, – говорит автор, – на почве самовнушения, галлюцинаций, гетеровнушения, гипнотических внушений, на почве коллективной психической заразительности, даже на почве научных исследований проявляет себя эта темная сила и, развиваясь, и расцветая до самых пышных форм, дает яркую картину мировой борьбы в охваченных этой силой людях, борьбы с Богом и со Святой Церковью и в этой борьбе губит обманутых ею и обманывающих других ее невольных служителей». Участием темных сил автор объясняет необычайность и необъяснимость некоторых явлений, которые действительно невозможно было как-либо подделать; всевозможные противоречия, шутки, насмешки, с целью подорвать у человека веру во все святое; предсказания, которые большей частью не сбываются, но в результате своем приводят человека к отчаянию; поразительные факты захватывания человеческих душ какой-то неотразимой силой, в виде гипноза тех лиц, которые подходили с самочинным желанием открыть обман в спиритизме и, как будто по какой-то злой насмешке, становились приверженцами учения. И чем больше такие люди отдавались спиритизму, тем в большей степени развивалось в них какое-то ужасное упорство, так что когда их друзья, например, такие ученые, как Бутлеров, Вагнер, Цельнер, Вебер, Араго, Фарадей, Тиндаль, Фламмарион и др., выступали с попыткой вызвать в них просветление, они яростно защищали это учение. Но в том, что главным деятелем в спиритизме является сатана, более всего убеждает постепенное, не всякому заметное, но неуклонное, с изумительной последовательностью, методичностью проводимое спиритизмом стремление подорвать веру в Христа Спасителя как в истинного Бога и подменить христианскую религию спиритизмом, который представляет собой не что иное, как религию сатаны. Участие злых духов в спиритических сеансах признавали даже сторонники спиритизма, такие ученые, как Фехнер, Перги, Бутлеров и др.

В.П. Быков приводит множество фактов как из своей практики, так и из жизни спиритов – фактов, строго проверенных, показывающих участие злых духов в сеансах спиритов, не говоря уже о разных «дивесах», вроде возвращения в целом виде письма, предварительно разорванного и выброшенного из окна поезда, или истечения воды из обыкновенной двери. Час в час, минута в минуту на сеансе спиритов было объявлено начало японской войны в виде точного изображения картины предательского нападения на наш флот в Порт-Артуре. «Когда, – пишет Быков, – на другой день, в 12 часов дня, появились телеграммы об этом событии, у участников вчерашнего сеанса, как говорится, волосы вставали дыбом от изумительно точного совпадения между переданным медиумом и этой роковой телеграммой. За несколько месяцев до убийства министра внутренних дел В.К. Плеве на одном из сеансов медиумом в ярких и точных чертах была воспроизведена картина этого убийства, без указания имени и общественного положения личностей». «Дело доходило до того, что мы, – продолжает Быков, – о результатах некоторых сеансов боялись говорить за пределами своего кружка: из опасения, чтобы нас не сочли в иных случаях не только лжецами, но даже сумасшедшими, а в других – из простого опасения навлечь на себя самые неожиданные неприятности».

Одной из тонких хитростей сатаны в спиритизме является какое-то заботливое указание на недостатки духовенства: духи приглашают участвующих в сеансах молиться за упадок нашего духовенства. «Не правда ли, – замечает Быков, – какая тонкая сатанинская политика?..» А цель ее, конечно, дискредитировать Церковь, чтобы удалить от нее увлекающихся спиритизмом, а потом сделать из них врагов христианства...

Необходимо обратить особенное внимание на проповедуемую духами сатанинскую теорию любви. «Любовь, – говорят они, – какой бы она ни была и на какой бы почве ни созидалась, – самый лучший фактор для проявления феноменов самого высокого порядка. И плотская любовь (читай: похоть) даже лучше, ибо в сфере ее находится наибольшее количество «предсуществующих» душ, которые с нетерпением ждут, теснясь друг около друга, слияния двух любящих сердец как давно ожидаемого момента для своего нового воплощения и желанного появления на земле»... Понимаете ли вы, читатель, к чему клонит эта теория? Чем больше будет плотских совокуплений, тем это приятнее для духов, жаждущих «перевоплощения», стало быть, блуд, прелюбодеяние – вовсе не грехи, а служение духам... Страшно становится за спиритов, читая эти откровения: как мерно и верно ведет их сатана в объятия разврата! Само собой понятно, что все это тщательно замалчивается спиритами.

В заключение приведем еще один факт, подробно описанный в книге В.П. Быкова. Случай этот поразительно раскрывает сам метод сатанинского подхода к человеческой душе, коварный прием сталкивания человека в пучину гибели.

Довольно известный финансист М. уже в преклонном возрасте похоронил жену. Не имея детей, привязавшись за время 35-летней совместной жизни к этой женщине всеми силами своей души, М., несмотря на всю свою религиозность, на глубокую веру в Божественный Промысл, впал в страшное отчаяние. Он ни на одно мгновение не хотел и мысли допустить о том, что его друг навсегда покинул его. Когда еще покойная была на столе, один из сострадавших М. сказал ему, что он совершенно прав, Екатерина Александровна не умерла, она только перешла в новую форму бытия и всегда будет находиться около своего осиротевшего мужа. Он предложил связаться со спиритами, которые знают способы общения с нашими умершими друзьями. Они вызовут осиротевшему М. его дорогую жену, и он будет иметь возможность беседовать с ней.

Неутешный муж в тот же вечер был на сеансе одного из крупных спиритических кружков. Покойная «жена» поговорила с расстроенным мужем через медиума, напомнив несколько моментов из их совместной жизни и пообещав с сегодняшнего дня регулярно посещать его и, если он запасется карандашом, планшеткой или блюдечком, вести с ним беседу.

На следующий же день М. в восемь часов вечера окурил всю комнату ладаном, конечно, по совету своих новых друзей, «опытных» спиритов. Затем он положил на стол лист бумаги, на него планшетку, на планшетку свою руку и стал с благоговением ожидать обещанного духовного свидания. Через короткое время планшетка задвигалась, и, хотя М. старался держать на ней свою руку возможно легче, ни о чем не думал, чтобы так или иначе не оказывать своего воздействия на этот бездушный предмет, на листе написалось: «Это я – Катя». Наученный «опытными» спиритами, М. торжественно встал и, не снимая с планшетки руки, громко спросил: «Исповедуешь ли ты и признаешь ли Господа нашего Иисуса Христа, пришедшего во плоти?» Был дан утвердительный ответ.

Почти все спириты верят в то, что для различения духов на спиритических сеансах достаточно задать вопрос о признании Господа Иисуса Христа Сыном Божиим, чтобы по полученному ответу судить, кто именно находится среди них: высокий дух или дух заблуждения. При этом спириты полагают, что основываются в своих действиях на Священном Писании, на словах Апостола Иоанна Богослова, который именно этот способ рекомендует для различения духов (1 Ин. 4, 1-3). Однако спириты относятся к слову Божию слишком легкомысленно, понимают его поверхностно, по букве, не вникая во внутренний его смысл. А в таком случае и «контрольный» вопрос хотя и берут из слов Иоанна Богослова, но произносят его, как слова известной формулы своего ритуала, заранее предрешая, что их духи ответят на вопрос утвердительно. В этом случае они делают то же, что иные христиане, когда творят крестное знамение небрежно, без глубокой веры и должного благоговения. Об этом давно сказано, что такому «маханию бесы радуются». Когда слова Апостола употребляются для подобного же «контроля духов» верующими сынами Церкви, в исполнение заповеди Апостола, с должным благоговением и верой, то духи уклоняются от прямого ответа. Справедливо, что бесы «веруют и трепещут», что и в Евангелии они многократно исповедовали Господа Иисуса Христа Сыном Божиим, а потому они могут и теперь, для сокрытия своей хитрости, отвечать на «контрольный» вопрос спиритов утвердительно, тем более что сами спириты, в сущности, кажется, не придают большого значения такому контролю. Слова Священного Писания даны нам не для каких-то мистических опытов, чтобы употреблять их в качестве формулы для контроля над какими-то неведомыми существами, с которыми Церковь не позволяет иметь общения. Это было бы то же, что призывать имя Пресвятой Троицы или творить крестное знамение при суеверных обрядах. Такое смешение святого с волшебством, каким мы признаем спиритизм, есть тяжкий грех. А где грех, там и благодатные средства, недостойно и без благоговения употребляемые, служат не во спасение, а к сугубому осуждению. Но вернемся к рассказу о беседе М. с духами.

М., несмотря на поставленный им контрольный вопрос, мало поверил в то, что около него находится Катя, и потому попросил: «Если ты действительно Катя, то для подтверждения дай мне более яркое доказательство».

Дух Кати отвечал: «Ну, вот и отлично. Кстати, я и пришла для этого. Ведь ты не знаешь, что лежит в моих комодах. Не сегодня завтра начнутся дожди и холода (дело было в середине осени), у тебя простужены ноги, так ты сейчас же пойди отодвинь второй от низу ящик комода и там, на самом дне, найдешь три пары новых, мною связанных, шерстяных чулок, серых с синими полосками. И с завтрашнего дня начинай их носить». М. со всех ног бросился к указанному месту и нашел чулки, о которых только что говорила ему умершая жена и о существовании которых он действительно ничего не знал. Он не только поверил, что с ним говорит именно его жена, но даже пришел в некое благоговение, в какой-то невыразимый восторг. Сеансы с покойницей вошли в обычный строй жизни осиротевшего мужа.

Сначала М. беседовал с умершей женой два раза в неделю. Потом стал беседовать чаще и, наконец, каждый день. Беседы начинались в семь часов вечера и продолжались до семи-восьми часов утра. Так что он, незаметно для себя, перевел ночь на день, а день на ночь и жил только лишь ожиданием каждой следующей беседы.. Много было переговорено, много вспомянуто. Большая часть времени отводилась на обсуждение вопросов религии, говорили о необходимости частого посещения храмов Божиих, выполнения всех церковных обрядов. По выражению самого М., в эту счастливую для него пору он чувствовал, как рос духовно. О каких-либо сомнениях не было и речи.

И вдруг однажды, совершенно неожиданно для него, вместо жены ему явился дух... «Преподобного Сергия». Он объяснил удивленному М., что в последнее время, зная любовь М. к нему, довольно часто приходит на его беседы с женой, с наслаждением слушает их и умиляется. И все это, наконец, заставило его самого вступить в разговор. Появившаяся вслед за тем Екатерина Александровна, так сказать, удостоверила личность «Преподобного», и М. получил нового собеседника. Он так увлек М., что совершенно вытеснил из беседы жену, и М. даже как будто довольно легко примирился с ее отсутствием.

Следует отметить, что М. был человек состоятельный. Не имея детей и будучи человеком религиозным, он вел скромную жизнь и часто делал довольно крупные пожертвования в бедные монастыри и приходы. Беседы с новым собеседником открывали ему все новые и новые горизонты в области духовного тайноведения и так захватили М., что он заканчивал эти беседы иногда далеко за полдень. Но вот в один из вечеров вместо обычной темы дух заговорил о коммерции: «Купи завтра на 38 тысяч акций Рыбинско-Бологовской железной дороги, через 23 дня продай их, и ты наживешь 21456 рублей 84 копейки»... М. с ужасом отбросил планшетку и осенил себя крестным знамением. Преподобный Сергий и... биржевой ажиотаж!..

Впервые за всю свою спиритическую практику М. столкнулся с мыслью, что «здесь что-то неладно». Но спустя час или полтора он снова уселся за планшетку и получил приблизительно такую отповедь: «Как тебе не стыдно иметь такую слабую веру? Ведь если бы с тобой говорил какой-либо другой дух, то он, огорченный, несомненно, ушел бы и никогда не вернулся, мог даже лишить тебя навсегда сладости общения с потусторонним миром... Но я понимаю твою верующую душу и спешу прийти к тебе на помощь. Выслушай меня терпеливо. Я предложил эту комбинацию не для тебя, но чтобы исполнить просьбу обращающихся ко мне насельниц С-кого женского монастыря. Ты выиграешь эти деньги и отошлешь от «неизвестного» этому монастырю. К тебе же я обратился потому, что, во-первых, мне, благодаря продолжительным нашим беседам, легко поручить это тебе, а во-вторых, потому, что ты знаком с мирскими на этот предмет распорядками»...

Услышав это, М. залился слезами раскаяния, и, конечно, собеседник простил его. В указанное время бумаги были куплены и проданы. Прибыль получилась точь-в-точь такая, какая была указана духом, а деньги были отправлены по назначению. Снова начались обычные беседы на духовные темы. Спустя какое-то время М. опять было дано поручение такого же характера. Все было исполнено. Так повторялось несколько раз.

Наконец, дух рекомендовал М. на случай экстренной помощи иметь наготове определенный капитал, а для этого проделывать различные операции с ценными бумагами более часто. Вся прибыль будет составлять фонд помощи нуждающимся. Понемногу М. втянулся в биржевую гонку. День он проводил на бирже, а вечер в беседе с духами. Биржевая игра, по верности и счастью, носила необычайный характер. Через три года состояние М. удвоилось. Он играл на русских и на иностранных бумагах; играл на гарантированных и негарантированных и всегда выигрывал.

Однажды дух порекомендовал на все имеющиеся у М. деньги купить бумаги американского фондового рынка, чтобы еще удвоить свое состояние. Разумеется, с трогательной пунктуальностью было выполнено и это поручение, а через полгода предприятие, бумаги которого были куплены М., обанкротилось, и у него от многомиллионного состояния осталось чуть больше 150 тысяч. Когда же М. сел за планшетку с просьбой объяснить, как должно отнестись к этому факту, на бумаге беспрерывно появлялось лишь: «Ха-ха... ха-ха...».

М. вполне правильно рассмотрел в этом начертании сатанинский хохот. Минуту спустя он услыхал этот хохот в своей собственной душе, в своем собственном сердце, а затем – вокруг себя, во всей комнате, во всей квартире. И если бы случайно не вошла в его кабинет прислуга, М. не сообщил бы никому этого эпизода, унеся его с собой в тот мир, с которым он так добросовестно, с такой верой вступал в общение. Его нашли повесившимся на шнурке в своем кабинете, немедленно вытащили из петли и привели в чувство. Шесть лет пролежал он после этого в параличе, потом поправился. И с того времени не только не занимался беседами с духами, но не терпел даже слово «спиритизм».

Некоторые полагают, что «спиритизма в сущности не существует, что это – одни лишь фокусы шарлатанов». В прежние времена создавались даже специальные комиссии для изучения явлений спиритизма. По этому поводу архиепископ Никон отвечает своему корреспонденту: «Неужели автор думает, что сатана так прост, что вот так и откроет себя «ученой комиссии»... Разумеется, это не в его интересах. Я в свое время следил за работой этой комиссии и заранее предсказывал, что сатана проведет ее отлично, спрятавшись за шарлатанство».

Итак, в явлениях спиритизма мы имеем дело с опытнейшим врагом, не гнушающимся никакими средствами для достижения своей цели. Имя ему – диавол, а цель его – обольстить человека, отдалить его от Бога и Его Святой Церкви, подчинить своей злой воле и погубить в вечности его бессмертную душу. И лесть, и обман, и подлог, и мнимые доброту и святость – все использует диавол, чтобы достичь этого. Будем же тверды в вере, не поддадимся его обольщению, отвергнем людей, склоняющих нас к спиритизму, чтобы не лишиться нам благодати Божией и Царства Небесного. Аминь.

 

Теософия и антропософия в понимании христианства

 

Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?

(Мф. 6, 23)

Религиозный индифферентизм[38] – явление печальное, но закономерное в наше время. Для многих людей религия – не только дело безразличное, но и совершенно ненужное. Проводя свою обычную, будничую жизнь и постоянно занимаясь различными делами, которые представляются на первый взгляд такими важными, люди этим как бы заглушают в себе религиозные потребности. Однако не всех может удовлетворить такая «обыденщина», ведь еще царь Соломон сказал о ней: «Все – суета и томление духа»! (Еккл. 1, 14). Высшая потребность – жажда чего-то более возвышенного, что скрашивало бы неприглядную, а порой и ужасающую действительность, открывало бы ее смысл, – требует другой, духовной, пищи. И многие находят ее в занятиях наукой, литературой, искусством, философией.

Понятия «наука» и «научно» для многих звучат сегодня как магические заклинания, олицетворяя истину, не подлежащую сомнению и проверке. Гуманистическое искусство, исследуя душу человека, неустанно пропагандируя только культ земной жизни, льстит гордыне и чувственности человека. Искусство для человека утверждает его в мысли о том, что в нашей природе все страсти естественны, а значит, и законны, то есть идеалом и Богом для человека является сам человек, ведь никого нет лучше, умнее и одареннее его... Так что не случайно наука и искусство служат тем «высшим», что заменяет человеку отсутствие веры в Истинного Бога.

Природной любознательностью, присущей почти каждому, и неограниченным доверием к науке, получившим большое развитие в конце XIX столетия, широко воспользовалось возникшее тогда же Теософское общество. Именно с помощью науки происходило приобщение человека к постулатам теософии.

Теософия (от греч. Theos – Бог, sophia – мудрость, знание) в широком смысле означает мистическое богопознание и в чисто филологическом смысле является синонимом теологии. Позднее, в отличие от теологии, опирающейся на Божественное Откровение и догматы, к теософии стали относить учения о Божестве, исходящие из субъективного мистического опыта и излагающие этот опыт в виде совершенно определенной системы. Некоторые исследователи относили к теософии гностицизм, неоплатонизм, каббалу и др. Более распространено, однако, употребление слова «теософия» для обозначения синтеза мистики и рациональной философии, который с XIX века известен как теософия Е. Блаватской (1831-1891) и ее последователей. Эти воззрения сложились под влиянием буддизма, индуизма, оккультизма и гностицизма. Такая теософия объединяла различные вероисповедания, имея целью создать «универсальную религию». Конечной же задачей было и остается достижение оккультного «знания» и развитие сверхъестественных способностей через эзотерические традиции немногочисленных «посвященных», или «мастеров», осуществляющих «духовную эволюцию человека».

Многие из мирских знаменитостей начала XX века, почитаемых и широко известных сегодня, в той или иной степени руководствовались идеями теософии и отражали эти идеи в своих сочинениях. Среди тех, кто в своей жизни и творчестве стоял наиболее близко к теософии (позднее антропософии), были М. Волошин, А. Белый, К. Бальмонт, О. Форш. Кстати сказать, Волошин и Белый участвовали даже в постройке в 1914 году в Дорнаухе (Швейцария) храма антропософов – «Гутенаума».

Многие философы и ученые, соприкоснувшись с теософией и уяснив ее истинные цели, считали необходимым выступить против пропаганды этого учения. Известные русские философы и ученые отец Г. Флоровский, отец С. Булгаков, Б. Вышеславцев, В. Кудрявцев, С. Франк, М. Лодыженский в своих сочинениях показывали ложность и пагубность теософских идей, стремясь предостеречь от этого увлечения тех, кто, не имея ясного и твердого православного миропонимания, принимает в качестве истины заблуждение.

Сегодня происходит возрождение Теософского общества. Переиздается соответствующая литература. Через современные псевдорелигиозные «академии», «школы здоровья» и подобные общества многие приобщаются к доктрине теософии. Более того, старое учение получает новую, наукообразную[39], форму, благодаря которой с еще большим доверием может быть усвоено неопытными то, что предлагает теософия. Но разберемся сначала, что же это учение предлагает нам сейчас?

Сначала немного истории. Теософское общество возникло в 1875 году в Нью-Йорке. Его основали писательница Е. Блаватская и американский полковник Г. Олкотт, до этого безуспешно пытавшиеся организовать оккультное общество в Англии. Вскоре деятельность Общества распространилась на многие страны Европы и Америки. Приведем основные положения устава Теософского общества.

1. Основать ядро международного братства без различия расы, веры, касты...

2. Поощрять сравнительное изучение религий, философии и наук.

3. Исследовать необъяснимые законы природы и скрытые силы человека.

Девизом Общества стало: «Нет религии выше Истины».

Как часто и сегодня можно встретить эти положения на многообещающих афишах, умело призывающих к безобидному, казалось бы, знакомству: послушать о них лекции можно даже и не выходя из дома – по радио и телевидению. Все это свидетельствует о том, что идеи теософии весьма активно, даже настойчиво предлагаются для изучения.

Повторим, что термин «теософия» происходит от греческих слов: «Теос» – Бог и «софия» – мудрость. Но то, что проповедует Теософское общество, по сути дела, не имеет ничего общего с мудростью о Боге. В лице своих руководителей Теософское общество заявило о том, что лишь теософия дает ключ к обладанию Истиной. Вспомним один из непреложных духовных законов, который говорит о том, что «истина постигается благочестивой жизнью» (преп. Исаак Сирин), и обратим внимание на основателей и идейных вождей Теософского общества, а именно на сущность и характер их духовности...

Писательница Е. Блаватская, изложившая свое учение в сочинении «Тайная доктрина» (1888 г.), достаточно полно и много сказала о себе в письмах к различным лицам. Эпистолярное наследие Блаватской свидетельствует о ее патологических властолюбии и гордыне, зачастую соседствующими с откровенным цинизмом.

Для А. Безант, ставшей вторым президентом Теософского общества, характерна фанатичная преданность идеям атеизма, неомальтузианства[40]; с неменьшим энтузиазмом она проповедовала теософию и индуизм.

За время своего существования Теософское общество претерпело ряд существенных изменений.

Теософское общество возникло как «общество оккультистов для сравнительных опытов между спиритуализмом и магией древних по инструкциям древних каббал – жидовских и египетских».

В 1878 году центр Теософского общества был перенесен в Адьяр (Индия), а в 1884 году, по возвращении Блаватской из Индии, Общество «перестраивается» в «научное», в основе которого уже лежит «ядро международного братства»...

Отметим, что в 1884 году в Англии Общество психологических исследований организовало особую комиссию для подробной проверки «научной» деятельности Теософского общества. Был составлен подробный отчет, занявший 200 страниц текста, о ненаучности «научного» Теософского общества. Ученые-исследователи сразу поняли, что они имеют дело с теми, для кого наука служит лишь прикрытием и отчасти средством привлечь людей.

С 1911 года Теософское общество выступает как религиозное движение, исповедующее догмат Второго Пришествия Иисуса Христа в образе человека – учение, противоречащее христианству и сближающее Теософское общество с адвентистами[41]. Расхождение во взглядах на этот вопрос А. Безант и Р. Штайнера, возглавлявшего немецкую секцию Теософского общества, привело к распаду теософии и выделению из нее антропософии (во главе со Штайнером).

Штайнер говорил о невозможности Второго Пришествия Господа Иисуса Христа в физическом теле; он полагал, что Спаситель придет в эфирном, то есть невидимом, теле. Поэтому он учил о развитии способности ясновидения, дабы в свое время увидеть и узнать того, кто придет, назвавшись Спасителем. Заметим, что Штайнер считал себя единственным хранителем истинного эзотеризма, преемственно дошедшего до него через орден розенкрейцеров от якобы самих апостолов.

По своей сути антропософия мало чем отличается от теософии. Н. Данилевский заметил: «Отличие истины от лжи бесконечно, и две лжи всегда менее между собою отличаются, чем каждая из них от истины». Однако замена понятия «тео» (Бог) понятием «антропо» (человек) говорит сама за себя – указывает на духовно-нравственный кризис, характерный для нашего времени смут и нестроений, на то, что в своих поисках истины человек все больше отходит от Бога, пытаясь опереться на самого себя, на свои «исключительные возможности» и на науку, вернее, псевдонауку.

Теософия как религиозно-философская система

 

Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными. Ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света со тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместимость храма Божия с идолами? Ибо вы храм Бога Живаго...

(2 Кор. 6, 14-16)

 

Представления теософии о мире и человеке. Теософия различает три мира: физический, астральный (мир чувств) и ментальный (мир высших идей). Первичной материей является эфир, или, на языке оккультизма, астраль. «Атом каждой материи тем или иным способом можно делить до бесконечности; следовательно, и астральная материя подчиняется тем же законам. Если мысленно представим себе восходящую шкалу увеличений вибраций астральных атомов, происходящих от их деления, то дойдем до предела, когда астральная материя одухотворится настолько и настолько потеряет свой материальный характер, что будет представлять собою уже мир духовных принципов и чистых идей... Это будет план духовный. Интегрируя абстрактные начала еще дальше, наша мысль дойдет до принципа чистого духа»[42], которому, если следовать данной теории, придется с необходимостью сообщить свойства и достоинство Божества. Из этого можно сделать два вывода:

1) все три доступные изучению человека мира или плана природы (физический, астральный и духовный), в сущности, состоят из одной и той же первичной материи, скомбинированной в различных и бесчисленных степенях плотности и динамичности;

2) наши понятия – «материя», «энергия», «дух» – суть нижняя, средняя и верхняя ступени одной и той же субстанции.

В понимании теософов и антропософов, «чистый дух» – это астраль в своем утонченном, разреженном состоянии; грубый физический мир – это тот же астраль в своем сгущенном, «охлажденном» состоянии. Следовательно, нет духа как особой субстанции, нет духовного мира, нет и Бога как чистейшего Духа. Понятия, идеи, сознание – это тоже астраль в своем утонченном состоянии. «Энергия духовная (инстинкт, мысль, сознательность) представляет собою астральную же, но тончайшую и еще более духовную (динамичную) материю – энергию, обладающую, конечно, и большей силой вследствие закона увеличения силы и динамичности от увеличения числа вибраций»[43]. Поэтому различие между «духовной» и «физической» материей состоит только в степени силы и динамичности той и другой, в количестве вибраций, а не в существе самой природы духовного и физического миров. А это самый грубый материализм, значительно более худший, чем тот, давление которого мы испытали в недавние десятилетия собственной истории. Если у материалистов мысль, сознание и вообще вся духовная деятельность есть функция мозга и нервной системы, то у теософов – это сама материя в своем самом утонченном состоянии.

При таких представлениях о мире и человеке получается, что чем духовнее сознание, личность, тем более они будут рассеиваться до бесконечности, поскольку свойством астрали является его «улетучиваемость». В этой связи отец Сергий Булгаков замечает: «Отсутствие различия духа и не духа позволяет употреблять духовное к живому, душевному, духовному и через это легко совершать переход от духа к телам»[44]. Результатом такого понимания мира и человека становится универсальная эволюция или перенесение теории эволюции на духовный мир. В этом и заключается та «научность», на основе которой теософ «дает всем теорию дел Божиих».

Эволюция и инволюция, время. Теософия учит о цикличном течении времени, эволюции и инволюции, восхождении и нисхождении, при которых «все переходит во все». В этих представлениях о цикличном времени и предельном, универсальном трансформизме видна попытка возвратить человека к тем представлениям древности, которые были преодолены православным христианством.

Для античного (древнего) человека временная перспектива всегда замкнута, ограниченна, и высший символ времени для него – замкнутый круг. Древний человек переживал время как некую низшую область существования, в которой вечные и неподвижные реальности лишь открываются. Не было освобождения от уз времени в свободу вечности: «бывающее не может стать пребывающим» – что рождается, то умирает. Таким образом, бессмертие в представлении древнего человека о времени предполагает «прошлую нерожденность», и весь смысл эмпирического процесса представляется в символическом нисхождении из вечности во время. Результат таких представлений следующий: судьба человека решается в развитии, а не в подвиге.

Многие до сих пор продолжают жить с таким, дохристианским, мировосприятием и даже самосознанием. И именно с этим связана главная, очень важная по своим следствиям ошибка ищущей во тьме неверия мысли: кажется невероятным, что судьба человека может окончательно решиться «в этой жизни», что он может сам и навеки повлиять на свое вечное бытие в своем пребывании на грешной земле. Ведь все наши земные дела и «деяния» так ничтожны по сравнению с вечностью! Не есть ли они только некое бесконечно малое по сравнению с бесконечностью вечной судьбы?.. Именно отсюда часто возникает мысль о других существованиях человека.

Однако значимость событий нашей жизни определяется не столько внешним, сколько сокровенным смыслом, определяемым волей и разумом. В своем внутреннем, творческом бытии мы не связаны тварным.

Если в древности представления о цикличном течении времени и допускают предположение о предчувствии Воскресения, то после Воскресения Спасителя их можно рассматривать только как сознательное противление Истине.

Преодолев эти древние формы заблуждений, христианство открывает подлинную свободу в подвиге жизни. Спасительное явление Иисуса Христа – событие мирового значения и исключительной важности, событие неповторимое. Для теософии же это событие – лишь одно из звеньев цепи воплощений «учителей».

Перевоплощения. Мир, в котором имеет место универсальная эволюция, развивающаяся в цикличном времени, и перевоплощения – это логически сродные формы языческого, богоборчествующего сознания. Еще до теософии на идее перевоплощений остановилась мысль философов Индии и Греции. Для них было характерно понимание перевоплощения прежде всего как освобождения: необходимо было избежать перевоплощений, выйти из их рокового круга, из бесконечной чреды повторяющихся смертей... Таким образом, древняя форма учения о перевоплощениях – понимание круговорота рождений как злой участи, от которой душа ждет избавления в полном слиянии с Божеством.

В теософии же перевоплощения означают эволюцию. Здесь учение о переселении душ преподносится как благая весть о своеобразном бессмертии, о большей полноте жизни. И это льстит современному человеку, ведь современное нерелигиозное сознание однозначно оценивает земную жизнь как единственное бытие, верит в прогресс. А чтобы обосновать веру в прогресс, необходимо дать каждой личности возможность соучаствовать во всей полноте прогресса – сообщить ей идею перевоплощений, которая очень подходит для таких представлений.

Святитель Василий Великий так говорил о тех, кто учит о перевоплощениях: «... убегай бредней философов, которые не стыдятся почитать свою душу и душу пса единородными между собою и говорят о себе, что они были некогда и деревьями и рыбами. А я хотя не скажу, бывали ли они когда рыбами, однако же со всем усилием готов утверждать, что когда они писали это, то были бессмысленнее рыб»[45].

И еще одно утверждение теософов: «То, что мы обыкновенно называем жизнью человека, есть лишь один день в той школе, где он выучивает определенные уроки»[46]. Получается, будто люди, ведущие развратную жизнь, могут спокойно утешать себя тем, что им будет дана новая жизнь, своего рода переэкзаменовка, и тогда они исправятся... Как бы ни были они испорчены, в конце концов Абсолют в них достигнет своей цели.

Мы видим, что через идею перевоплощений теософия пробуждает в человеке не нравственную энергию, не ответственность за свою бессмертную душу, а наоборот – нравственное бессилие, апатию.

Антропология. Главный вопрос всякой теории перевоплощений – кто же перевоплощается? Как отвечает на этот вопрос теософия? Ответ дает ее учение о человеке. Вот его основные черты.

1. Человек – преходящее существо.

2. Человек – «складное» существо, состоящее из элементов планетарных эволюций, из тел физического, астрального и эфирного, из Ego, которое есть безличный дух.

3. Человек – орудие в руках высших космических иерархий, которые ведут его к непонятной для него цели и приведут к такому состоянию, в котором нет уже ничего человеческого.

4. Человек – продукт космической эволюции, и в нем нет неразложимой цельности: он – лишь переход от дочеловеческого к сверхчеловеческому.

По Штайнеру, человек не наследует вечности, лишь наш мировой эон (некий период космической эволюции) стоит под знаком человека. Человек может развиться из полузмия и полурыбы в сверхчеловека.

Христианство учит о человеке совсем иначе. Человек может обрести благодать, возводящую его в первозданную чистоту Адама; может, по дару Христа, стяжать обожение; но он не может перестать быть человеком, не может перейти в иной, ангельский, чин. Человек не произошел из низших сфер космической жизни, а сотворен Богом, он есть личность, имеет образ и подобие Божие и предназначен для Вечной Жизни.

Целостный человек, не зависимый от власти космических сил, космических соединений и распадов, воссоздан Христом и во Христе, Главе Церкви. И именно такое представление о Иисусе Христе как Богочеловеке стремится разрушить теософия.

Человек, в теософском понимании, состоит из четырех, семи, десяти элементов, чаще – из четырех: физического, эфирного, астрального тел и Ego. Все эти элементы не связаны между собой, принадлежат разным планам бытия мира, имеющим разные фазы эволюции. Таким образом, человек – это сложная система, условное и случайное сочетание разных жизней. Примером подобных представлений может служить следующая схема[47].

I. Материальный человек:

1) физическое тело (биоэнергия);

2) астральное тело (как проводник желаний и страстей);

3) эфирное тело (как носитель жизненной силы).

I I. Разумный человек:

4) страстная (животная) душа;

5) человеческая душа.

I I I. Духовный человек (Ego):

6) духовная душа;

7) чистый дух.

По смерти человека его низшие элементы остаются в земной атмосфере и один за другим разлагаются. Высшие элементы восходят в область «тонкоматериальных духов», где они пребывают некоторое время в блаженстве, а затем воплощаются на какой-либо планете. Эволюция этих тонкоматериальных духов совершается в ряде планетарных переходов. Их планетарным состояниям и соответствует структура элементов в человеке, каждый из которых живет своей собственной, независимой жизнью. При перевоплощениях происходит «переселение» духовного человека в новые воплощения, он как бы возглавляет иерархическую структуру нескольких жизней.

Христианство учит, что такое представление о человеке разрушает собственно человека, упраздняя его достоинство и неповторимость: лишает человека главного – личности. Телесная, душевная и духовная жизнь человека – это одна жизнь, а не три жизни, протекающие рядом одна с другой. Различия психической и физической жизни не объемлют его личности. Для христианской аскетики сущностная сложность человека отнюдь не отменяет единство личностное. В православном учении о Воскресении Христовом и о воскрешении людей на Страшном Суде раскрывается метафизическая значимость и устойчивость человеческой личности. При этом тело – неотъемлемая, онтологически не устранимая из естества человека его часть.

Смерть в христианстве воспринимается как наказание: Бог творит для бытия, «во еже быти». Смерть расторгает целостность человеческого существа. «Смерть – оброк греха, но вместе с тем и врачевание. Через смерть Бог как бы переплавляет сосуд нашего тела, и отпадает лукавый излишек того, что природилось и наросло от греха»[48]. Во Всеобщем Воскресении произойдет не возврат, но исполнение: возникнет новый образ существования, так как человек воскресает для вечности, в нетленном теле, и время упразднится.

Святитель Иоанн Златоуст учит: «Не плоть хотим сложить с себя, но тление; не тело, но смерть; иное тело и иное смерть; иное тело и иное тление... Правда, тело тленно – но не есть тление. Тело смертно – но не есть смерть. И тело было делом Божиим, а тление и смерть введены грехом. И так я хочу снять с себя чуждое, не свое. И чуждое – не тело, но тление». А Минуций Феликс писал: «Мы ожидаем весны для нашего тела». Эту благую весть христианства не мог вместить древний мир. Мировоззрение о теле как темнице души для античности было самоочевидно. Порфирий, греческий философ, написавший о жизни и учении философа-платоника Плотина, своего учителя, свидетельствует, что Плотин стыдился существования в теле. А древнеримский философ Цельс называет христиан «любителями плоти». Так что, несмотря на географические различия (Греция, Индия), на различия в методах и мотивах языческих религий и философий, практические выводы для дохристианского сознания одинаковы: бегство из этого мира, исход из тела. Для них страх метафизической нечистоты много сильнее, чем боязнь греха: зло – от тварного, плоти, а не от извращения воли. Такое (дохристианское) сознание признает возможность полной и подлинной жизни духа вне тела. А необходимость снова иметь тело есть лишь проявление закона кармы.

Карма есть действие, где каждая причина порождает свое следствие. Ничто не может предотвратить ряд созданных причин и их последствий. Здесь нет места ни прощению, ни искуплению. Г. Олкотт так писал о законе кармы: «Мы подвергаемся только той судьбе, какую заслужили прежними деяниями (в прежних перевоплощениях). Можем ли мы при таких условиях жаловаться на кого-либо, кроме самих себя?..»[49]. Закон кармы утверждает, что судьба человеческой души в новой и очередной земной жизни, определенная ее делами в жизни предыдущей, – это заслуженное возмездие.

Следствиями закона кармы являются разрушение личности (деперсонализация), фатализм, пессимизм. Деперсонализация, характерная для учения Упанишад[50], – это распад человеческой души на комплекс добрых или злых дел. Фатализм – это невозможность искупления раз совершенной вины. Дело человека есть сила, продолжающая жить независимо от него, сила, над которой он более не властен и которая определяет его судьбу. Пессимизм – это результат понимания того, что злые дела обрекают человека и в Будущей Жизни быть злым и творить новое зло.

Христианство избавило человечество от этой безысходности греха. Раскаяние разбойника на кресте и слова Спасителя: «... ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23, 43) сильнее всех умозрительных теорий свидетельствуют о том, что искренним покаянием прощаются грехи. Благодать врачует человека – но только благодаря его свободному устремлению ко благому изменению. Грех и зло происходят не от внешней нечистоты, не от природной скверны, а от вожделения порочного и наклонности к недолжному.

Но теософия не знает такой свободы человека. По ее представлению, «водительствует не Бог, не Христос, а космическая иерархия или "посвященные"» (Штайнер). Так что по сути своей теософия – это явная демонология (в античном смысле), простой возврат к дохристианскому сознанию.

Таким образом, ставя человека в зависимость и от низших сил природы, и от ангельской иерархии, теософия возвращает его к полидемоническим представлениям.

Христос освободил человека от власти греха, избавил от языческого идолослужения и даровал ему новый закон любви к Богу и человеку. В христианстве человек стоит выше всего тварного, лицом к лицу со своим Создателем. И вдруг в XX веке вновь начинается возврат человека к космическому полидемонизму! Для чего?

Далее мы попытаемся ответить на этот вопрос, сейчас же обратим внимание на те формы, в которые облекается учение теософов.

Область понятий теософии представляет собой некую неопределенную терминологию, призванную отразить религиозно-философский синтез. При этой неясности понятий каждый может найти то, что его больше всего интересует, и в какой-то мере приобщиться к теософии. Теософская литература сама по себе представляет эклектическое собрание, содержащее всего понемногу: из науки, философии, религии, искусства, педагогики, психологии и т.п.

Следовательно, «научность» теософии есть лишь способ привлечь к ней внимание, и прежде всего людей, мало знакомых с самой наукой. Теософия даже не заботится о выработке сколько-нибудь серьезных научных положений, ибо для нее это – совсем не главное, не цель, а лишь некоторое средство для привлечения внимания.

Ясно, что теософия – отнюдь не наука, а приспособление к «научному» миросозерцанию нашего времени. Одна из характерных черт этого приспособления – стремление разрушить то мировоззрение, которое дало человечеству христианство. Именно это является целью в разрушительном действии «теософской науки», пытающейся вернуть человека к дохристианскому сознанию. Теософия стремится разрушить в мировоззрении современного человека самые глубинные понятия, которые свидетельствуют об Истине! Эти стремления теософии станут еще более очевидными, когда мы посмотрим на ее религиозное учение.

Религиозный синкретизм против христианства

Религиозный синкретизм. Теософская литература полна терминов, принадлежащих различным религиям. Это – непосредственный результат развития идеи религиозного синкретизма (соединения религий), которую стремится осуществить теософия. Она утверждает: «Корень всех религий, включая иудаизм и христианство, должен быть отыскиваем в немногих примитивных истинах, причем ни одна из них не может быть изъяснена в отдельности от всех других, так как каждая составляет некоторую деталь по отношению к совокупности всех остальных...»

Результатом подобных построений должно стать «... создание «Единой Вселенской Церкви», в которой буддизм, христианство, магометанство...» и «все прочие секты суть лишь составные ее части...» При этом, по мнению А. Безант, Теософское общество должно быть признано «за центр, из которого исходят все религии». Таким образом, теософия стремится стать для всех религий неким общим и универсальным знаменателем.

Понятно, что такая задача невыполнима, так как живое религиозное чувство и внутренний опыт людей, придерживающихся различных вероисповеданий, не могут быть совместимы. Истина всегда отлична от заблуждений. Но на интеллектуальном уровне, когда нет живой веры, может возникнуть соблазн идти по этому пути. При отсутствии веры, при отрицании высшей добродетели и святости нельзя говорить о стремлении человека к Богу и живом общении с Ним. Теософы это поняли и вопрос о богопознании, не отрицая его прямо, подменили другим, «сродным», вопросом – о познании невидимого мира. Его они отождествили с познанием тайн природы, и чтобы этот процесс шел более успешно, рекомендуют искусственным путем усилить возможности разума – интеллект, который считают инструментом в познании Бога... А здесь уже возможно совершить подмену понятий – для того чтобы человек мог принять то, что противоречит Истине. Всякое религиозное проявление совести, способное уберечь человека от такой ошибки, сковывается учением о перевоплощении, при котором нравственная жизнь, превращенная в натуральную цепь причин и следствий, погибает.

«Провозглашая единство религий и их происхождение из общего Божественного Первоисточника, теософия ссылается на следующие доказательства: на тождество 1) религиозных учений, 2) этических учений, 3) истории учителей, 4) символов». «Когда мы слышим, что в индусских храмах находятся те же символы, какие мы встречаем в раскопках древностей на Западе, когда мы узнаем, что идентичная резьба на камне, идентичные числа и символы найдены в Египте, Перу, Мексике... невольно является вопрос: не была ли в основе всех этих символов у различных народов одна и та же идея?..» Подобное сравнительное изучение должно приводить к признанию того, что во все времена человечество было руководимо Сверхчеловечеством. Вот почему формы религиозных учений различны, а суть всегда одна и та же.

Цель этого сравнительного изучения – отыскать общие понятия и символы в различных религиях. Немного рассуждений... и молот Тора из скандинавского эпоса превращается в Крест. Более того, «языческая теософия – ведь не что иное, как дохристианское христианство»[51]. Итак, под видом света теософия зовет во тьму веков, где все имеет одинаковую истинность и ценность. А это может вести только к разрушению нравственных принципов. Для осуществления идеи создания единой религии теософы призывают к освобождению от авторитетов, утверждая, что «... христианство лишь отчасти намекает на абсолютную истину» и если даже порой касается ее, то лишь «бессознательно и единственно потому, что во всяком заблуждении есть зерно истины»[52]. Чтобы отыскать его и «вышелушить» из-под коры предрассудков, «нужно сделаться теософом, нужно усвоить себе свободу от всяких связующих авторитетов»[53].

Для христианина это может означать только одно – свободу от Бога и Церкви, отступление от столпа и утверждения Истины (1 Тим. 3, 15).

Итак, задача теософского религиозного синкретизма – воспитание равнодушия к религии, «свобода», плоды которой богоотступничество и антихристианство.

Разрушение христианских понятий. Обильно используя в своих творениях христианские понятия, теософия превращает их в нечто такое, что не имеет ничего общего с христианством.

Христианское понятие о Едином и личном Боге, Творце неба и земли, в теософии заменяется неким принципом. Е. Блаватская пишет: «Мы отвергаем идею личного Бога. Мы веруем в универсальный Божественный принцип, корень всего, из которого все исходит и в котором все будет поглощено по окончании великого цикла созидания»[54]. Г. Олкотт добавляет: «Личный Бог есть не что иное, как безмерная тень, наброшенная на пустоту пространства воображением неведующих людей...»[55]. То же утверждает А. Безант: «Теософия, со стороны богословия, есть пантеизм, Бог есть все, и все есть Бог»[56]. Теософия доходит даже до полного отрицания Бога: «Бога нет как личного, так и безличного»[57]. В канонической книге теософии «Эзотерический буддизм» Синнетт пишет: «... итак, все – материя, и вне ее ничего нет»[58]. Таким образом, от пантеизма до полного атеизма – таков спектр представлений, который вкладывает теософия в понятие о Боге.

Еще более нелепы представления теософии об Иисусе Христе. Для того чтобы усыпить бдительность христиан, теософы часто называют Иисуса Христа «учителем учителей». По представлению А. Безант, ученик мистической школы Востока, «ученик Иисус», тело которого подготовлялось для этой цели на протяжении веков, принял в себя Христа. Теософы признают в нем основателя христианской религии. За успешное выполнение этой миссии они считают Иисуса не учеником, а учителем, одним из махатм, живущих в Гималаях и управляющих человечеством. По другой версии той же А. Безант, «Иисус Христос был воспитан ессеями: путешествуя по Египту, он вступает в эзотерическую ложу, давшую человечеству всех основателей религий... Во время крещения в тело Иисуса сошел Великий Махатма»[59].

Еще более фантастичны представления Р. Штайнера. Согласно им, одновременно жили два младенца: в одном из них подготовляется физическое и эфирное тела, а в другом – астральное, но затем они оба становятся одним – на 12-м году жизни, путем перенесения личности Заратустры и т.д. Протоиерей Сергий Булгаков пишет, что «даже сложные и запутанные гностические построения, о которых сохранила нам память история, далеки от этих оккультных грез, одеваемых – насильственно и кощунственно – в образы Евангелия»[60].

Все эти терминологические манипуляции необходимы были для того, чтобы в их тумане скрыть главное: что ни теософы, ни антропософы не знают и не признают Иисуса Христа как Богочеловека. В лучшем случае, они рассматривают Его в ряду выдающихся религиозных деятелей.

Е. Блаватская утверждает: «Иисус Христос – Бодхисатва, имевший дух Будды, и Он же есть одно из перевоплощений Шакьямуни, Шри-Шанкарачария, Аполлония Тианского, Цонг-Ха-Ча – реформатора тибетского буддизма»[61]. Но даже такие рассуждения – это лишь уступка для «профанов». В письме от 24 марта 1884 года она пишет: «Вы спрашиваете, верим ли мы, теософы, в Христа. В Христа безличного – да. Кришна или Будда – тот же Христос... но не в Иисуса Назаретского...».

Р. Штайнер пишет: «Иисус Христос есть сложное существо, соединяющее в себе, путем перевоплощений и совоплощений, Будду, Зороастра и Солнечный Дух!» Иисусу Христу свойственны астральное тело Будды, эфирное тело Зороастра, а также Я последнего, которое сменилось Солнечным Логосом «Агура Мазда»...

Иисуса Христа нет и в Теософическом словаре. Под словом «Христос» понимается «посвященный», то есть имя нарицательное, «присваиваемое в древности всем лицам, достигшим в языческих мистериях известной степени посвящения». Таким образом, Христос для теософов есть некоторое состояние души, отвлеченная идея, абстрактный образ...

Отрицая личного Бога, отрицая Богочеловечество Иисуса Христа, теософия должна отвергнуть и молитву. «Не молитесь... Мрак не даст ответа. Не просите ничего у Безмолвия, потому что оно не может говорить. Не утруждайте ваших душ... благочестивыми испытаниями... не просите ничего у бессильных богов ни в гимнах, ни в жертвоприношениях. Только в самом себе надо искать освобождения»[62]. Вместо молитвы рекомендуется молитвенное размышление – медитация. Отрицая молитву, теософия отрицает то, что было дано апостолам Самим Богом и что есть путь к единению со Христом. Надежду на Бога теософия заменяет верой в возможности человека: «Человек должен рассчитывать только на самого себя, чтобы стать совершенным»[63]. Однако при этом изменяется весь строй внутренней жизни человека. Для всех христианских подвижников характерно сознание своего бессилия – смирение; гордость же как антипод смирения всегда считалась самым страшным грехом, приведшим к падению Денницы (ставшего сатаной). Теософия же умалчивает о гордыне, скрывая подлинную сущность своей «духовности».

Одна из руководительниц Теософского общества в России, А. Каменская, на замечание об этом в книге М. Лодыженского «Сверхсознание» ответила, что в теософии потому ничего не говорится об опасности гордыни, что этот грех считается слишком элементарным. Узаконив в человеке такие страсти, как гордость (а отсюда и эгоизм, зависть), теософия отнюдь не стремится к искоренению в человеке всех главных источников страстей. Страсть же и порок она рассматривает не с христианской точки зрения, а с житейской, с прикладной, просто как то, что ослабляет силы человека.

Таким образом, прикрываясь именем христианства, теософия старается только иметь его видимость, присвоить привлекательную личину, чтобы располагать к себе людей, ищущих Бога... Все христианские понятия, к которым прикасается теософия, подвергаются ее разрушительному воздействию. И в этом смысле она и есть именно антихристианство. В чем же оно проявляется?

Антихристианство. Христианство основано на вере в Бога личного, Создателя неба и земли, которые Он сотворил из небытия... «Бог» теософии не имеет ничего общего с христианским Богом, являясь, скорее, его антагонистом, то есть сатаной.

Принятый теософией универсальный принцип эволюции, который призван сделать каждого сверхчеловеком (божественным), уничтожает всемирно-искупительную Жертву Христа: каждый может сам совершить свое спасение, независимо от исторического воплощения Христа Спасителя. Человеку, для которого «... все, что Бытие, Блаженство и Мудрость – это Я...», для которого «... Жизнь, Любовь и Свет – это Я», необходимости в Церкви нет. Поэтому в теософии и понятие Церкви отсутствует. А отношение к Церкви христианской Е. Блаватская выразила (в одном из своих писем) так: «У нас есть члены: христиане, мусульмане, буддисты, брамины, дарвинисты, ученые, агностики и вольнодумцы, но нет материалистов... На нашем языке «материалист» не то, что на вашем. Вы зовете «материалистами» не верующих в загробную жизнь и ни во что, кроме материи. Мы – всех верующих в церковные догматы и учения...»[64].

Итак, по утверждению самих основателей Теософского общества, человек верующий, живущий церковною жизнью в Таинствах, не может быть теософом. Ему необходимо отречься от Христа, чтобы признать теософию центром религии всего мира – «... религии, в которой буддизм, христианство, магометанство и все прочие секты суть лишь составные ее части...»[65]. Но и такое отношение к христианству – ложь, уступка для тех, кто не готов еще принять доктрину теософии. Для теософии христианство – лишь секта, которая стоит на пути «истинной духовности», отсюда и соответствующее отношение к христианству. Е. Блаватская писала: «Наша цель не в том, чтобы восстановить индуизм, а в том, чтобы смести христианство с лица Земли». Для А. Безант «быть обращенным в христианство – хуже, чем быть скептиком и материалистом».

Древнее обольщение. В настоящее время много издается и переиздается теософской литературы, которую многие читают и изучают. Через свои общества и кружки теософия приобретает все новых последователей. В чем же состоит ее привлекательность?

Создавая религию чисто человеческую, земную, теософия достаточно просто дает удовлетворение религиозному чувству человека.

Так, если совесть, наш верный свидетель, незаблуждающийся наставник и непогрешимый судья, препятствует человеку в исполнении дурных желаний, наклонностей, то теософия стремится обмануть религиозное проявление совести и, вместо оживляющей веры в Бога Живого, предлагает нам усыпляющий атеизм.

Своим учением о перевоплощении теософия стремится избавить человека от страха смерти, хотя именно этот благой страх способен пробудить и возвысить душу человека. По свидетельству святителя Василия Великого, «страх смерти есть страх спасительный, страх, которым доставляется святость...» А святой Иоанн Лествичник говорит: «... Как хлеб необходимее всякой другой пищи, так мысль о смерти – прежде всякого другого деяния». Этот спасительный страх связан с ответственностью человека за свою бессмертную душу: «... Какой выкуп даст человек задушу свою?» (Мф. 16, 26. Мк. 8, 37). В перевоплощении же нет никакой ответственности, поскольку для нерадивых возможна «переэкзаменовка» в другой жизни. А это значит: покойся, ешь, пей, веселись... (Лк. 12, 19).

Теософия стремится избавить человека от всего, что может напомнить ему о лежащей на нем ответственности, о том ответе, который ему неизбежно придется дать пред лицом Судии Праведного. Через свое учение она уводит человека от Бога, лишает Его благодатной помощи, подчиняет «космической иерархии». В теософии все приспособлено к психологии «чад гнева». Она создает мораль, утешающую падшего человека, основанную на его привязанности к этой, земной, жизни. И в таком состоянии духовно-нравственного расслабления («духовного комфорта»), создающего только видимость активной духовной жизни, людям говорят (как древний змий при искушении Евы): «Вы будете, как боги» (Быт. 3, 5), через перевоплощение будете Буддой и Христом! Для многих в этом и заключается итог духовного поиска: «Ты стал Учителем, ты сам стал Свет»[66].

И что же получается? Человек стремился к Богу, стремился реально познать Его, а в конце концов узнал только то, что он и есть тот самый «бог». Искал Бога, а нашел самого себя. Сколько пережитых устремлений к Богу, сколько рассуждений о различных проявлениях Логоса, а в итоге, вместо Живого и личного Бога, Вседержителя и Творца Вселенной, – ничтожное, бренное, страстное, греховное существо – человек-самобог!.. И даже меньше – только материал для образования Божества. «Достойный» итог!..

Путь к доктрине. Теософия помещает человека в область религиозных понятий, не связанных и не подкрепленных его религиозной жизнью. Выполняя над понятиями определенные операции, она создает особую систему, которую можно назвать «богословием хаоса». Употребляя знакомые христианские слова – Бог, Христос, Сын Божий, – она вкладывает в них совершенно иное содержание. Человеку, незнакомому с теософскими приемами и привыкшему соединять с привычными терминами обычное – христианское – содержание, легко впасть в ошибку, полагая, что в теософии все согласно с христианством. При этом у человека с неочищенным сердцем, пребывающего в «духовном комфорте», возникает иллюзия знания, доступности многих сложных и высоких духовных понятий. Здесь нарушается неотъемлемый нравственный закон, согласно которому человек способен лишь на собственном опыте воспринять предмет. Авва Евагрий говорит: «Бог открывает Себя не остроте ума, а чистоте сердца: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8). В духовной жизни для приобретения истинных знаний необходим труд, а теософия избавляет от этого. Но ведь «слепой при всем уме не видит, а только гадает о свете; так никаким напряжением ума человек не увидит и духовного...»[67]. В теософии нет мучительного, напряженного и ответственного выбора: «Кто есть Истина?» Она провозглашает ложь: «Все есть Истина!» В Теософском обществе все ищут, каждый понимает Истину по-своему, каждый прав со своей точки зрения, и в этом вся жизнь!

Итак, прикрываясь христианством, теософия незаметно приводит людей к отпадению от христианства. Она – как «троянский конь», которого человек приемлет в свое сознание через праздное, суетное любопытство. Но, как говорит преподобный Исидор Пелусиот, «любопытствующий плывет на корабле гордости». Отнюдь не случайно теософия не признает гордость за грех... Овладевшие человеком теософские идеи ведут его к гибели: извращают разум, делают безразличным к истинной духовной жизни, но зато вполне способным к принятию неестественной, противоречащей Истине доктрины теософии.

Теософия как ядро всемирного братства

 

Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает.

(Гал. 6, 7)

 

Доктрина теософии. Теософия – учение религиозное, она «кладет основание для Единой Вселенской Церкви...». Само Теософское общество в сокровенных своих глубинах – это как бы особая «церковь», имеющая свою «благодать», свои таинства (мистерии) и свою иерархию.

Сердцем Теософского общества является ядро Всемирного братства, которое направляет и оживляет его деятельность. Задача создания такого ядра – одна из основных задач Теософского общества. Французский теософ Т. Паскаль писал: «... из целей Теософского общества я считаю наиболее важной первую – основание ядра Всемирного братства». В ядро Теософского общества входят те, кто исповедует теософию как божественную мудрость и определенную догму, полученную от учителей. Так что вся та свобода мнений, которую теософия допускает по отношению ко всем другим религиозным учениям, в ней самой сменяется догматическими положениями и жесткой дисциплиной. Весь ее религиозный «плюрализм», существующий на внешнем уровне Теософского общества («на периферии»), заменяется исповеданием особой религии, не предполагающей свободы.

Вступление в ядро Всемирного братства происходит через принятие догматических положений (о руководстве учителей, о непогрешимости посланника учителей и др.) и через особый акт «посвящения».

Одно из главных положений догматической системы теософии утверждает следующее: человечеством в его эволюции руководит Сверхчеловечество; во главе эволюции идут учителя мудрости и сострадания, которые действуют на человечество через Теософское общество[68]. По утверждению его основателей, это Общество есть то русло, тот избранный сосуд, через который изливаются на человечество «благодать учителей», вся полнота их «мудрости и сострадания». А. Безант прямо заявляет: «Без махатм Общество – абсурд». Махатмы раскрывают свою волю, «мудрость и сострадание», осуществляют руководство Теософским обществом непосредственно через посланника учителей – президента общества.

Е. Блаватская и Г. Олкотт постоянно утверждали, что их учителя возложили на них миссию раскрывать перед миром эзотерические учения древней мудрости, строго охранявшиеся до времени в мистических школах; доступ к этим знаниям был чрезвычайно затруднен. С 1911 года в Теософском обществе появляется догмат о Втором Пришествии Иисуса Христа, причем указать нового Спасителя должен руководитель Общества! Этот руководитель пользуется неограниченной властью над Теософским обществом и не допускает никакого «свободомыслия».

В антропософии вера в махатм заменяется верой в доктора Р. Штайнера. Ученики Штайнера должны принять его откровения как веру, но веру в человека – в доктора Р. Штайнера.

Врата посвящения. Как и во всех мистических сектах, приобщение к ядру Всемирного братства или, точнее, к всемирной религии, которая исповедуется этим ядром, происходит через инициации (посвящения). Здесь эти инициации носят название «Врата посвящения». Всего их семь. Что находится за ними – неизвестно. Однако совершенно ясно, что Теософское общество на разных уровнях приобщает своих членов к определенной религии... которая исповедуется ядром Всемирного братства. Все руководители общества, принадлежащие к высшим посвященным, отреклись от христианства: Е. Блаватская и Г. Олкотт приняли буддизм, А. Безант – брахманизм. Все ссылки в письмах Е. Блаватской делаются на индуистские писания. Евангелие для нее и ее последователей – не авторитет, его они, по снисходительности к непосвященным, ставят в один ряд с такими книгами, как «Бхагават-Гита», «Голос Безмолвия», «Свет на пути», «О подражании Христу». По теософским представлениям, эти книги служат теософу для того, «чтобы создать... из природы страстей силу прогрессивную».

Возникает вопрос: почему теософия, постоянно заявляющая о стремлении к Свету, к Истине, скрывает того, кому поклоняются, за своими семью вратами? Не потому ли, что непосвященный, то есть тот, у кого еще не окончательно разрушено христианское сознание, еще не приобщенный к тайне «глубин сатанинских», не может принять за истину того, кто на самом-то деле явится антихристом?.. Не случайно теософия учит христиан «не считать свою религию единственным Откровением Божиим». Но, утверждая, что Бог един (вкладывая в это свое понимание Бога), что все люди – братья, и не только люди... но, благодаря перевоплощениям, и минералы... и крокодилы... и ослы... она учит, что им всем открыт путь к Отцу. Признавая единство всех религий, теософия рассматривает их все с тем благоговением, которого христианство требует обыкновенно для своей веры. Таким образом, теософия с «благоговением» рассматривает и культ сатаны («The Wershep of Satan in modern France» by Arthur Lillie) и культ поклонения диаволу («Devil-Worship in France» by Arthur Edward Waite).

Роль церковных Таинств и обрядов в теософии играют другие таинства. «Посвящения» и есть одно из этих таинств. Таинства теософии совершаются отнюдь не Духом Святым через посредство священника (как в христианской Церкви), а с помощью и через посредство учителя – гуру и «во имя Единого Великого Просветителя...»[69]. Непосвященный полагает, что речь идет о Боге, но личного Бога в теософии нет (он признается только для непосвященных как уступка «несовершенству» их миропонимания). Кто же этот «Единый Великий Просветитель?..» Во всяком случае – это не Иисус Христос, во имя Которого совершаются Таинства в Христовой Церкви.

Теософия и масонство. Все наиболее известные деятели Теософского общества принадлежат к масонскому смешанному ордену «Права человека». «К этому или другим орденам принадлежали... Е. Блаватская, А. Безант, Ч. Ледбитер, Дж. Кришнамурти... и др.»[70]. По свидетельству Д. Страдена, А. Безант получила полномочия от индийской масонской организации во время ее путешествия по Индии. Масонский журнал «Acacia» (от 6 января 1910 г., с. 77) сообщает, что «21 сентября 1909 г. состоялось торжественное открытие ложи № 351 (ритуал г. Чикаго). Ложа открыта А. Безант, которая является главным инспектором 33 степени, Вице-президентом высшего соединенного Всемирного Масонского Совета и делегаткой масонов для Великобритании, Индии и других английских колоний». Из этого следует, что А. Безант была посвященной в 33-ю (высшую) степень масонства и входила в состав масонства смешанного типа.

Известно также, что и В. Мишаль – магнетизер Е. Блаватской – был масоном ложи «Права человека».

Однако двойным членством руководителей Теософского общества (в этом Обществе и масонских орденах) не исчерпывается их взаимосвязь. Для них характерна проповедь братства без различия национальностей, вероисповеданий и т.п., благодаря чему воспитывается безразличие к своей вере, нации, культуре. Так, В. Пушкина, состоявшая в масонском ордене, писала: «Необходимо создать мировую религию, которая, не нарушая цельности, святости, неприкосновенности отдельных религий со всем тем, что в них есть прекрасного и священного для каждой души, выявила бы единую Истину, общую всем им, так, чтобы ясно было, что нет ни эллина, ни иудея и что все люди – одинаково способные и равные Сыны Божии...». Мы видим, что здесь четко поставлена задача о создании мировой религии. Теософия же стремится практически решить ее, претендуя на роль новой универсальной религии.

Во внешнем мире масонские ложи и Теософское общество выступают под видом научных обществ. Заметим, что в те периоды, когда правительства стран, где масонство было особенно активно, пытались обнаружить истинные цели лож, оно всегда выступало под видом чисто филантропических или научных обществ[71]. Действительные же их руководители скрыты от внешних взоров: в масонстве это – тайный центр, в теософии – «учителя и тибетские братья». Иерархическая структура с постепенным раскрытием тайн, по мере прохождения степеней посвящения, присущая Теософскому обществу и масонству, такова: в масонстве это степени посвящения, в Теософском обществе – «Врата посвящения». Но так или иначе оба общества осуществляют замаскированный «подход» против христианства, обильно используя христианские понятия, лицемерно заявляя об уважении всех религий, в том числе и христианства.

Еще более глубокое идеологическое сходство этих организаций проявляется в тактике и методах, которыми они пользуются. Масонский учебник «Курс энциклопедии оккультизма» приоткрывает суть их иерархии и показывает, кто такие «посвященные». Они сильны тем, что могут утилизировать для своих целей чужую непосвященность, эксплуатировать чужие страсти, «питаться низшими людьми»... которые будут доступны их вампиризму[72]. Мы видим, что здесь уже прямо используется соответствующий сатанинский язык. Мастерская степень – это «искусство задумывать лишь такие операции, в которых характер нашей активности и силы строго соответствует характеру чужой слабости и косности. Если мы сильны интеллектуально и снабжены запасом знаний, мы поведем невежду куда нам захочется удачным применением наших преимуществ»[73]. Открыто раздаются призывы об усовершенствовании человеческой души, а тайно, за «Вратами посвящения», обучают разлагать и растлевать, чтобы властвовать.

Итак, масонство и теософия характеризуются единством происхождения, тождеством задач, сходством приемов, и если теософия – не масонство, то, во всяком случае, движение, параллельное ему, текущее из одного и того же источника, стремящееся достигнуть тех же целей через ослабление религиозности и государственности во имя фикции – «свободы, равенства и братства» человечества.

«Ядро» и «периферия» Теософского общества. Теософское общество как иерархическая организация состоит из «ядра» и «периферии», которая приближается к ядру через семь «Врат посвящения». Периферию Теософского общества нельзя рассматривать как самостоятельно существующую, независимую от его ядра. На периферии происходит знакомство с идеями и представлениями ядра, отрицающими Бога, принципиально отвергающими то, что способно возродить человека, а именно – благодать Божию, действующую в Таинствах Церкви. В результате человек утверждается в горделивом самообожествлении – в надежде исключительно на самого себя, то есть на того, кто сохраняет «удобопреклоненность ко греху», поскольку в человеке через грехопадение Адама получили место все источники страстей. Причем высшая из них, гордость, приведшая к отпадению Денницы, увлекшего часть Ангелов, считается всего лишь «элементарной»... Те же люди, которые ведут по этому гибельному пути периферию, представлены теософией как «учителя сострадания и мудрости». В иерархии же самого ядра эти «посвященные», согласно оккультной терминологии, предстают как вампиры, утилизирующие «материал» периферии.

Теософия не различает понятий «духовное» и «недуховное», а значит, не различает и духов добра и зла, важных элементов духовной жизни. Для теософии все есть Истина, и как результат этого – нисхождение в мир падших духов преподносится как восхождение. Это достигается возвращением сознания человека к языческим дохристианским представлениям. Как человек, испытавший действие центрифуги, теряет ориентацию – не понимает, где верх, а где низ, – так и в этом особом, систематическом хаосе понятий происходит нечто подобное с человеческим сознанием, которое постепенно теряет ориентиры истинной духовной жизни и нравственности.

По всему миру раскинулась сегодня теософская система, улавливая в свои сети неосторожных и любопытных: «Великое братство имеет связь со всем миром не только через своих членов, которые живут в среде разных народов, но и через последователей этих членов и учеников».

Один из бывших членов Российского теософского общества И. Кудрявцев, порвавший с ним сразу же, как только убедился, что это не научное общество, а внешний орган «Всемирного братства», писал: «И хотелось бы мне от души, от сердца, чтобы иноземные догмы, выросшие на далекой и чуждой нам почве и привившиеся нам лишь в силу нашего разрыва с Церковью и с Христом, не затемнили бы умы и сердца всех ищущих и утерявших пути и не стали бы для них впоследствии источником тягот и страданий»[74].

Многообразна духовная брань, труднее всего победить гордыню. Гордость восстает против Божественного Закона. Извращая Божественный порядок бытия, она всюду вносит распад и смерть. Она стремится наложить свою власть и на плоть, но более ей свойственно действовать в прельщенных умах человеческих. Будучи началом всех страстей и грехов, она есть богоборчество.

Ложная мысль влечет адептов теософии к признанию себя тождественными Божественному Началу. Тогда «созерцаемый свет есть свет, но не тот Свет Истинный, в Котором нет ни единой тьмы, а естественный свет ума по образу Божию созданного человека... Но этот свет ума может быть назван «мраком совлечения или отвлечения»... достигаемого человеком в сверхлогической мысленной сфере, «... и Бога в нем нет; и, быть может, в этом случае больше, чем во всяком другом, должно вспомнить слова Господа: «Смотри, свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (Лк. 11, 35). Ведь первое падение, падение Денницы – Люцифера, облекшегося во мрак крайней гордыни, явилось следствием самовлюбленного созерцания своей красоты; созерцания, окончившегося самообожением»[75]. Путь теософии с ее псевдорациональной философией, с ее мнимой приверженностью к науке неизменно приводит к тому же. Человек вновь слышит, но уже из уст теософов, древнее обольщение: будете, как боги... (Быт. 3, 5). Но будем помнить слова Апостола Петра: «...берегитесь, чтобы вам не увлечься заблуждением беззаконников и не отпасть от своего утверждения, но возрастайте в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа» (2 Пет. 3, 17-18).

Только жизнь в Церкви, в ее благодатных Таинствах дает человеку возможность действительного познания Истины, Божественной Премудрости – Христа, ибо эти возвышенные имена принадлежат Божественному Слову, вочеловечившемуся ради нашего спасения. Вне этой жизни человек обречен на вечное осуждение и смерть в нескончаемых мучениях ада.

 

«Богоискательство» и богоборчество Л. Н. Толстого[76]

Довольно широко распространен взгляд, что между Толстым и Православной Церковью не было антагонизма, что Толстой до конца своих дней оставался философом-богоискателем и более того – проповедником особого, «очищенного», христианства. Знакомство со сравнительно малоизвестными фактами биографии Толстого позволяет уяснить неправомерность подобной трактовки его мировоззрения.

Истоки и влияния

Известно, что с пятнадцатилетнего возраста Толстой увлекался чтением Жан-Жака Руссо, называл его впоследствии своим учителем, портрет которого носил в юности на груди, вместо нательного креста. «Мое отречение от вероучения, – замечает Толстой в «Исповеди», – очень рано стало сознательным... Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему учили, и к тому, что исповедовали предо мной большие, но доверие это было очень шатко». В шестнадцать лет, готовясь к экзаменам для поступления в Казанский университет, Толстой записывает: «Весь катехизис этот – ложь». Даже тогда, когда Толстой пытался формально исполнять православные обряды, он не исповедовал основных вероучительных истин христианства, не разделял веры в догматы Церкви. Характерна запись, сделанная Толстым в своем дневнике в 1852 году: «Не понимаю тайны Троицы и рождения Сына Божия...». А в июле 1853 года он пишет: «Не могу доказать себе существование Бога, не нахожу ни одного дельного доказательства и нахожу, что понятие не необходимо. Легче и проще понять вечное существование всего мира...»

Толстому было чуждо христианское учение о спасении. Он не видел сокровенного смысла в церковных Таинствах, не признавал Богодухновенности Священного Писания. «Вера» его ограничивалась признанием некоего Абсолюта, чисто отвлеченного, спиритуального существования души, сливающейся после смерти индивидуума с мировым целым, растворяясь в ткани Вселенной. Такой пантеизм[77], по существу, противоположен христианскому учению о личностном Боге. Такая «вера» близка к теософическим и оккультным учениям, развивающим мировоззренческие принципы, общие для буддизма, иудаизма и ислама. Позднее Толстой и не скрывал свою близость к восточным культам. В своем «Обращении к духовенству» (1902 г.) он писал: «Для нас истинная религия есть христианство в тех положениях его, в которых оно сходится с основными положениями браманизма, конфуцианства, таотизма, еврейства, буддизма, магометанства» (!).

В своем обширном исследовании «Л. Толстой и Достоевский» Д. С. Мережковский, противопоставляя Толстого и Достоевского, пытался показать, что в Толстом сосуществовали две противоположные сущности, два поочередно сменяющихся характера, как бы два человека: маленький мыслитель, псевдохристианин старец Аким и великий подлинный язычник, «тайновидец плоти» дядя Брошка. «Обманчивый двойник», призрачный «оборотень», «самозванец» Толстого, не столько даже «мыслящий», сколько «умствующий» старец Аким отпал от Христа и в своем всеотрицающем «христианстве» дошел до почти совершенного безбожия, буддийского нигилизма. Но, добавляет Мережковский, и, думается, здесь он правильно угадал сущность мировоззрения гениального писателя – «истинный Л. Толстой, великий язычник, дядя Ерошка, не отпадал, да и не мог бы отпасть от христианства уже по той причине, что он и не был никогда христианином»[78].

Судя по дневниковым записям 1847-1853 годов, в юности Л. Толстой был увлечен идеями петрашевцев и встречался с некоторыми участниками их кружка, в частности с Н.С. Кашкиным, проявляя острый интерес к социальным утопиям своего времени. Л.Н. Толстой испытал также воздействие идей известного немецкого писателя И.Г. Гердера, учение которого складывалось не без влияния масонства, но в пантеистическом миропонимании которого были сильно выражены и материалистические тенденции. Гердер был сторонником учения пифагорейцев о переселении душ, не приемлемого христианской Церковью. Языческое представление о переселении душ, распространенное на Востоке, популяризованное на Западе (в том числе Гердером и в учениях оккультистов), имело широкие отзвуки в творчестве Толстого. Примечательно, что в 1877 году, читая книгу профессора Макса Мюллера (автора лекций «Религия как предмет сравнительного изучения», Харьков, 1877), Толстой с досадой отмечает: «Нигде нет и речи о переселении душ, но только о бессмертии души» (ПСС[79], т. 48, с. 348). Имя Гердера не случайно упоминается в «Войне и мире», а в вариантах романа остались прямые обращения героев Толстого к масонским сочинениям Гердера. В окончательном тексте романа этими сочинениями навеяны отдельные фрагменты, посвященные сближению Пьера Безухова с Иосифом Алексеевичем, вступлению Пьера в масонскую ложу и дальнейшему участию его в масонской организации. (Вспомним также разговор Наташи и Николая Ростовых перед святочными гаданиями – т. 2, ч. 4, гл. 10.)

Страсть Толстого во всем доискиваться «до корня» привлекла его к изучению масонской литературы, произведений Н.И. Новикова, И.В. Лопухина и других видных русских масонов. В начале 50-х годов Толстой читал масонский журнал «Утренний свет», о чем сохранились сведения в его дневниках. Это предварило более основательное и углубленное изучение философии масонства в период написания «Войны и мира», а также в последующие годы. «На протяжении всей жизни он не раз обращался к сочинениям Новикова и Лопухина, читал масонские рукописи, изучал многие книги масонов, в том числе изданную московскими масонами в 1784 году книгу И. Арндта «Об истинном христианстве»[80]. Составляя позднее ежедневный «Круг чтения», а также сборник изречений «Путь жизни», Толстой не случайно включил в них множество извлечений из масонской литературы, из произведений Я. Беме, Э. Сведенборга, А. Силезиуса и других мистиков. Масонское превознесение своей доктрины как универсальной сверхрелигии, «истинного христианства» оказало значительное влияние на мировоззрение Толстого, толкая его на путь «учительства», связанный в его понимании с отрицанием художественного творчества.

Стремясь подменить собой все мировые религии (но подчеркивая свою принципиальную веротерпимость), широко раскрывая двери всем прозелитам, которые на многих ступенях после так называемого «посвящения» продолжают оставаться слепыми орудиями руководства ордена, масонство претендует на «синтез» эзотерических дохристианских учений и в первую очередь тех, что восходят, по преданию, к эпохе строительства Соломонова храма, легенда о котором играет существенную роль в масонском ритуале. Толстовское неприятие христианства во многом оказалось созвучным масонству (правда, тогдашняя «терпимость» ордена по отношению к христианской Церкви была несвойственна Толстому, особенно в последние годы его жизни). В этом отношении ключевой характеристикой для понимания всей идейной эволюции Толстого является запись в его дневнике от 5 марта 1855 года: «Разговор о божественном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».

Не исключено, что эта мысль возникла в состоянии экзальтации, свойственной Толстому[81]. Но не менее характерно и другое. Запись Толстого поразительно напоминает замысел Великого инквизитора в «Братьях Карамазовых». Постоянно подчеркивая свою миссию провозвестника «очищенного христианства», постоянно ссылаясь на Христа, Толстой, по существу, отрицал его. И это заметили некоторые современники, которым казалось бесспорным, что в глубине своей души, отрицая Богочеловечность Христа, Толстой был подлинным атеистом. Спустя много лет после так называемого «обращения» Л. Толстого, М. Горький писал об этом А. П. Чехову: «Я все не верил, что он атеист, хотя и чувствовал это, а теперь, когда слышал, как он говорит о Христе, и видел его глаза ... знаю, что он именно атеист, и глубокий»[82].

Вспоминая о Толстом, Горький также писал: «О буддизме и Христе он говорит всегда сентиментально, о Христе особенно плохо, – ни энтузиазма, ни пафоса нет в словах его и ни единой искры сердечного огня»[83].

В ноябре 1855 года Л. Толстой приехал в Петербург, где часто общался с сотрудниками «Современника» – Некрасовым, Тургеневым, Гончаровым, Чернышевским и другими представителями демократических и либеральных течений. В это время он глубже познакомился с идеями французского и английского утопического социализма. Рационалистические теории и пантеистическая метафизика утопистов были ему внутренне близки, Толстой сам был по складу натуры рационалистом. Его запись в дневнике от 5 марта 1855 года, приведенная выше, перекликается с доктринами «нового христианства» Сен-Симона и «социалистической религии» Оуэна.

На идейные искания Толстого наложили непосредственное влияние личные знакомства писателя с декабристами. В 1860 году, путешествуя по Европе, Толстой встретился во Флоренции с освобожденным из ссылки в 1856 году декабристом С. Г. Волконским (1788-1865), бывшим руководителем Южного общества. Эта встреча произвела на Толстого сильное впечатление. С. Г. Волконский, как и многие декабристы, был масоном. Тесная связь декабристов с масонскими ложами уже отмечалась советскими исследователями. А. Замалеев, в частности, указал, что идея «внутренней Церкви», весьма существенная для отношений масонов с внешним миром, вполне последовательно использовалась декабристами «исключительно в антиклерикальном смысле... Священное Писание было для них только формой, условным знаком для выражения политических воззрений»[84]. К этому времени у Толстого возник замысел романа «Декабристы», начатого писателем в конце 1860 года. Роман был продолжен в следующем году, затем прерван и возобновлен зимой 1863 года, через год после женитьбы на С. А. Берс. Жена писателя впоследствии вспоминала: «Он весь погрузился в чтение материалов, писем, записок, трудно тогда доставаемых. Не помню, когда именно, но он ездил в Петербург, чтобы видеть место заключения декабристов, место, где они были повешены; он искал знакомства с оставшимися декабристами: Свистуновым, Завалишиным, Муравьевым и два раза в жизни возвращался к этой работе...»[85].

Толстой написал только первые три главы в двух редакциях, но роману придавал важное значение и счел нужным сообщить о нем А.И. Герцену (в письме от 14 марта 1861 года, спустя месяц после их личного знакомства): «Декабрист мой должен быть энтузиаст, мистик, христианин, возвращающийся в 56-м году в Россию с женою, сыном и дочерью и примеряющий свой строгий и несколько идеальный взгляд к новой России». Как видим, Толстой ставит в один ряд далеко не адекватные понятия: «декабрист... энтузиаст, мистик, христианин».

Издатель «Колокола» способствовал знакомству Толстого с литературой, которая печаталась в эмиграции на «вольном станке». Герцен снабдил Толстого рекомендательным письмом к П. Ж. Прудону (1809-1865) –одному из основоположников анархизма. 19 февраля (3 марта) 1861 года, в день освобождения русских крестьян от крепостной зависимости, узнав о своем назначении на должность мирового посредника, Толстой выехал в Россию через Бельгию, где в конце марта в Брюсселе навестил Прудона. С сочинениями Прудона Толстой был знаком еще за пять лет до этого визита, о чем сохранились письменные свидетельства: читая Прудона, в мае 1857 года Толстой сделал запись: «Все правительства равны по мере зла и добра. Лучший идеал – анархия».

Прудон Толстому «очень понравился». Как отмечает крупнейший биограф Толстого П. И. Бирюков, «этот энергичный, самостоятельный мыслитель, вышедший из народа, произвел на Льва Николаевича сильное впечатление и, вероятно, имел влияние на выработку его миросозерцания. Как-то в разговоре Лев Николаевич сказал мне, что Прудон оставил в нем впечатление сильного человека...»[86].

Перед отъездом из Брюсселя Толстой выписал себе сочинения Прудона и неоднократно обращался к ним в течение своей жизни. Вышедшая в 1864 году в русском переводе книга Прудона «Война и мир» могла повлиять на общее название толстовской эпопеи, первые две части которой первоначально были напечатаны под названием «1805 год». Книги Прудона Толстой позднее запрашивал у Н. Н. Страхова. В одном из писем к Страхову, благодаря его за присланную литературу, Толстой сообщает, что он «весь ушел» в чтение Штрауса, Ренана, Прудона. Давид Штраус (1808-1875), основатель так называемой тюбингенской школы, подверг сомнению исторический характер евангельских повествований. Вслед за Фейербахом он пытался создать новую «религию», основанную на чувстве человеческой зависимости от законов природы. Эрнест Ренан (1823-1892) был одним из видных романтиков рационализма. Он известен, главным образом, своими работами по истории раннего христианства, в которых в скептическом и рационалистическом духе изображал «жизнь Иисуса».

К концу 60-х годов относится серьезное увлечение Толстого философией А. Шопенгауэра, сочинения которого вызывали у него «неперестающий восторг». Толстой горячо рекомендовал его А. Фету. Пессимистическая этика Шопенгауэра, учителя Ф. Ницше, убежденного, что человек сам создает себе мир суеверий, демонов и богов, а оптимизм – горькая насмешка над страданиями человека, предоставленного самому себе, оказала значительное воздействие на миросозерцание Толстого. П. Е. Астафьев замечал по этому поводу: «Основная мысль учения гр. Л. Толстого о жизни есть признание, что индивидуальная жизнь, в пространстве и времени никогда не достигающая своего назначения – блага, есть зло и нелепость, обнаруживающиеся в столь же нелепой и призрачной смерти»[87]. Прочтя в августе 1879 года Книгу Екклезиаста и Книгу Премудрости Соломона, Толстой нашел, что они «имеют много общего с Шопенгауэром...». Шопенгауэра Толстой перечитывал всю жизнь, особенно ему нравились «Афоризмы и максимы», высказывания философа о бренности жизни и значении смерти. Последняя запись о чтении сочинений Шопенгауэра сделана Толстым в дневнике незадолго до кончины: 7-8 октября 1910 года...

Естественно предположить, что все эти влияния психологически подготовили Толстого к переживанию того пограничного состояния, которое известно как «арзамасский ужас». Душевное потрясение, пережитое Толстым, не прошло для него бесследно. Страх смерти проник в сознание писателя и не оставлял его до последних дней. «Все тот же запах роз, и это все есть Смерть!» – подчеркивал Толстой в стихотворении Тютчева, часто декламировал другое его стихотворение: «И гроб опущен уж в могилу». Вслед за Плехановым и Горьким не раз высказывалось мнение, что именно страх смерти заставил Толстого обратиться к религии в поисках ответа на роковой вопрос, терзавший его далекий от веры ум, – вопрос о противоречии между конечным существованием личности и бесконечным существованием мира. «Толстой искал такого решения противоречия, при котором смысл конечного и преходящего существования личности не унижался бы, не превращался бы в бессмыслицу неизбежно предстоящим уничтожением личности, ее погашением в бесконечности мирового целого»[88].

Влияние Ж.-Ж. Руссо, петрашевцев, масонства, декабристов, французского и английского социализма, Герцена, анархиста Прудона, «мифической школы» Д. Штрауса, пессимистической философии А. Шопенгауэра – все это, смешиваясь, превращалось в сознании гениального художника в ту «дьявольскую смесь», для взрыва которой достаточно было нескольких искр.

Переживание в Арзамасе могло быть одной из них.

«Обращение»

Сын Л. Н. Толстого, Лев Львович, вспоминал, как отец одно время ездил с детьми в церковь и пытался соблюдать православные обряды. Это было в домосковский период жизни, то есть до 1882 года, когда был куплен дом в Долго-Хамовническом переулке в Москве. Но продолжалось все это очень недолго. «... Помню также стремительное его разочарование в Православии. Раз за обедом [во время поста] все ели вкусные говяжьи котлеты. Отец долго косился на них, потом вдруг сказал брату Илье: «Ну-ка, Илюша, дай мне котлетки». Илюша вскочил со стула, взял с подоконника блюдо с котлетами и подал отцу. С этого дня уже ни посты, ни Православие больше не соблюдались отцом, а началось писание «Критики догматического богословия»[89].

Конечно, дело было не в котлетках. Отпадение Толстого от Церкви имеет более глубокие корни, объясняется его непоколебимым «духовным материализмом»: писатель лишь внешне старался «придерживаться» церковных предписаний. Один из современников достаточно убедительно писал об этом: «Психологию этого особенного отношения к Церкви и ее Таинствам прекрасно изобразил сам же гр. Л. Н. Толстой в своем романе «Анна Каренина», именно там, где описывается молебен у постели умирающего Николая Левина... Таинства для него представляются какими-то лекарствами, он приготовляется сейчас же ощущать их действие внутри себя. То же самое и с остальными церковными установлениями... Человек не хочет понять, что дело спасения совершается путем долгого нравственного развития, что общения с Богом можно достигнуть только в святости. Человеку хочется вдруг, посредством каких-либо внешних приемов очутиться на вершине духовного развития и вкусить всех плодов его»[90].

Важным фактором в окончательном отпадении Л. Толстого от Церкви было его враждебное отношение к православному духовенству. Толстого возмущал тот факт, что служители Православной Церкви, пользовавшейся в то время некоторыми привилегиями, являлись своего рода чиновниками. Духовная опасность цезарепапизма, чрезмерного сращения Церкви и государства, беспокоила в то время многих, в частности философов-славянофилов И.В. Киреевского, И.С. Аксакова, А.С. Хомякова.

Л. Н. Толстой к этому времени разочаровался в реформах 60-х годов и с тревогой следил за разложением патриархального уклада, пытаясь обрести последнюю поддержку в семье, что нашло выражение на страницах «Анны Карениной». Но узы брака, освященного Таинством Церкви, вовсе не представлялись ему нерасторжимыми, а понимание семьи как «малой Церкви» было органически чуждым. И в романе ясно наметилось то отрицание внутренней сущности Церкви, которое в полной мере выявилось позже в романе «Воскресение». Проблематика «Анны Карениной» вплотную подвела Толстого к идейному перелому, с которым принято связывать его так называемое «обращение» и связанное с ним мировоззрение, отразившееся в таких сочинениях, как «Исповедь», «Критика догматического богословия», «В чем моя вера?» и другие.

Чуткий и проницательный Ф.М. Достоевский заметил это тогда же. Подчеркивая одним из первых всемирное значение Л. Толстого как художника, он писал в «Дневнике писателя» за июль – август 1877 года в связи с только что вышедшей последней частью «Анны Карениной»: «Теперь, когда я выразил мои чувства, может быть, поймут, как подействовало на меня отпадение такого автора, отъединение его от русского всеобщего и великого дела[91], и парадоксальная неправда, возведенная им на народ в его несчастной восьмой части «Анны Карениной», изданной им отдельно. Он просто отнимает у народа все его драгоценнейшее, лишает его главного смысла его жизни»[92].

Что подразумевал под этим Ф. М. Достоевский, выясняется в том же «Дневнике писателя», где он рассуждает о психологии сектантства (штундизме), родственной во многих отношениях проявившемуся уже в «Анне Карениной» «новому» толстовскому миропониманию: «...Несут сосуд с драгоценной жидкостью, все падают ниц, все целуют и обожают сосуд, заключающий эту драгоценную, живящую всех влагу, и вот вдруг встают люди и начинают кричать: "Слепцы! Чего вы сосуд целуете, дорого содержимое, а не содержащее: а вы целуете стекло, обожаете сосуд и стеклу приписываете всю святость, так что забываете про драгоценное его содержимое. Идолопоклонники! Бросьте сосуд, разбейте его, обожайте лишь живящую влагу, а не стекло!"»[93]

«Разбить сосуд» – к этому, по сути, и призывал Толстой в своих новых сочинениях. «Исповедь» и «В чем моя вера?» были отпечатаны на гектографе. Запрещенные цензурой, они переходили из рук в руки, вызывая самые оживленные комментарии. Конечно, прежде всего не следует забывать, что «Исповедь» есть художественное произведение. И кризис, который Толстой пережил в конце 70-х годов, был не первым кризисом в его жизни. Но пережитые писателем страх смерти, «тоска небытия» (А. Блок) не были преодолены – они подверглись «анестезии», разрешились в состоянии возврата к отроческому чувству мировой слитности со всем сущим: «И странно, что та сила жизни, которая возвратилась ко мне, была не новая, а самая старая, – та самая, которая влекла меня на первых порах моей жизни...»

Выделяя это признание Толстого, Г. Флоровский пишет о его обращении: «И это бурное душевное потрясение не означало еще перемены в мировоззрении. То была точно судорога в неразмыкаемом психическом круге. То был мучительный опыт. Но круг так и не разомкнулся... Толстой сам признает и свидетельствует, что нового ничего не родилось, что сам он не переменился. Изменилось только самочувствие»[94].

Свое «новое миропонимание» Толстой изложил в сочинении «В чем моя вера?». Здесь он пытается дать свою интерпретацию Евангелия. Наставления Христа, преподанные народу в Нагорной проповеди, Толстой сводит к следующим пунктам: «Не противься злу, не гневайся, не разводись, не клянись, не осуждай, не воюй». В них, по Толстому, заключена вся христианская мораль, и на этом основании можно создать счастливую жизнь на земле или, выражаясь его терминологией, «царство Божие среди людей».

До возникновения «толстовства» было принято считать, что Евангельские заповеди относятся прежде всего к жизни отдельных людей, начертаны для них как идеал, имеют силу нравственного закона. Толстой подверг все это коренному пересмотру: «Как можно любить ближнего, как самого себя, когда в меня вложены ни на мгновение не покидающая меня любовь к себе и очень часто столь же постоянная ненависть к другим?.. Требования терпения и самоотвержения противны человеческой природе». Исходя из этого, Толстой «сместил акценты», перенес Евангельские заповеди, отфильтрованные рассудком, с одной почвы на другую: предложил устроить по высшим идеалам человеческой личности жизнь всего общества и государства, всех правительственных и общественных институтов, по существу, перелагая на них ответственность за несовершенство человеческой природы и тем самым как бы освобождая от личной ответственности, «бремени неудобоносимого», своих последователей – «толстовцев». При этом Толстой провозгласил задачу «нравственного самосовершенствования», в основу чего положил принцип «непротивления злу насилием». Интересно, что, назвав толстовское учение о нравственности «чисто-отрицательным», Г.В. Плеханов отмечал близость его проповеди к взглядам масона С. И. Гамалеи: «Гамалея проповедовал нечто весьма похожее на учение о непротивлении злу насилием»[95].

В Евангелии призыв Христа «не противься злому» (злому, а не злу) связан в контексте прежде всего с отрицанием кровной мести, распространенной в древности у язычников и иудеев. Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 38-42).

В этих словах, как видим, содержится, в первую очередь, призыв прощать обидчиков, активно противиться злу добрыми делами. Логическое ударение во всей фразе подчеркивает предписание давать больше, чем у тебя просят, давать с избытком, творить добро, как способна только любовь. В противоположность этому Толстой провозглашает принцип непротивления злу как безусловное нравственное начало, ошибочно полагая, что оно выражает собою сущность и смысл христианской морали. Между тем, как справедливо отмечали оппоненты Толстого, «в подлинном христианском жизнепонимании этому принципу принадлежит значение подчиненное и ограниченное. Он не есть цель сам по себе, а лишь средство для утверждения мистического начала всеединства в человеческих отношениях»[96].

Исходя из своей проповеди непротивления, Толстой осуждал молитвы о воинстве, благословение оружия, молебны о даровании победы, считая все это несовместимым с христианским учением. На этом основании он обвинил Русскую Православную Церковь в лицемерии. Правда, остро критикуя Церковь с позиции выдвинутой им идеи непротивления, Толстой при этом совершенно напрасно прибегал к ссылкам на авторитет Христа. Все дело в том, что запрета «не воюй» и заповеди «не различай свой народ от другого», провозглашенных Толстым, в евангельских назиданиях нет. И Церковь, как известно, всегда благословляла воинов и народ, когда речь шла о спасении Отечества. Война допускается Церковью как проявление самопожертвования и любви к Отечеству[97].

И в этом отношении ссылки Толстого на заповеди Христа, на авторитет Евангелия были религиозны только по форме. Толстой использует религиозные догмы и заповеди не для того, чтобы их осмыслить в соответствии с их духом, а для того, чтобы создать свое собственное толстовское учение. Даже личные встречи Толстого с представителями духовенства преследуют ту же цель.

В сентябре 1879 года писатель имел свидания и беседы по религиозным вопросам с доктором богословия митрополитом Московским Макарием (Булгаковым) и епископом Можайским Алексием (Лавровым-Платоновым). 1 октября того же года он совершил поездку в Троице-Сергиеву Лавру, где осмотрел монастырскую ризницу, беседовал о религии с наместником архимандритом Леонидом (Кавелиным), обедал с богомольцами в странноприимной палате. Упомянутые представители русского духовенства являлись видными богословами и, нужно сказать, людьми весьма образованными. На Толстого лично они произвели благоприятное впечатление, но он не перестал отвергать институт церковнослужителей как ненужную инстанцию между человеком и Богом. А такое отрицание и есть, по существу, отрицание Церкви. Вот что писал Толстой Н. Н. Страхову в начале октября 1879 года о своей встрече с духовными лицами: «Все трое прекрасные люди и умные, но я больше еще укрепился в своем убеждении. Волнуюсь, мятусь и борюсь духом и страдаю...»

7 ноября 1879 года С. А. Толстая пишет Т. А. Кузминской: «Левочка все работает, как он выражается, но увы! Он пишет какие-то религиозные рассуждения, читает и думает до головных болей, и все это, чтобы показать, как Церковь не сообразна с учением Евангелия. Едва ли в России найдется десяток человек, которые им будут интересоваться»[98].

Жена Толстого ошибалась. «Религиозные рассуждения» великого писателя, во многом благодаря дару его речи, силе его публицистического воздействия, находили не десятки, а тысячи прямых последователей, решивших «жить по Толстому». С годами «толстовство» в его реальном виде все более сближалось с сектантством.

В декабре 1879 года Толстой посетил архиепископа Тульского Никандра (Покровского; † 1893) и беседовал с ним и священником А. Н. Ивановым о народной вере, паломничестве, русском подвижничестве. Через полтора года он даже сам предпринял «паломничество», пройдя в лаптях от Ясной Поляны до Оптиной пустыни, от деревни к деревне, в сопровождении слуги С. П. Арбузова и учителя Яснополянской школы Л. Ф. Виноградова. Заслуживает внимания тот факт, что, еще не достигнув Оптиной пустыни, Толстой побывал 13 июня 1881 года на собрании раскольников в селе Мананки. А по дороге домой в Калуге он имел беседу с сектантом А. С. Иконниковым, был в местном суде и расспрашивал о сектантах прокурора Ланге. Возвратившись в Ясную Поляну, Толстой получил письмо обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева, который сообщал о своем отказе передать известное письмо Толстого с просьбой о помиловании народовольцев – участников цареубийства 1 марта 1881 года – новому царю Александру III. Отказ свой Победоносцев объяснял коренным расхождением с Толстым в понимании христианства: «Ваша вера одна, а моя и церковная другая... наш Христос – не ваш Христос» (Цит. по: Л. Н.Толстой. ПСС. Т. 63. С. 58-59).

Уже в этих словах обер-прокурора Синода нетрудно уловить признаки надвигающейся грозы, хотя «гром грянет» через 20 лет...

Толстой, Сютаев и Бондарев

В 80-е годы Толстой проявляет все больший интерес к сектантству, что способствует обострению его полемики с Церковью, переходящей в резкие, вызывающие обличения. Антицерковные произведения Толстого, запрещенные в России, находят себе издателей на Западе. В 1884 году на немецком языке в Лейпциге вышла «В чем моя вера?», а в 1885 году на английском в Лондоне под общим заглавием «Христианство Христа» в переводе В Г. Черткова были опубликованы «Исповедь», «В чем моя вера?», «Краткое изложение Евангелия». В том же году Толстой исправил французский перевод «Краткого изложения Евангелия», сделанный Л. Д. Урусовым. В ноябре 1890 года книга эта вышла в Женеве. Идеи Толстого стали достоянием мировой общественности.

В России эти произведения ходили в списках и многочисленных гектографических изданиях. Сам Толстой охотно выступал с их чтением, популяризируя свои взгляды среди участников различных сектантских общин. В это время писатель проявил особый интерес к иудаизму, стал изучать под руководством раввина Соломона Александровича Минора древнееврейский язык (с октября 1882 года). С помощью раввина Соломона Толстой начал читать Ветхий Завет в подлиннике, но вскоре объявил его «темной, непонятной и ужасной книгой».

Оппоненты Толстого обвинили великого писателя в упрощенчестве. «Его передача всего Ветхого Завета в пределах полутора страниц поражает целым рядом странностей, – писал один из них. – Из книги во всяком случае – даже для неверующего – глубокой и огромной он делает что-то очень узкое... Библия начинается глубоким мистическим рассказом о падении первых людей. Это событие падения – нарушение заповеди о древе познания добра и зла... В его передаче это событие состоит только в том, что люди съели от запрещенного яблока, имеющего будто волшебную силу давать могущество... Библейский рассказ о том, что люди, согрешив, внесли разложение во весь мир, разрушили грехом и хищничеством плодородие земли... в передаче Л. Н-ча становится странным рассказом, будто за грехи первых людей стали на земле расти «дурные травы, каких прежде не было» (?..)[99].

19 июля 1881 года в селе Патровке Толстой познакомился с А. С. Пругавиным, от которого впервые услышал о Василии Кирилловиче Сютаеве (1819-1892), крестьянине-сектанте, пытавшемся создать «свою религию». Его сын, Иван Васильевич, отказался от военной службы, что особенно заинтересовало Толстого. У него возникло сильное желание познакомиться с Сютаевым. В конце сентября того же года Толстой навестил семейство своего бывшего сослуживца по крымской кампании Алексея Александровича Бакунина, побывав в имении Прямухино Новоторжского уезда Тверской губернии. Оттуда для знакомства с В.К. Сютаевым заехал в деревню Шевелино.

Сютаев являлся не совсем типичным выразителем интересов патриархального крестьянства. Основным злом тогдашней жизни для него были города, которые, по его убеждению, следовало не расширять, а «нарушить», чтобы устранить сословие купцов и заставить городских жителей переселиться в деревню и самим «в поте лица» выращивать хлеб. При этом он был рьяным приверженцем обобществленного хозяйства, в котором все крестьянское имущество принадлежит всем, где нет даже личной собственности на одежду и предметы индивидуального пользования.

В соответствии с этими взглядами Сютаев жил с сыновьями большой неразделенной семьей. Он пас деревенское стадо. Все в семье Сютаева было общее, даже бабьи сундуки были общие... Церковных обрядов и того, что в Православной Церкви называется Таинствами, Сютаев не признавал. Когда он выдавал свою дочку замуж, то свадьбу провел так: собрал людей вечером, дал молодоженам наставление, постелили им постель, положили их спать вместе, потушили огонь и оставили их одних.

Знакомство с Сютаевым произвело на Толстого огромное впечатление. Он писал М. А. Энгельгардту о Сютаеве: «Вот вам безграмотный мужик, – а его влияние на людей, на нашу интеллигенцию больше и значительнее, чем всех русских ученых и писателей со всеми Пушкиными, Белинскими, вместе взятыми, начиная от Тредиаковского и до нашего времени».

В конце января 1882 года Сютаев приехал в Москву и поселился в Денежном переулке на квартире Л.Н. Толстого. В это время Толстой показывал Сютаева как своего рода «диковинку». Известно, что И. Е. Репин написал портрет Сютаева, бывший в одной из экспозиций на Кузнецком мосту, а позднее попавший в Третьяковскую галерею.

Во время всероссийской переписи зимой 1882 года Толстой, принявший в ней участие, чтобы лучше узнать жизнь городской бедноты, внимательно прислушивался к советам Сютаева. Ознакомив его со своим «Кратким изложением Евангелия», Толстой сообщал В. И. Алексееву: «... Мы единомышленники с Сютаевым во всем, до малейших подробностей»[100]. А в письме к жене, не без влияния Сютаева, он писал: «Главное зло города для меня и для всех людей мысли (о чем я не пишу) – это то, что беспрестанно приходится или спорить, опровергать ложные суждения, или соглашаться с ними без спора, что еще хуже. А спорить и опровергать пустяки и ложь – самое праздное занятие, и ему конца нет, потому что лжей может быть и есть бесчисленное количество... И я разбираюсь со всем этим материалом. Перепись и Сютаев уяснили мне очень многое»[101].

Пребывание Сютаева (о котором ходили по Москве разные слухи) на квартире Толстого не осталось не замеченным городскими властями, с представителями которых, однако, Толстой отказался разговаривать. Тем не менее Сютаев уехал из первопрестольного града. Известно, что летом 1888 года он пытался проникнуть к Александру III и внушить царю, чтобы он «для блага народа велел толковать Евангелие согласно пониманию Сютаева». По словам В.В. Рахманова, приехав в Петербург, Сютаев посетил Н. С. Лескова, который пытался отговорить его от этого намерения. Но Сютаев не послушался, был задержан у входа в царский дворец и отправлен в свою родную деревню. «Не допустили, – рассказывал он. – А если бы допустили, то ли теперь было!»[102] Интересно, что этой попытке Сютаева предшествовало посещение им Толстого в конце мая – начале июня 1888 года. Знаменательно и то, что позднее, «подражая» Сютаеву, Толстой писал из Гаспры письма Николаю II, уговаривая его отдать удельную землю крестьянам. К Сютаеву Толстой сохранял интерес до конца жизни.

Кроме Сютаева, сильное влияние на Толстого оказал в 80-е годы другой крестьянин-сектант – Тимофей Михайлович Бондарев (1820–1898). «Бондарев является как бы вдохновителем социальных идей Толстого, как сектант Сютаев был вдохновителем его религиозных идей», – отмечает Амедей Пажес в предисловии к сочинению Бондарева «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца» (Париж, 1890). Перевод рукописи Бондарева на французский язык был сделан по совету Л. Толстого, приложившего немало усилий, чтобы этот труд увидел свет и на русском языке (с предисловием Толстого он вышел в издательстве «Посредник» в 1906 г.).

Т. М. Бондарев проживал в деревне Иудине Бейской волости Минусинского уезда Енисейской губернии. Он принадлежал к секте «иудействующих» и с неприязнью относился ко всем другим сектантам, в частности к своим односельчанам-молоканам. О рукописи Бондарева Толстой узнал из статьи Г. И. Успенского в № 11 «Русской мысли» за 1884 год, а получил ее по почте 13 июля 1885 года от политического ссыльного Василия Степановича Лебедева, когда писал одно из самых обличительных своих сочинений – «Так что же нам делать?». Резкие обличения привилегированных классов, в особенности помещиков, и апология «хлебного труда» крестьян в рукописи Бондарева как нельзя более соответствовали настроениям и мыслям самого Толстого. Кроме того, язык рукописи, настоянный на крепкой смеси просторечий и библеизмов, показался ему исключительно выразительным и образным: «Умилосердись над нами, богатый класс! Сколько тысяч лет, как на необузданном коне, ездишь ты на хребте нашем, всю кожу до костей ты стер. Ведь это только по виду хлеб, который ты ешь, а на самом деле – тело наше; по виду только вино, которое ты пьешь, а на самом деле – кровь наша»[103]. Дерзкая метафора, навеянная Таинством Евхаристии, не могла не поразить воображения. Толстой в тот же день прочел сочинение Бондарева в домашнем кругу, причем, как сообщал на другой день в письме В. С. Лебедеву, «все встали после чтения молча и пристыженные разошлись». В том же письме Толстой попросил Лебедева сообщить ему подробности о семейном положении, религиозных убеждениях, образе жизни Т. М. Бондарева.

В тот же день в письме к Л. Д. Урусову Толстой с восторгом отозвался о рукописи Бондарева: «Вся наука экономическая ничего подобного не сказала». Примерно через неделю Толстой написал свое первое письмо к Т. М. Бондареву, в котором сообщал, что рукопись его прочел и она была «в большую пользу и радость», но не следует надеяться, что можно от царя и министров ждать издания закона об обязательности земледельческого труда, к чему призывал Бондарев. Такого рода иллюзий Толстому в действительности были чужды: «Через министра внутренних дел и даже через царя ничего сделать нельзя, да и не следует».

27 января 1886 года В. С. Лебедев, бывший в то время сотрудником Минусинского музея, отослал Л. Н. Толстому новую рукопись Т. М. Бондарева: «Добавление к прежде написанному мною, Бондаревым, о трудолюбии и тунеядстве, почерпнутого из первородного источника: в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт. 3, 19). 26 марта того же года Толстой известил Бондарева, что прочел и основную его рукопись, и прибавление к ней: «И то и другое очень хорошо и вполне верно».

Толстой прилагал большие усилия, чтобы «Трудолюбие и тунеядство» дошло до массового читателя. Благодаря его настойчивости рукопись Бондарева была набрана в журнале «Русское богатство» в 1886 году, но в последний момент остановлена цензурой. 16-17 мая того же года Толстой написал и отредактировал предисловие к рукописи. 17 января 1888 года он писал М. И. Семеновскому: «Рукопись Бондарева очень стоит того, чтобы быть напечатанной...» И Толстой добился, что в 1888 году во втором номере «Русской старины» труд Бондарева был опубликован. Однако цензура вырезала его из книжки журнала. И все же Толстому удалось провести сочинение крестьянина-сектанта через цензурные рогатки, хотя и в несколько сокращенном виде. «Трудолюбие и тунеядство» вышло в свет в 1888 году в журнале «Русское дело», за что журнал получил предостережение от министра внутренних дел. Через два года книга Бондарева появилась в Париже на французском языке, а в 1895 году Толстой написал о Бондареве статью для 5-го тома «Критико-биографического словаря русских писателей», выходившего под редакцией С. А. Венгерова. В этой статье Толстой, в частности, писал: «Странно и дико должно показаться людям теперешнее мое утверждение, что сочинение Бондарева, над наивностью которого мы снисходительно улыбаемся с высоты своего умственного величия, переживет все сочинения, описываемые в историях русской литературы, и произведет больше влияния на людей, чем все они вместе взятые»[104].

В своей работе «Так что же нам делать?» Л. Н. Толстой отмечал: «За всю мою жизнь два русских мыслящих человека имели на меня большое нравственное влияние и обогатили мою мысль и уяснили мне мое миросозерцание. Люди эти были не русские поэты, ученые, проповедники, это были два живущих теперь замечательных человека, оба всю жизнь работавшие мужицкую работу – крестьяне Сютаев и Бондарев».

Бондарев и Сютаев, как и Толстой, были страстными и беспощадными обличителями господствующих классов; все трое предлагали утопические рецепты, не умея уяснить реального направления и возможных результатов классовой борьбы крестьянства. Эта общность во взглядах подчеркивалась одинаково отрицательным отношением к Церкви.

Толстой и Н.Ф. Федоров

Если идеи Сютаева и Бондарева были горячо восприняты Толстым, как свои собственные, то от дерзновенных идей Николая Федоровича Федорова (1828-1903), влияние которых он также испытал, Толстой постоянно отталкивался. Разные исследователи единодушны в том, что «ни Достоевского (в последние годы – период работы над «Братьями Карамазовыми»), ни Л. Н. Толстого (во вторую половину жизни), ни В. С. Соловьева (почти целиком) нельзя понять и осмыслить вне исследования точек соприкосновения их идейных исканий, их творческих путей с «планами» и «проектами» таинственного московского библиотекаря»[105]. «Без сопоставления с «Философией общего дела» мы никогда до конца не поймем странного пафоса, не заметим скрытых пружин всей мыслительной работы Толстого с начала 80-х годов»[106].

С идеями Н.Ф. Федорова Толстой познакомился впервые в 1878 году в изложении Н. П. Петерсона, который ранее учительствовал в Богучарской и Плехановской школах Толстого в Ясной Поляне. Во время знаменитого обыска в Ясной Поляне 6 и 7 июня 1862 года, произведенного под наблюдением полковника Дурново, в отсутствие хозяина усадьбы, Петерсон, не растерявшись, унес крамольные «Письма» А. И. Герцена, что характеризует его как преданного и доверенного Л. Н. Толстому человека.

Петерсон пытался «распропагандировать» Федорова в нигилистическом духе, но был обезоружен, когда Федоров изложил ему свои убеждения. «Николай Федорович, – вспоминает он, – развил постепенно целое миросозерцание, совершенно для меня новое, по которому требуется «объединение всех людей в труде всеобщего воскрешения», и я был сразу же покорен и уже навсегда»[107].

Федоров учил о всеобщем братстве людей, призванных к умиротворению стихийных сил природы, постижению ее законов, преображению космоса и победе над смертью, – для воскрешения всех умерших поколений во имя полноты вселенского счастья. В борьбе за осуществление этих задач получали высокий смысл и значение все государственные институты, все общественные структуры, преодолевающие темные силы дезорганизации, хаоса, распада, энтропии. Правительственная власть и армия, которой Федоров отводил в будущем фронт мирного созидательного труда, оказались совершенно необходимы для координации, управления и осуществления этих глобальных задач (в чем великий отрицатель Толстой был антиподом Федорова).

«...Осенью того же 1878 года Лев Николаевич был в Румянцевском музее (где работал библиотекарем Федоров) и познакомился с Николаем Федоровичем, начав свое знакомство с ним словами «а я знаю Петерсона», так мне передавал Николай Федорович», – вспоминает Петерсон[108]. По другим данным, знакомство это состоялось в начале октября 1881 года, о чем сохранилась запись в дневнике Толстого (ПСС, т. 49, с. 58). По всей вероятности, первая встреча двух мыслителей имела место осенью 1878 года, а сближение и более тесное общение последовало в октябре 1881 года. Оно сразу же приняло характер интересного и напряженного диалога двух противоположных по взглядам и образу жизни философов. Нехристианские взгляды Толстого были известны Федорову уже в то время. «Толстой, – вспоминал Федоров, – собирал подписку для одного молоканина, чтобы обеспечить ему содержание на целый год, в который он мог бы заняться опровержением учения о Троице, и я, чтитель Пресвятой Троицы, в смысле образца единодушия и совершеннейшего общества и объединения для воскрешения, подписал, твердо убежденный в непоколебимости этого догмата-заповеди (это было в 1883 г.)»[109].

Столь же твердо Толстой был убежден в обратном. Но Федоров надеялся обратить его в свою веру. Одно время они поддерживали приятельские отношения: Федоров бывал у Толстого в Хамовниках, а Толстой навещал Федорова в его «келье» на Остоженке, в Зачатьевском переулке. К той поре относится известная запись Толстого в дневнике от 5 октября 1881 года: «Николай Федорович – святой! Каморка. Исполнять! – Это само собой разумеется. – Не хочет жалованья. Нет белья, нет постели» (ПСС, т. 49, с. 58).

Федоров был убежден, что человеческая мысль, ее плоды – общее достояние всех, и считал предосудительным куплю-продажу идей, авторских прав и т.п. Под его влиянием Толстой отказался от гонораров за свои произведения после 1881 года: «Что-то есть особенно отвратительное в продаже умственного труда. Если продается мудрость, то она, наверно, не мудрость».

Толстой часто обращался за помощью к Федорову, несравненному библиографу, который, заведуя каталогом библиотеки Румянцевского музея, отыскивал для него самые разнообразные книги, необходимые для писательской работы... При разборе дневников, писем и публицистических статей Толстого можно заметить очевидные черты сходства в их взглядах: тягу к опрощению, идеализацию крестьянства, отдельные совпадения в эстетических оценках, радикальную критику науки, оторванной от жизни, просветительские тенденции. Толстой, например, находил, что само заглавие первой части «Философии общего дела» Н.Ф. Федорова («Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т.е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства») выворочено у него из души[110]. Все это вдохновлялось противоположными убеждениями – Толстой отрицал и воскрешение в федоровской научно-мистической интерпретации «синергии» (соработничества человека с Богом), и традиционное церковное учение о воскресении. Правда, в самом начале сближения обоих мыслителей был период, когда Толстой увлекся максимализмом Федорова, его беспрецедентной переоценкой ценностей, радикальной критикой буржуазного строя. Именно к этому времени (ноябрь 1881 г.) относится письмо Толстого к В. И. Алексееву, в котором он пишет о Федорове: «Не бойтесь, я не разделяю и не разделял никогда его взглядов, но я так понял их, что чувствую себя в силах защищать эти взгляды перед всяким другим верованием, имеющим внешнюю цель. Главное, благодаря этому верованию, он по жизни чистый христианин. Когда я ему говорю об исполнении Христова учения, он говорит: «Да, это разумеется», и я знаю, что он исполняет его. Ему 60 лет, он нищий, все отдает, всегда весел и кроток».

«Защищать» взгляды Федорова, однако, Толстой не стал, ограничившись попыткой их изложения перед высокоученой аудиторией. Следующий эпизод свидетельствует о том, насколько идеи Федорова об освоении других планет в целях заселения их в будущем поколениями воскрешенных людей казались тогда смехотворными. Л. Н. Толстой в начале 80-х годов пересказывал увлекавшие его тогда проекты Федорова членам Московского психологического общества во главе с профессором М. М. Троицким. На недоуменный вопрос: «А как же уместятся на маленькой земле все бесчисленные воскрешенные поколения?» – Толстой ответил: «Это предусмотрено: царство знания и управления не ограничено землей». Это заявление было встречено, по словам Буслаева, «неудержимым смехом присутствующих»[111].

Как мы знаем, полоса толстовских увлечений и проповеди началась еще до знакомства писателя с Н. Ф. Федоровым, но Толстой, по всей вероятности, действительно пытался заинтересовать учением Федорова, проверить реакцию образованного общества на головокружительные и фантастические проекты. Воспоминания И. М. Ивакина позволяют в этом отношении кое-что уяснить. Вот как он вспоминает вечер 24 июня 1885 года, проведенный среди обитателей яснополянской усадьбы: «За чаем толковал с Львом Николаевичем и Татьяной Андреевной о воскрешении Николая Федоровича. Это воскрешение Л. Н. сопоставил с теорией брата своего Сергея Николаевича, которая заключается в том, что мир состоит из частиц, изменяющих формы своего сочетания в бесконечности пространства и времени, и что, следовательно, возможна и такая комбинация, что раз уничтожившееся снова придет в прежнюю форму. Разница та, что у Николая Федоровича все предоставляется сознательной деятельности человечества, а у Сергея Николаевича – простому процессу»[112].

Через несколько дней, 5 июля, когда вновь зашел разговор о Федорове, Толстой сказал И.М. Ивакину: «Николай Федорович говорит, что между людьми братства потому нет, что нет общего дела; будь оно, было бы и братство; делом этим он считает воскрешение. Я же говорю, что братство может быть и без общего дела, пожалуй, просто вследствие того ужаса нашего положения, который есть прямой результат отсутствия братства. Он этого не хочет понять. У него есть пункт помешательства, которого у меня, должно быть, нет. Я ему говорил: «Поставьте вы общее дело целью, не определяя его точно». Но с философской точки зрения его построение правильно, он прав, ставя человечеству такую задачу, если только отодвигать ее исполнение в бесконечность времени»[113].

Федоров не хотел отодвигать общее дело «в бесконечность времени», полагая, что наука находится на пороге великих свершений, а социальное неустройство требует немедленной деятельности, которая даст разумный выход человеческой энергии, душевному размаху русской натуры. «Мир дан не на погляденье и не на созерцанье», – любил говорить Н.Ф. Федоров, призывая к общему делу объединенного человечества и отвергая толстовское «неделание».

Принципиальные расхождения обоих мыслителей, связанные с проблематикой смерти, бессмертия души и воскрешения, выявились окончательно несколько позднее. Сергей Львович Толстой вспоминает, что в ту пору Федоров еще надеялся на «обращение» великого писателя: «При каждой встрече с моим отцом он требовал, чтобы отец распространял эти идеи. Он не просил, а именно настойчиво требовал, а когда отец в самой мягкой форме отказывался, он огорчался, обижался и не мог ему этого простить»[114].

Толстой, со своей стороны, пытался заинтересовать Федорова восточными учениями, склонить его к буддистскому пониманию души как потока сознания, растворяющегося в мировом универсуме. В таком случае отпадала сама постановка вопроса о воскрешении: личное «я» исчезало в мировом целом, воскрешать было некого. Как вспоминает И. М. Ивакин, в декабре 1886 года Толстой заходил к Федорову домой, чтобы оставить ему книгу Билля о Будде. Авторитет Федорова в глазах Толстого неизменно был велик. Общение их продолжалось. По предложению Федорова Толстой передал свои рукописи на хранение в Румянцевский музей.

Отрицая учение христианской Церкви о Всеобщем Воскресении и считая проекты Н. Ф. Федорова о научно-мистическом воскрешении утопией, Толстой, естественно, должен был найти некую философскую альтернативу, снимающую внутренний ужас перед «черной дырой». По существу, писатель нашел «выход» в буддизме, которым увлекся еще до знакомства с Федоровым. На призыв Федорова к «общему делу», произнесенный в узком кругу, Толстой ответил противоположной реакцией – на весь мир! – провозглашением смерти как освобождения, естественной необходимости, отменяющей все вопросы.

Антропология Толстого, ставившего под сомнение единство личности и непреходящее тождество человеческого «я», естественно, вызывала именно такую реакцию. Человек для Толстого все время меняется, он пластичен и текуч до неузнаваемости, переставая быть самим собой: «Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет, и в нем есть все возможности...»; «как бы хорошо написать художественное произведение, в котором ясно высказывать текучесть человека, то, что он, один и тот же: то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо» (ПСС, т. 53, с. 179 и 187).

Подобные взгляды имеют место в оккультных учениях. Один из авторов, например, утверждает: «Первое, что человек должен знать, – это то, что он не нечто одно, он нечто многое. Он не имеет одно постоянное и неизменное «я» или Ego. Он – всегда различен. В один момент – он один, в другой – другой, в третий – третий и т.д., почти без конца. Иллюзия единства или единичности создается в человеке, во-первых, ощущением физического тела, во-вторых, его именем, которое в обычных случаях всегда постоянно, и, в-третьих, определенным числом механических привычек, которые привиты ему образованием или которые он вообразил себе»[115].

Сама жизнь казалась Толстому именно такой «иллюзией единства» (майей), а цивилизация и культура – суммой «механических привычек», от которых отдельного человека «освобождает» смерть, общество и государство – социальные потрясения, неделание, анархия... Многими исследователями справедливо отмечалось, что антиперсонализм Толстого отделяет его от христианства и приближает к индусскому мировосприятию. «Метафизика Л. Толстого, лучше всего выраженная в его книге «О жизни», резко антиперсоналистична... В личности, в личном сознании, которое для него есть животное сознание, он видит величайшее препятствие для осуществления совершенной жизни. Он много мучился, религия его была безблагодатна»[116].

И в этом отношении между Толстым и Федоровым лежала непроходимая грань. Федоров, несмотря на ультрасовременное учение о внехрамовой литургии, отличался традиционным благочестием, его часто можно было видеть молящимся в храме Христа-Спасителя. «Он дорожил в Православной Церкви каждым ее обрядом и установлением так же, как и догматом, видя в них сокровенный смысл»[117]. Убеждения Толстого являли собой полную противоположность, и по мере выявления этой полярности, особенно в связи с антиклерикальными мотивами в творчестве Толстого, разрыв между двумя мыслителями становился неизбежным.

И. М. Ивакин в своих записках, фиксирующих события 80-х годов, в апреле 1889 года записал: «На другой день, когда я рассказал Николаю Федоровичу о мормонских книгах, виденных мною у Толстого, он заметил: "Прежде я говорил, что он составляет центр русских еретиков, а теперь надо сказать, что он центр еретиков всего мира!.."»[118].

Окончательный разрыв произошел зимой 1891-1892 годов. В ту голодную зиму, вызванную неурожаем, Толстой передал корреспонденту английской газеты «Daily Telegraph» резкую обличительную статью, обвинившую царскую администрацию в тяжелом положении голодающих крестьян. Статья эта, названная Толстым «О голоде», вышла в переводе Э. Диллона в «Daily Telegraph» от 14/26 января 1892 года под заголовком «Почему голодают русские крестьяне?». По цензурным условиям, столь страстная и беспощадная критика в адрес правительственных кругов, естественно, не могла появиться в печати. Однако «Московские ведомости» от 22 января того же года дали пространные выдержки из статьи в обратном переводе с английского, сопровождаемые редакционным комментарием: «Письма гр. Толстого... являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя. Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда».

В противоположность Толстому Федоров видел причины разразившегося голода в засухе, в отсутствии «метеорической регуляции», о необходимости которой писал в своих малоизвестных заметках, опубликованных без подписи или под инициалами. Толстому идеи Федорова о «метеорической регуляции» (искусственном вызывании дождя, управлении погодой, изменении климата и т.п.) были хорошо известны. Особенно же возмутил Федорова тот факт, что статья Толстого «О голоде» была использована на Западе в целях антирусской пропаганды. Федоров увидел в этой статье «не семена только страшной для него «розни», но открытую ненависть, вражду, неправду, а это зло для него уже было нестерпимо»[119]. Статья «О голоде» вызвала целую бурю в тогдашнем обществе, ее переписывали, она переходила из рук в руки. Возникли слухи о возможной высылке Толстого из пределов России или о заточении его в Суздальский монастырь. Слухи эти были беспочвенны – Александр III оставался верен своему обещанию «не прибавлять к славе Толстого мученического венца», которое дал графине Александре Андреевне Толстой (родной тетке Л. Н. Толстого, бывшей камер-фрейлиной при дворе).

Еще тогда, в 1886 году, предполагались по отношению к Толстому правительственные санкции. Они могли быть вызваны распространением литографированных «в значительном количестве экземпляров» запрещенных статей Толстого «Церковь и государство», «Что можно и чего нельзя делать христианину» и других, «производивших сенсацию» среди части петербургской и московской молодежи. В связи с этим 15 января 1886 года состоялось заседание Московского общества любителей духовного просвещения, на котором было принято решение о необходимости для общества «принять на себя почин в деле противодействия распространению толстовских сектантских бредней»[120].

Н. Ф. Федоров, судя по всему, взял на себя «личный почин» такого рода еще раньше. Но из этого ничего не получилось. Беспрецедентная публикация Толстого в английской газете привела к окончательному разрыву между двумя мыслителями, вызванному принципиальными, глубокими расхождениями.

По всей вероятности, Толстой был очень сильно уязвлен этим разрывом. В его письме к И.М. Трегубову (в последних числах ноября) сквозит явное раздражение. В письме подчеркнута полная несовместимость собственных взглядов с общецерковными. Отвечая И.М. Трегубову, приславшему статью архимандрита Антония (Храповицкого) «Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы» («Богословский вестник», 1892, № 11), Толстой упрекает: «Все это уж говорено и переговорено, все это труп. И зачем его ворочать и отравлять воздух трупным запахом?.. А главное, что Вы ко мне обращаетесь с такими брошюрами? Между мною и такими элукубрациями[121] ведь нет ни малейшей точки соприкосновения».

Это заявление решительно удостоверяет, что взгляды Толстого к этому времени не имели «ни малейшей точки соприкосновения» и с «элукубрациями» Федорова, в учении которого нравственная идея догмата Пресвятой Троицы занимает центральное место.

Многие современники вспоминали, что Толстой до конца своей жизни отзывался о Федорове, скончавшемся 15 (28) декабря 1903 года, с неизменным уважением, называя его «дорогим, незабвенным», «замечательным человеком».

Что же касается Федорова, то он оставил ряд суровых и непримиримых оценок толстовской философии.

Уже после разрыва, в 1893 году, Толстой написал на русском и французском языках широко известную статью «Неделание». Запрещенная в России, статья была напечатана на французском языке в «Revue des Revues» (1893, № 4). С оценкой этой статьи связана неизданная заметка Н. Ф. Федорова «Резюме философии Л. Толстого»: «Это безусловная нирвана, новый нигилизм, самая злая нетовщина. Однако именно к ней, ко всему отрицательному, ведут его наставления. Студентам он говорит: «Не учись!», чиновнику: «Не служи!», призываемому к воинской повинности: «Откажись!», подданным: «Не плати податей!..» Под выставку «хорошо бы подложить динамитцу!»; музеи и библиотеки «надо бы сжечь!»; музеи и храмы – "хуже кабаков!"»[122].

По поводу статьи Толстого «Не убий!», написанной в 1900 году (первоначальное название «Кто виноват?») и опубликованной почти во всех европейских газетах (см. запись Толстого в дневнике от 16 октября 1900 г.), Н. Ф. Федоров писал: «...Говоря об убийстве в ветхозаветном смысле, Толстой забывает об убийстве в новозаветном смысле, о котором говорится в Нагорной проповеди... В этом смысле, в самом глубоком смысле, все вредящие словом и делом суть убийцы...»[123]. «В противоположность прокламации Толстого, мы должны признать убийство виною, грехом не других только, а самих себя, т.е. всеобщим, наследственным грехом, – и всем в совокупности, в союзе, притом всеми своими силами и способностями, надлежит искупить грех убийства противоположною ему добродетелью»[124].

Необходимо отметить, что в отличие от большинства дореволюционных исследователей, которые считают Л. Толстого учителем нравственности, Н.Ф. Федоров оценивал его учение как «имморализм». «Неделание», по мнению Федорова, является почвой для возникновения большего зла, чем то элементарное зло, которого пытаются избежать, придерживаясь пассивной философии «неделания».

Учение Толстого – «толстовство» в его чистом виде оборачивается историческим нигилизмом, отказом от творчества в истории, отрицанием культуры, пустым призывом к «опрощению». В этом основное противоречие Толстого, так как жизненная неправда «преодолевается» отказом от всяческих задач, от творчества, от поступательного исторического развития.

Многие построения Толстого по существу тождественны концепциям джайнизма, буддизма или индуизма. Идея «непротивления» является попыткой перенести на европейскую почву восточную идею ахимса (или «ахинса» – санскр. – непричинение боли или зла). Отрывая подобные понятия от восточной традиции, осмысливая их по-своему, Толстой оперировал христианской терминологией, но употреблял ее в системе иных координат, в ином семантическом плане. Богословская терминология становилась у Толстого, таким образом, не более чем словесной драпировкой, использовалась писателем с целью выхолащивания ее от церковного, духовного смысла.

Отрицательное отношение писателя к Православной Церкви отчетливо проявилось и в его художественных произведениях, особенно в 90-е годы.

Отлучение

Повесть «Крейцерова соната», над которой Толстой работал несколько лет (1887–1889 гг., первая публикация 1891 г.), по своей проблематике, остроте социальных и антиклерикальных обличений вплотную примыкает к роману «Воскресение» (1889-1890, 1895–1896, 1898–1899 гг., публикация в 1899 г. в журнале «Нива»), выход которого непосредственно предварил отлучение писателя от Церкви.

В «Крейцеровой сонате» Толстой не только вскрыл моральную распущенность своего круга, но одновременно объявил несостоятельными нравственные устои самого церковного брака. Эта несостоятельность, по Толстому, связана с неверным пониманием любви, которая, возникая из сознания бессмысленности индивидуального бытия, должна быть направлена не на личность, а на безличное целое.

Толстой самым решительным образом отрицает в повести все христианские символы, отвергает понимание брака как Таинства, считая все это насквозь фальшивым.

Не допущенная вначале к печати, повесть после публичного прочтения (28 октября 1899 г. в Петербурге на вечере у Кузминских и 29 октября в редакции издательства «Посредник») стала переписываться во множестве экземпляров и вскоре разошлась по всей России (петербургские студенты-филологи, например, в марте 1900 года издали 600 экземпляров повести на ротаторе), вызвав нескончаемые толки и жаркие споры.

Обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев 6 февраля 1890 года писал о «Крейцеровой сонате» своему другу Е. М. Феоктистову, начальнику Главного управления по делам печати: «Прочел я первые две тетради: тошно становилось – мерзко до циничности показалось... Правда, говорит автор от лица человека больного, раздраженного, проникнутого ненавистью к тому, от чего он пострадал, но все чувствуют, что идея принадлежит автору. И бросается в глаза сплошь почти отрицательное... Произведение могучее. И когда я спрашиваю себя, следует ли запретить его во имя нравственности, я не в силах ответить «да». Оболживит меня общий голос людей, дорожащих идеалом, которые, прочтя вещь негласно, скажут: а ведь это правда. Запретить во имя приличия – будет некоторое лицемерие» (цит. по: ПСС, т. 27, с. 593-594).

И это был далеко не единственный голос, предвещавший бурю. Еще до публикации, 2 марта 1891 года, в годовщину восшествия на престол Александра III, харьковский протоиерей Т. Буткевич сказал на проповеди в кафедральном соборе, что граф Л. Н. Толстой «больше всех волнует умы образованного общества» своими сочинениями, отличающимися «разрушительной силой и растлевающим характером», проповедующими «неверие и безбожие». Назвав «Крейцерову сонату» Толстого «нескладным, грязным и безнравственным рассказом», проповедник выразил надежду, что «благочестивейший государь пресечет своевременно его разрушительную деятельность»[125].

Тогда же, в 1891 году, в Одессе вышли «Восемь бесед Высокопреосвященного Никанора (Бровковича), архиепископа Херсонского и Одесского» (под грифом «Против Льва Толстого»), в которых автор доказывал, что «ересеучение графа Льва Толстого разрушает самые основы не только православно-христианской веры, но и всякой религии»[126], посягая на «основы общественного и государственного порядка»[127].

После аудиенции С. А. Толстой у Александра III император позволил издать «Крейцерову сонату», но... лишь в Полном собрании сочинений. В июне 1891 года в типографии Мамонтова была напечатана 13-я часть сочинений Л. Н. Толстого с «Крейцеровой сонатой». Появление повести сразу вышло за рамки чисто литературного события, породив оживленные дискуссии о браке как отжившей форме семейных отношений.

Одновременно были предприняты попытки Русской Православной Церкви вразумить Л. Толстого. В марте 1892 года писателя посетил ректор Московской Духовной Академии архимандрит Антоний (Храповицкий), но его увещание, судя по всему, оказалось безрезультатным.

А вскоре впервые прозвучало слово «отлучение». 29 апреля 1892 года С. А. Толстая сообщала мужу из Москвы: «Вчера Грот (Николай Яковлевич Грот. – В. Н.) принес письмо Антония, в котором он пишет, что митрополит здешний хочет тебя торжественно отлучить от Церкви»[128]

Так что вопрос об отлучении поднимался уже тогда – в 1892 году, после выхода «Крейцеровой сонаты».

Известно было, что сам Толстой не прочь «пострадать» и не раз объявлял об этом. А в известном разговоре с Константином Леонтьевым (в 1890 г.) так и сказал: «Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта»[129].

Но Александр III был верен своему слову, а усилия Синода не простирались дальше увещевательных мер.

После смерти императора, последовавшей в 1894 году, перед Синодом вновь встал вопрос об отлучении Толстого, о чем известно, в частности, из письма К. П. Победоносцева к профессору С. А. Рачинскому от 26 апреля 1896 года: «Ужасно подумать о Льве Толстом. Он разносит по всей России страшную заразу анархии и безверия!.. Точно бес овладел им – а что с ним делать? Очевидно, он враг Церкви, враг всякого правительства и всякого гражданского порядка. Есть предположение в Синоде объявить его отлученным от Церкви во избежание всяких сомнений и недоразумений в народе, который видит и слышит, что вся интеллигенция поклоняется Толстому». В то же время Церковь продолжала свои попытки образумить писателя, но без видимых результатов.

Как явствует из «Отчетов о состоянии Тульской епархии» за 1886-1899 годы, безуспешными оказались все шаги, предпринятые поочередно тульскими архиереями: архиепископом Никандром, епископом Иринеем и епископом Питиримом на протяжении ряда лет.

26 сентября 1897 года к Толстому в Ясную Поляну, по благословению тульского архиерея, приехал протоиерей Димитрий Троицкий. Он тоже пытался примирить писателя с Церковью. Приезды отца Димитрия повторялись и позже – в 1901 и 1902 годах (уже после отлучения Толстого), а последний приезд состоялся 4 января 1909 года, когда Толстой уже не выбирал приличествующих выражений. Об этих посещениях вспоминает Лев Львович Толстой: «Одно время из Тулы стал ездить к нам тульский тюремный священник. Это была не первая попытка со стороны духовенства вернуть Толстого-старика к Православию. Отец принимал этого священника и подолгу беседовал с ним. Худой и нервный, необыкновенно симпатичный, этот батюшка, однако, не имел успеха и потом прекратил свои посещения»[130].

Особые сетования приходского духовенства села Кочакова вызывал тот факт, что Толстой старался все земледельческие и прочие работы проводить в дни официально принятых церковных праздников (не менее 93 дней в году), когда работа считается грехом. Даже в великие праздники, даже на Пасхальной неделе Толстой демонстративно работал, что было открытым вызовом Церкви. Писатель занимался полевыми работами, обходил крестьянские дворы, помогал бедным крестьянам крыть хаты соломой и т.п., многих увлекая своим образом действий.

Епископ Тульский и Белевский Питирим сообщал в упомянутых «Отчетах»: «Граф Лев Толстой позволяет себе открыто обнаружить свое полное неуважение к обрядам Православной Церкви. Так, в отчетном году был следующий факт. 31 августа священник села Трасны прибыл с крестным ходом к станции Ясенки и здесь на Крапивенском шоссе при большом стечении народа ожидал святую Владимирскую икону Божией Матери из села Грецова Богородицкого уезда. Когда на шоссе показалась означенная икона, священник и окружающий его народ увидели, что справа по отношению иконы, прорываясь через народ, ехал кто-то на сером коне с надетой на голову шляпой. Минуту спустя всем стало очевидно, что это был граф Лев Толстой. Как оказалось, Лев Толстой ехал близ иконы, в шляпе, от села Кочаков 4-5 верст и время от времени делал народу внушение, что собираться и делать иконе честь совсем не следует, потому что это очень глупо, и вообще оскорбительно говорил по поводу святой иконы... Он, очевидно, хотел показать в глазах других свое прямое злонамеренное действие против веры и Церкви Православной. Разъезжая на коне и в шляпе близ иконы Богоматери, он позволил себе в то же время язвительно кощунствовать над нею»[131].

Подобное отношение Л. Н. Толстого к иконописным изображениям засвидетельствовано в воспоминаниях и других современников. Так, например, Евгений Львович Марков, известный романист и критик второй половины XIX века, рассказывал Н.П. Петерсону, что однажды на прогулке по Москве с одним из воронежских сектантов Толстой, указывая на Иверскую икону Божией Матери, сказал: «Она – презлая»[132].

Профессор С. Н. Булгаков вспоминал о своей беседе с Л. Толстым в Гаспре, в Крыму, в 1902 году: «Я имел неосторожность в разговоре выразить свои чувства к Сикстине («Сикстинской Мадонне» Рафаэля. – В. Н.), и одного этого упоминания было достаточно, чтобы вызвать приступ задыхающейся, богохульной злобы, граничащей с одержанием. Глаза его загорелись недобрым огнем, и он начал, задыхаясь, богохульствовать»[133].

Таким образом, в своей последовательной и непримиримой борьбе с Православной Церковью Толстой доходил до самых воинствующих жестов. В них проявлялась страстная натура, которой была чужда всякая половинчатость. Николай Иванович Тимковский, оценивая взаимоотношения Толстого с «толстовцами», писал: «Хотя Лев Николаевич и тогда уже исповедовал страстно принцип непротивления, но никогда не казался мне человеком смирившимся в каком бы то ни было смысле... Все в нем – глаза, манеры, способ выражения – говорило о том, что принцип, заложенный в него глубоко самой природой, – отнюдь не смирение и покорность, а борьба, страстная борьба до конца... если бы он действительно был такой «непротивленный», то вряд ли нажил бы себе столько яростных врагов... вплоть до знаменитого отлучения...»[134].

Интересен рассказ Н.И. Тимковского о встрече с Толстым в предпасхальные дни в Москве, в Охотном ряду: «Толстой, по своему обыкновению, тотчас же заговорил о том, что его особенно занимало в ту минуту и о чем он, по-видимому, только что думал: «Представьте себе: вдруг, точно по мановению жезла, миллионы, десятки миллионов принимаются готовить куличи и пасхи. Чем это объяснить? Только тем, что они видят в этом какую-то истину. Иначе – какая сила могла бы заставить эти миллионы? Так и во всем: дайте им познать другую истину... и все эти миллионы бросят свои куличи и будут так же усердно делать другое... Вообразите, что сегодня все убедились в ненужности этих тротуаров, лавок, городовых, мостовых, домов и всего, что мы здесь видим: тогда завтра же от всего этого не останется камня на камне. И так непременно будет». Он долго говорил на эту тему с ожесточенным нетерпением, сильно стуча по камням тротуара палкой; моментами казалось, что он производит какие-то заклинания и вот-вот вызовет на свет могучего духа. Но вызывать было незачем: этот могучий дух сидел в нем самом»[135].

Не менее характерна реакция Толстого на традиционное церковное Таинство – Крещение. Так, 12 января 1899 года он следующим образом ответил на просьбу одного из своих корреспондентов быть крестным отцом его ребенка: «Считаю невозможным принимать какое бы то ни было участие в одном из самых жестоких и грубых обманов, которые совершаются над людьми и который называется крещением младенцев».

Еще в «Критике догматического богословия» (1879–1880 гг.) Толстой утверждал, что служители культа «под видом каких-то таинств обманывают и обирают народ». А в «Воскресении» эта критика достигла своего апогея. Описывая Божественную литургию в 39-й и 40-й главах первой части романа, Толстой, по словам Н. Н. Арденса, не жалеет сатирических красок, чтобы доказать: «Тут лгут все – и священник, манипулирующий «за перегородкой», и хор, затвердивший какие-то непонятные речения, и все молящиеся, которые кланяются и механически машут руками, и тюремные надзиратели, и арестанты, бренчащие своими кандалами»[136]. Изображая священнослужителя, совершающего Евхаристию, Толстой именует иконостас «перегородкой», ризу – «парчовым мешком», престол, на котором совершается пресуществление Святых Даров, – «столом», дароносицу – «чашкой», дискос – «блюдцем», воздух – «салфеткой».

В целом, акцентируя внимание на антагонизме народа и правящих классов, к которым Толстой причисляет духовенство, писатель внушает читателю, что не может быть никакого совпадения интересов разных сословий, никакой «божественной гармонии», о которой печется духовенство. Толстой обличает представителей Церкви «снизу доверху» – от рядового священника до обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева. Последний выведен в «Воскресении» под именем Топорова («говорящая» фамилия, напоминающая о топоре, орудии казни). В 21-й и 27-й главах третьей части романа с нескрываемой авторской симпатией нарисован образ безымянного сектанта-анархиста, обличающего царя и царские власти.

Заслуживает внимания и тот факт, что весь гонорар, полученный за публикацию романа «Воскресение» в журнале «Нива», был отдан Л. Н. Толстым на перевозку четырех тысяч сектантов-духоборцев в Канаду.

После выхода «Крейцеровой сонаты» и «Воскресения» церковным и официальным властям стало ясно, что ни о каком примирении Толстого с Церковью не может быть речи.

В ноябре 1899 года архиепископ Харьковский Амвросий, член Святейшего Синода, составил проект постановления Синода об отлучении Толстого. В марте 1900 года митрополит Киевский Иоанникий, первенствующий член Синода, секретным циркуляром обязал все Духовные консистории объявить подведомственному духовенству «о воспрещении поминовения, панихид и заупокойных литургий по графе Льве Толстом в случае его смерти без покаяния»[137]. В том же году первенствующим членом Синода был назначен митрополит Петербургский и Ладожский Антоний. С этим назначением связано появление слухов, о которых в своем дневнике А. С. Суворин писал 15 июня 1900 года: «Рассказывают, что митрополит Антоний разослал по всей России секретные циркуляры с строгим наказом всему духовенству не признавать графа Толстого православным. В этом циркуляре граф объявляется непослушным, враждебным критиком Православной Церкви и еретиком»[138].

Известно также, что в литературных кругах консервативного толка вопрос об отлучении Толстого обсуждался на несколько лет раньше, поводом для чего послужила статья В. В. Розанова «По поводу одной тревоги гр[афа] Л. Н. Толстого» («Русский вестник», 1895 г., август). В ней В. В. Розанов публично «отчитал» Толстого за отступление от Православия.

В знаменитых «Трех разговорах...» В. С. Соловьева, появившихся спустя несколько лет («Книжки недели», 1899 г., октябрь), крупнейший русский философ-идеалист ясно выразил свой взгляд на Толстого как на «религиозного самозванца, фальсификатора христианства», предтечу лжемессии. В образе молодого князя – «моралиста и народника» В. С. Соловьев резко высмеял последователей Толстого, за которыми не признал никакой, даже относительной, правды. Все это в известной мере предвосхитило постановление Синода об отлучении Толстого от Церкви, которое нельзя считать чем-то неожиданным.

Наконец, 24 февраля 1901 года «Церковные ведомости» при Святейшем правительствующем Синоде» опубликовали Определение Святейшего Синода от 21-22 февраля 1901 года, № 557, с «Посланием верным чадам Православной Греко-Российской Церкви о графе Льве Толстом». В нем говорилось: «Известный миру писатель... граф Толстой, в прельщении гордого ума своего восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной... В своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской... и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из Таинств, Святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Лев Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно перед всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковью Православною. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею... Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разуме истины (2 Тим. 2, 25)». Постановление Синода, составленное К. П. Победоносцевым и отредактированное митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием, совместно с членами Синода митрополитами Феогностом и Владимиром, архиепископом Иеронимом, епископами Иаковом, Маркеллом и Борисом, было одобрено Николаем II, перепечатано всеми газетами и многими журналами, а впоследствии появилось в самых различных изданиях.

24 февраля 1901 года, то есть в тот же день, было издано распоряжение Главного управления по делам печати за № 1576 «о непоявлении в печати сведений и статей», относящихся к постановлению Синода. Однако, несмотря на это распоряжение, со страниц многих консервативных органов печати посыпались резкие обвинения и призывы покаяться, адресованные Толстому.

В день отлучения, 24 февраля 1901 года, как отмечает в своем дневнике от 6 марта С. А. Толстая, толпа студентов и рабочих, собравшись в Москве на Лубянской площади, кричала: «Ура Льву Николаевичу! Привет великому человеку!» В Хамовнический переулок хлынул поток телеграмм, писем, адресов, корзин с цветами, посетителей – с изъявлением солидарности с Толстым и выражением негодования в адрес Синода. В многочисленных гектографических и рукописных копиях появились язвительные карикатуры, сатирические стихотворения анонимных авторов, в которых высмеивался Синод и превозносилась непреклонность Толстого. В то же время со стороны правых кругов раздалась критика в адрес Синода: отлучение вместо анафемы (а Толстой не был предан анафеме[139]) было сочтено слишком мягкой, недейственной мерой.

Всемирная слава писателя, его огромная популярность к этому времени были так велики, что народ не безмолвствовал. «По всей Москве только и разговоров, что о студентах и об отлучении Льва Николаевича, на стороне которого симпатия всего простого народа – извозчиков, лавочников, прислуги, не говоря уже о фабричных рабочих»[140]. «Мужики объясняют это отлучение так: «Это все за нас; он за нас стоит и заступается, а попы и взъелись на него»[141]. Таковы были отклики современников.

Западная пресса освещала события в искаженном свете. Татьяна Львовна Сухотина-Толстая, дочь писателя, находившаяся в то время в Риме, писала матери 4 марта 1901 года: «Во всех иностранных газетах были известия о том, что Лева (Лев Львович Толстой. – В. Н.) арестован домашним арестом в Петербурге, а папа выслан в Ясную Поляну без права выезда. Были напечатаны подробные разговоры, будто бы происходящие в нашей семье. Вы будто бы стояли за выезд за границу, а папа был против... Мне здесь грозят большими неприятностями за искаженный разговор с одним студентом, который я сегодня опровергла в газете»[142].

18 марта 1901 года Л.Н. Толстой получил телеграмму об избрании его почетным членом Гейдельбергского литературного общества в США, штат Огайо. А несколько позднее его избрали почетным членом Юрьевского университета в Дерпте (ныне Тартуский университет) одновременно с протоиереем Иоанном Кронштадтским. Святой праведный Иоанн Кронштадтский так объявил о своем отказе в письме на имя ректора университета: «Я не желаю ни под каким видом быть членом той корпорации, хотя и почтенной и высокоученой, которая поставила меня, по прискорбному недоразумению, наряду с безбожником графом Л. Толстым, злейшим еретиком нашего злополучного времени, превзошедшим в своем высокоумии и гордыне всех бывших когда-либо еретиков. Не хочу быть рядом с антихристом»[143].

Несмотря на аналогичные заявления других церковных деятелей, Лев Толстой был оставлен почетным членом Юрьевского университета. Но нужно учитывать и то обстоятельство, что отлучение Толстого от Церкви, выявив в тогдашнем обществе широкий спектр расхождений, почти всеми, даже близкими к Церкви людьми, расценивалось не как сакральный акт (каким была бы анафема и в известной степени было отлучение), а как преходящая, своего рода политическая мера воздействия.

Широкое распространение получило письмо С. А. Толстой, направленное 26 февраля, то есть через два дня после отлучения, митрополиту Антонию. Жена Толстого писала: «Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно муж мой: это не дело людей, а дело Божье... Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу... которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех, – с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода»[144].

Из ответа митрополита Антония от 16 марта 1901 года можно было уяснить одно: «О Вашем муже, пока жив он, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нем, что он от Церкви отпал и не состоит ее членом, пока не покается и не воссоединится с нею»[145].

Представители духовенства все еще надеялись, что отлучение заставит Толстого «покаяться и воссоединиться» с Церковью...

Все ждали ответа самого Толстого. И он последовал 4 апреля 1901 года. «...Учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства...» – вновь провозглашал Толстой. И заявлял: «Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв... Если есть что священное, то никак уже не то, что они называют таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда видишь его»[146].

Таков был ответ Толстого, ставший еще одним (и при этом одним из самых сильных) выступлений писателя против Церкви. Не удивительно ли, что и после этого не хотели расстаться с мыслью о возможности его покаяния? Епископ Ямбургский Сергий, ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии (будущий Патриарх Московский и всея Руси, 1943-1944 гг.), писал о Толстом после его отлучения: «Ему обратиться теперь труднее, чем кому бы то ни было. Но покуда он здесь... до тех пор мы можем надеяться на милость Божию...»[147].

Таковым надеждам не суждено было сбыться. Вся деятельность Толстого после отлучения подтвердила непреклонную силу его поистине титанического противоборства, нанесшего очень ощутимый удар не только Русской Православной Церкви, но и всему дореволюционному строю...

Чрезвычайно интересна последующая эволюция Толстого, непосредственные причины и следствия духовного кризиса, вызвавшего уход писателя из Ясной Поляны, предсмертное посещение Оптиной пустыни и Шамординского монастыря. Это неожиданное посещение расценивается некоторыми исследователями как попытка покаяния и примирения с Церковью[148]. Приверженцы весьма и весьма спорной применительно к Толстому версии о «блудном сыне» пытаются выдать желаемое за действительное, как это делает, например, И.А. Бунин в своем знаменитом «Освобождении Толстого». Психологически это понятно и заманчиво, ведь тема блудного сына, воплощенная в шедеврах мировой литературы и искусства, подкупает и умиляет идеалом примирения и прощения. Но при любом самом плюралистическом, более или менее объективном подходе к данной проблеме следует учитывать слова самого Толстого, записанные им после беседы с архиепископом Тульским Парфением 22 января 1909 года: «... возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, – ложь...»[149].

Заключение

Л. Н. Толстой ушел из этой жизни непримиримым врагом Православной Церкви. Как сказал о нем старец оптинский Варсонофий, «хотя он и лев, но не смог разорвать кольца той цепи, которою сковал его сатана».

 

Лжеучение «свидетелей Иеговы»[150]

Буйный расцвет культов

 

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их.

(Мф. 7,15-16)

 

Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема.

(Гал. 1, 8)

 

Наше время можно охарактеризовать как эпоху буйного расцвета всевозможных сект и культов. Искажения христианской веры (ереси) начали появляться еще с апостольских времен и представляли собой проблему для Церкви. Некоторые же из современных лжеучений являются опасными своей агрессивностью. При этом они располагают огромными материальными ресурсами, которые расходуют на распространение своего учения. И особенно опасны они потому, что, будучи крайне антихристианскими по своему учению, широко используют многие христианские идеи и христианскую терминологию, ссылаясь на авторитет Иисуса Христа и цитируя Библию, чем прельщают доверчивых людей. К таким воинствующим антихристианским сектам следует отнести «свидетелей Иеговы», мормонов, мунистов и последователей учения «Новый век».

В то время как римо-католики и протестанты разных направлений (лютеране, баптисты, адвентисты и им подобные) искажают отдельные догматы веры, эти более новые секты выдают свои вымышленные идеи за изначальное христианское учение. Ссылаясь на Библию, они искажают ее смысл и произвольно подтасовывают тексты, подгоняя их под свое учение. Некоторые из этих еретиков, например «свидетели Иеговы», даже дошли до дерзости менять местами сам текст Библии в угоду своему учению, а мормоны добавили к Библии свою «Книгу Мормона», которую выдают за богооткровенную.

Хотя в каждом культе можно проследить специфические особенности и свою историю, им всем в большей или меньшей мере присущи следующие общие свойства.

1. Все они появились сравнительно недавно и являются сектами четвертого или пятого поколения – то есть возникли в недрах другой секты, которая в свою очередь возникла из какой-то иной, и т. д.

2. Они отрицают или существенно искажают основные истины христианства: Божество Иисуса Христа, учение о Святой Троице, об искуплении людей, о Вечной Жизни и другие истины веры. Но поскольку они пользуются христианской терминологией, то людям, неискушенным в богословии, трудно понять, чем, собственно, они вредят христианскому учению.

3. Сектанты вносят поправки в Писание в виде произвольных переводов или дополнений к нему, которые выдают за богооткровенные.

4. Нередко имеют оккультные корни и принимают откровения от разных духов.

5. Настроены крайне воинственно против исторической Христовой Церкви.

6. Носят доминирующую печать своего основателя, которого выдают за пророка.

7. Находятся под деспотическим управлением своих лидеров и держатся благодаря железной дисциплине.

8. Обладают огромными денежными ресурсами, которые направляют на распространение своего учения.

9. При внимательном рассмотрении обнаруживаются серьезные моральные нарушения со стороны их основателей и ведущих лидеров (грехи блуда, обмана, алчности, гордости и деспотизма).

Секта «свидетелей Иеговы»

«Свидетели Иеговы» – одна из самых деятельных пропагандистских организаций нашего времени. Иеговисты наводняют мир как своей литературой, так и настойчивыми проповедниками-энтузиастами, которые ходят от двери к двери и убеждают людей присоединиться к их учению. Особенный успех они имеют среди людей, которые уважают христианскую веру, но не получили религиозного воспитания. Согласно их собственной оценке, в мире насчитывается более трех миллионов «свидетелей Иеговы». Недаром один из бывших «свидетелей Иеговы» назвал этот культ «самым действенным заблуждением нашего времени». Если вам довелось столкнуться с одним из их проповедников, то вы, наверно, согласитесь, что доводы «свидетелей» порой звучат логично. И если он и не поколебал ваших взглядов, то во всяком случае мог вызвать сомнение в том, что вы до сих пор принимали за истину.

История секты

Секту «свидетелей Иеговы» основал Чарльз Т. Рассел в 70-х годах прошлого столетия. Как он, так и его преемники правили Обществом иеговистов с абсолютной властью и оставили на нем отпечаток своей личности и своего толкования Библии. Поэтому, соответственно количеству президентов, в эволюции Общества иеговистов можно проследить четыре периода:

1) период Чарльза Рассела (1872–1916);

2) период «судьи» Джозефа Резерфорда (1917–1942);

3) период Нафана Хорра (1942–1977);

4) период Фредерика Франца (1977–1992).

А так как «свидетели Иеговы» дерзко утверждают, что Сам Бог является автором их учения, то важно сравнить различия их учения в данные периоды. При этом обнаруживается тот поразительный факт, что каждый президент Общества иеговистов понимал Библию именно по-своему и нередко в противоречии с предыдущими президентами Общества. Уже один этот факт говорит о том, что утверждение иеговистов, будто Бог является автором их учения, абсурдно, потому что Бог не может противоречить Самому Себе. Иными словами, Общество иеговистов ведется не Богом, а заблуждающимися людьми.

Основатель Общества иеговистов Чарльз Рассел (Charles T. Russell), будучи воспитан в пресвитерианстве, еще юношей отказался от этого учения и примкнул к конгрегационалистам[151], но ненадолго. Позже он познакомился с проповедью адвентистов седьмого дня. Тут в нем вспыхнула вера в божественное содержание Священного Писания, и Рассел стал проповедовать их учение. Однако и с адвентистами ему пришлось расстаться из-за разногласий о Втором Пришествии. Рассел порвал с ними «в твердом убеждении, что до него никто не был способен правильно понять Писание и что Бог призвал его объяснить людям его истинный смысл».

В 1879 году Рассел основал журнал «Башня стражи Сиона...», а в 1881 году – Общество Сторожевой Башни (непосредственный предшественник нынешних «свидетелей Иеговы»). В это время он начал публикацию своего семитомного «Изучения Писаний» (Studies in the Scriptures), которое ставил выше самого Священного Писания. Рассел утверждал, что это «Изучение» пришло от Бога через просвещение от Духа Святого и оно абсолютно необходимо верующим для правильного понимания Священного Писания (7-й том Studies in Scriptures, 1918). Он предостерегал своих последователей, что если кто-нибудь из них перестанет читать его «Изучение» и начнет непосредственно изучать Библию, то он в скором времени погрузится во тьму. И, напротив, если человек даже никогда не читал Библии, а читал только его «Изучение», то он будет пребывать в постоянном свете. Иными словами, Рассел учил, что необходим новый боговдохновенный толкователь Священного Писания для правильного его понимания и что он-де, Рассел, и есть этот избранный Богом учитель.

Тем не менее современное учение Общества Башни явно противоречит многим изначальным догматам и «божественным интерпретациям» Рассела. Сейчас признается вдохновенным толкователем Библии не Рассел, а само Общество, и оно притязает на тот же авторитет, что и Рассел, – что только его понимание Библии правильно и что самостоятельное изучение Библии ведет к мраку и ереси. Так, их официальный журнал «Башня...» осуждает тех, «которые говорят, что достаточно самостоятельно изучать Библию дома или небольшими домашними группами... Через такое изучение Библии они снова впали в отступнические доктрины христианского духовенства» (The Watchtower, авг. 15, 1981).

Любопытно, что само Общество Башни признает: если человек будет самостоятельно изучать Библию, то неизменно придет к традиционному христианскому учению. Тем не менее творения Рассела, которые он объявил совершенно необходимыми для правильного понимания Священного Писания, в настоящее время игнорируются Обществом.

Хотя последователей у Рассела все прибавлялось, собственная его жизнь катилась под откос. В 1912 году Рассел подал в суд на одного баптистского пастора, обвиняя его в клевете. Однако при рассмотрении иска сам был изобличен во лжи, потому что не смог назвать букв оригинального текста Нового Завета, хотя под присягой заявил, что он отлично знает греческий язык. Кроме того, на суде выяснилось: хотя Рассел претендовал на титул пастора, никто не рукоположил его, и он является самозванцем. Дальнейшие неприятности последовали через год, когда его жена выиграла против него бракоразводный процесс, выдвинув против него такие обвинения, как «безумное самолюбие, склонность к тирании и неподобающее поведение с посторонними женщинами». Немного позже всплыли его нечестные махинации с «чудесной» пшеницей, которые принесли Расселу крупный денежный доход.

Таков нравственный облик основателя секты «свидетелей Иеговы». Рассел, который написал семь томов толкования Библии, не знал ни одного библейского языка, не учился ни в какой богословской школе, не был знаком с философией и окончил всего семь классов средней школы. Зато свое невежество он компенсировал непомерным апломбом.

Рассел умер в 1916 году. Ему наследовал в качестве лидера нового движения известный юрист и «судья» Джозеф Резерфорд (Joseph F. Rutherford), бывший баптист и с 1906 года член Общества Сторожевой Башни. При Резерфорде организация стала еще более авторитарной. Он положил начало «эпохи перемен», игнорируя, видоизменяя и прямо отрицая многие утверждения Рассела. Резерфорд оправдывал свои изменения «прогрессивным откровением», которое якобы толкало его проливать «новый свет» на идеи его предшественника[152]. По этой причине множество прежних последователей Рассела, понимая, что Резерфорд отрекся от своего предшественника, покинуло Общество. Они верили, что Рассел был вдохновляем свыше и что изменять его учение равносильно отречению от Бога. Однако большинство членов Общества беспрекословно приняли измененное учение.

Чтобы отделаться от запятнанной репутации своего основателя, члены Общества с 1931 года стали именоваться «свидетелями Иеговы». Деятельность иеговистов от изучения Священного Писания перешла к массовой вербовке новых членов. Журнал «Башня стражи...» стал бесплатно раздаваться на улицах. Тон проповедей стал более резким: Резерфорд поносил все формы организованной религии и возбуждал в своих последователях открытую вражду ко всем христианским Церквам.

В течение третьего периода, под водительством Нафана Хорра (Nathan H. Khorr, 1942-1977), численность членов Общества быстро возросла. Хорр организовал Галаадскую школу Сторожевой Башни. Он расширил миссионерскую работу в глобальном масштабе, открывая отделения Общества по всему миру. Большое внимание было обращено на подготовку проповедников специфического понимания Библии, а также значительно расширилась издательская деятельность.

В период правления Н. Хорра, в 1950 году, был сделан новый перевод Библии на английский язык, известный под названием «Перевод Нового Света» (New World Translation). Имена переводчиков держатся в строжайшей тайне. Текст этого перевода во многих местах был изменен в духе учения «свидетелей Иеговы». Однако все крупнейшие библеисты и знатоки древних языков не согласны с этим переводом Священного Писания, называют его неточным и тенденциозным. Иеговистский перевод Священного Писания, которым они хотят подменить настоящий библейский текст, вызвал множество нареканий, он признан не отвечающим оригиналу, так как содержит множество искажений. Более того, на основании этого неправильного перевода иеговисты делают целые нагромождения ложных предсказаний, которые они объявляют божественными пророчествами. Так, например, предсказание о конце света они переносили много раз на все более поздние сроки: с 1877 года на октябрь 1914 года, затем на 1925 год, потом последовательно на 1930, 1931, 1933 годы... Только за период 1940–1943 годов они сорок четыре раза изменили свои даты конца света! Причем повторные фиаско с предсказаниями нисколько не смущают их, и они продолжают назначать новые даты. Эти и другие измышления «свидетелей Иеговы», выдаваемые за божественные пророчества, показывают, насколько лживы их претензии на прямое Божие Откровение.

В своем искажении христианства иеговисты дошли до абсурдного утверждения, что их собственная «библия» еженедельно увеличивает объем на 32 страницы – с каждым новым номером их журнала «Башня стражи...». Такое пренебрежительное отношение к священному тексту весьма характерно для некоторых современных культов. Секта мормонов, например, свою «Книгу Мормона» ставит на один уровень со Священным Писанием.

Правление президента Фредерика Франца (Frederick W. Franz; 1977–1992) можно охарактеризовать как «эру кризиса». Тысячи последователей Общества, ознакомившись с историей и методами деятельности Общества, убедились, что оно – не Божественная организация, и покинули его.

Даже племянник президента Франца, Раймонд, разочаровался в Обществе Башни. В своей книге «Кризис совести» (Crisis of Conscience) он обстоятельно доказывает, почему Общество Башни не смеет претендовать на богооткровенность. Будучи одним из ведущих лидеров Общества, Раймонд разоблачает многие тайные махинации правления этой секты. Он рисует портрет авторитарной группы людей, которые не брезгуют ничем, чтобы удержать власть в своих руках и придать себе облик пророков, вдохновляемых свыше. В подтверждение того, что это Общество не от Бога, Раймонд приводит следующие факты: извращение библейских текстов; нагромождение ложных пророчеств; резкие изменения вероучения секты; ложь и покровительство порокам; разрушение семейных связей. Он отмечает также, что многие из руководителей секты плохо разбираются в Библии. Весь упор делается не на верность Богу, а на верность Обществу, которое использует методы угроз против тех, кто выражает сомнение в его авторитете.

Но, к сожалению, еще много наивных людей попадается на приманку агрессивных иеговистов, которые обещают дать ответы на все религиозные вопросы, оказать помощь в личных неурядицах и восхваляют собственные моральные преимущества.

Особенности секты

С 1909 года штаб-квартира «свидетелей Иеговы» находится в Нью-Йорке, в Бруклине. Местные группы, численностью более 20 тысяч, называют свои центры «Дворцами Царства». Понятие священства у них отсутствует, каждый активный участник культа именуется «служителем». Те, кто полностью отдает себя работе на организацию, называются «ведущими издателями». В настоящее время секта «свидетелей Иеговы» набирает силу в России и странах Восточной Европы.

Сейчас общий тираж журнала «Башня...» выражается цифрой в 17,8 миллиона копий на 106 языках, а их журнала «Awake!» – в 15,6 миллиона копий на 34 языках.

«Свидетелей Иеговы» отличает ряд любопытных особенностей: они отказываются от переливания крови, считая это разновидностью каннибализма, от соблюдения каких бы то ни было праздников, религиозных или гражданских, и даже дня рождения. Они порицают отдачу чести национальному флагу и служение в вооруженных силах, признавая законной лишь свою организацию.

Заблуждения иеговистов

«Свидетели Иеговы» настолько глубоко и существенно искажают христианство, что их учение нельзя назвать христианским. Они отвергают тайну Святой Троицы, Божество Иисуса Христа, Божество Святого Духа. Их учение о Воскресении Христовом, о душе, о загробной жизни, о Втором Пришествии, о Вечной Жизни имеет совсем другое, ими придуманное и нехристианское содержание. Было бы гораздо честнее с их стороны не ссылаться на Библию, а проповедовать свое учение как новую религию, каковой оно фактически и является. Но они пользуются авторитетом Библии, именем Христа и христианской терминологией для того, чтобы успешнее улавливать в свои сети доверчивых людей, которые хотя мало знают о христианстве, но уважают его.

Божество Христа, учение о Святой Троице

Мы, христиане, веруем, что Бог, будучи единым по существу, является троичным в Лицах, что Отец, Сын и Святой Дух – это один Триипостасный Бог. Иными словами, как Отец есть Истинный, вечный и всемогущий Бог, так и Его Сын есть Истинный, вечный и всемогущий Бог, а также и Дух Святой есть Истинный, вечный и всемогущий Бог. И в то же время не три, а один Бог – Троица Единосущная и Нераздельная. Такую веру мы приняли от Апостолов.

«Свидетели Иеговы» отрицают это учение и называют его «сатанинским» и «языческим измышлением». Они высмеивают христианское учение и говорят, будто мы веруем в «трех богов», или «в трехглавое чудовище».

Отрицая Троицу, иеговисты отрицают и Божественную природу Господа Иисуса Христа, считая Его сотворенным, наподобие Ангелов, необоснованно отождествляя Его с Архангелом Михаилом. Этим они повторяют старое заблуждение ариан, учение которых было подробно рассмотрено и отвергнуто Церковью на Первом Вселенском Соборе в 325 году в городе Никее. Иеговисты утверждают, что, воплотившись, Иисус сложил с Себя Свое духовное бытие и стал обычным человеком. Когда Иисус крестился в Иордане, Бог-Иегова сделал Его Христом – пророком, первосвященником и помазанником. Выполнив свою роль, Иисус гибнет, пригвожденный к столбу (традиционную форму креста иеговисты исключают как омерзительный языческий символ). За этот подвиг Бог награждает Иисуса бессмертием. Он воскрешает Иисуса, рассеяв Его тело на составные элементы и воссоздав Его в виде «славного духа», чтобы тот мог возглавить всемирную организацию Иеговы.

Эта ересь обосновывается ссылкой на неправильный перевод первого стиха Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было одним из богов» (т. е. тварью). В Евангелии написано: ...и Слово было Бог (Ин. 1, 1).

Тема Божества Господа Иисуса Христа подробно изложена в Приложении (с. 195). Познакомившись с приведенными доводами, беспристрастный читатель не может не согласиться, что все Священное Писание однозначно учит о Божестве Спасителя. Поэтому если уж в самом основном догмате христианства «свидетели Иеговы» ошибаются, то, следовательно, и все их дальнейшие богословские построения тоже ошибочны и должны быть отвергнуты как богопротивная ересь.

Воскресение Христа и загробная жизнь

Сектанты-стражники не принимают христианского учения о физическом воскресении Иисуса Христа на третий день после распятия. Они учат о трех «Иисусах»: до воплощения это был Архангел Михаил, созданный Богом. При воплощении Христос стал обычным человеком, который потом пострадал и умер и таким образом прекратил свое существование. При воскресении из гроба Иисус возник как новое существо, обожествленное, но не Бог по природе.

Искажение основной христианской истины соответствует их общему отрицанию бессмертия души и загробной жизни. От адвентистов седьмого дня Рассел перенял идею, что со смертью тела прекращается всякая жизнь. При Втором Пришествии Христа праведные будут якобы созданы заново по тем качествам, которые Бог записал в Своей памяти. Это иеговистское «воскресение» не имеет ничего общего с христианским учением.

Христианская же вера учит, что, разлучившись с телом после смерти, душа продолжает по-прежнему мыслить, чувствовать и желать. Личность человека, память, сознание собственного «я» полностью сохраняются в душе человека. Смерть – это своего рода сон для тела. При воскресении из мертвых душа каждого человека соединится с его прежним телом, но обновленным, и так человек восстанет бессмертным и нетленным, каким он должен был быть по изначальным планам Божиим.

Второе Пришествие и Тысячелетнее царство

Тема Второго Пришествия Христа и Тысячелетнего царства на земле является главной в учении иеговистов. Весь интерес Рассела к религии, собственно, и начался с попытки вычислить дату Пришествия Христова. По не вполне понятным математическим исчислениям он заключил, что Христос придет в 1874 году. Когда это не состоялось, Рассел стал учить, что Христос все-таки пришел, но невидимым (!) образом и находится сейчас в воздушной области, где Его встретило малое стадо верных «свидетелей». Согласно его подсчетам, в 1914 году пришел к концу период язычников и в воздушной области сатана начал свою свирепую войну против Христа и Его святых. Рассел назвал это годом армагеддонского сражения, после которого Христос должен был спуститься на землю. Но этого не произошло, и «свидетели Иеговы» стали сдвигать дату видимого Пришествия на 1916, 1918, 1924, 1928 и так далее годы. Наконец «судья» Резерфорд пришел к гениальному объяснению, что армагеддонское сражение отложено до тех пор, пока «свидетели Иеговы» закончат свою всемирную проповедь и предупредят все народы земли о надвигающейся опасности.

Поправляя Рассела, Резерфорд учил, что диавол был так озлоблен воцарением Христа, что начал первую мировую войну, которая окончилась лишь тогда, когда произошло «очищение храма Иеговы» в 1918 году (о том, что это в точности означает, мнения расходятся). Тогда же якобы были «воссозданы» умершие из помазанной элиты, и они присоединились к Господу на Небесах. С этого времени Христос продолжает судить народы, отделяя «овец» от «козлищ». Процесс этот завершится битвой Христа с диаволом в Армагеддоне (Откр. 16, 16), страшной и последней битвой на тотальное уничтожение. Вместе с диаволом против Иеговы будут сражаться все мировые религиозные организации, христианские и другие, символизируемые вавилонской блудницей (Откр. 17). Этот последний бой вот-вот должен начаться, поэтому надо срочно «просветить» как можно большее число людей: ведь все, кто пойдет за диаволом против «свидетелей Иеговы», будут истреблены.

Свое учение об армагеддонском сражении и о Тысячелетнем царстве «свидетели Иеговы» основывают на своеобразном толковании книги Откровения, в особенности ее 20-й главы. Известно, что книга Откровения глубоко таинственна. Она полна символических видений и иносказаний, в которых за видимыми образами, именами и числами скрываются глубокие Божественные тайны. Поэтому нельзя вырывать из ее контекста отдельные места и буквально толковать их. Под Тысячелетним царством святых Православная Церковь учит понимать не политическое государство будущего, а весь период существования Церкви, начиная с Воскресения Христа и кончая концом мира. Тысяча лет – это не точное число, а долгий период. Все мы живем и участвуем в событиях уже текущего «тысячелетнего» периода. Так Православная Церковь понимает 20-ю главу книги Откровения.

Все заблуждения «свидетелей Иеговы», связанные со Вторым Пришествием и тем, что будет после него, прямо вытекают из их неверия в бессмертие души. Согласно Расселу и его последователям, человек не имеет самостоятельной души, так как его тело и есть душа, а душа есть тело. Когда человек умирает, он перестает существовать. Никакой бессмертной души не существует. Умер – и человека нет.

Согласно Расселу, в Тысячелетнем царстве воскресшим, или, вернее, воссозданным, людям будет предоставлен «второй шанс» при условии соблюдения новозаветных заповедей. Таким образом, настоящая жизнь – не единственная. Библия, конечно, ничего такого не обещает. Напротив, она говорит, что человеку надлежит однажды умереть, а потом – суд (Евр. 9, 27). «Свидетели Иеговы» настаивают, что при Тысячелетнем царстве можно будет снова прожить жизнь и исправить свои прежние ошибки. Все будет зависеть, как человек будет вести себя в новых, более благоприятных, условиях.

Согласно Расселу, после Суда люди будут разделены на три класса. Первый класс, состоящий из 144 тысяч избранных иеговистов, будет взят на небо и будет там в бестелесном состоянии царствовать со Христом-Михаилом и управлять жизнью людей, оставленных на земле. Возникает вопрос: если согласно их учению число 144 тысячи уже было набрано в 1935 году, то куда попадут остальные «свидетели», присоединившиеся к Обществу позже 1935 года? Зачем им проповедовать и трудиться, если все равно в число привилегированных они не войдут?

Второй класс «воскрешенных» будет состоять из остальных спасенных иеговистов. Они в своем теле останутся на земле и не смогут наследовать Небесное Царство. На земле они будут наслаждаться полным спокойствием, благополучием, не будут страдать от войн или болезней. Смерти не будет. Они смогут жениться, и размножаться, и заселять землю. Но что будет с землей из-за непрерывного роста населения, когда никто не умирает, – это предоставляется решить воображению читателя.

Остальные же, третий класс, недостойные жизни на земле, будут уничтожены вместе с сатаной и его духами. По учению «свидетелей Иеговы», умершие просто перестают существовать. Места Библии, говорящие об аде и о геенне огненной, они толкуют аллегорически, а христианское учение об этом называют языческим мифом.

Вообще все учение «свидетелей Иеговы» о спасении произвольно и полно противоречий. Они учат, что Христос «не принес полного искупления за грехи, но лишь дал человеку возможность заслужить спасение ныне или в будущем Тысячелетнем царстве». Ничего подобного в Библии нет. Священное Писание говорит, что все люди призваны ко спасению через веру в Иисуса Христа. Ни о каких «кастах» спасенных Библия не говорит. Причем спасение не ограничивается каким-то отрезком времени (1000 лет). Оно начинается с момента обращения человека ко Христу и простирается на всю вечность. Истинно говорю вам, тот, кто слушает Мое слово и верит в Пославшего Меня, имеет жизнь вечную и не идет на суд, но перешел от смерти к жизни (Ин. 5, 24).

Непоследовательность наблюдается и в других пунктах вероучения иеговистов. «Стражники башни» изменили резко негативное отношение к вакцинации и теперь разрешают делать прививки. Руководство «Сторожевой Башни» распространило понимание непогрешимости в вопросах вероучения с первого президента секты на весь современный руководящий аппарат. Одно время иеговисты официально утверждали, что труды первого президента не имеют теперь практического значения, но потом опять вернулись к ним, объявив их «пророческими». Официальное трактование образа Ангела в 9-й главе Откровения как сатаны позднее было интерпретировано как образ Иисуса Христа. На раннем этапе иеговисты ничего не имели против переливания крови больным, теперь они к этому непримиримы. Сначала они признавали почитание Иисуса Христа, теперь отвергают это. Первоначально Воскресение мертвых предусматривалось для всех, теперь только для некоторых. Раньше Израиль воспринимался в буквальном понимании – как определенная нация, а теперь осмысливается иеговистами как духовная общность, независимая от нации. Понимание Армагеддона, даты Второго Пришествия, даты Тысячелетнего царства и особенности этого царства менялось несколько раз. Эти и подобные изменения в вероучении показывают, что руководство секты к настоящему времени, по-видимому, запуталось в собственных измышлениях, так что для рядового сектанта весьма проблематично понять, что же выдается теперь за истину. Вот почему около одного миллиона иеговистов покинуло секту за последние десять лет. Несмотря на то, что «свидетели Иеговы» открыто выступают против установленных государственных структур, называя их диавольскими установлениями, когда им выгодно, они сами обращаются к защите государства.

Влияние оккультизма

Еще Апостол Павел предупреждал христиан, чтобы они были осторожны со всякими новыми откровениями: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1, 8). Глубже знакомясь с учением «свидетелей Иеговы», мы находим в нем много общего с тем, что вещают современные духи через своих медиумов (channalers).

Действительно, еще «судья» Резерфорд утверждал, что Ангелы помогали иеговистам в составлении их периодического журнала: «Бог через Своих Ангелов промышляет, чтобы Его люди вовремя получали нужную информацию»[153]. В другом случае он признался, что Дух Святой перестал быть его учителем, так как его заменили Ангелы, которые внушали ему нужные мысли.

Четвертый президент Общества Ф. Франц тоже говорит об Ангелах, руководящих Обществом Башни. Он сказал: «Мы верим, что Ангелы Божии руководят «свидетелями Иеговы»[154]. Журнал «Башня...» утверждает, что Ангелы просвещают, утешают, и приносят свежие истины, и сообщают откровение «помазанному народу Божию». В другом месте журнал утверждает, что «свидетели Иеговы» сегодня сообщают благую весть царства под прямым руководством Ангелов[155].

Лидеры «свидетелей Иеговы» даже не стесняются употреблять терминологию «Нового века», когда утверждают, что они Божии проводники (channels of communication), которые активно передают (channel) откровение.

Иными словами, они открыто признают себя медиумами[156]. В апрельском номере их журнала от 1972 года на с. 200 утверждается, что духовное руководство иеговисты получают от невидимых Ангелов, что само название «свидетели Иеговы» и их учение о невидимом Пришествии Христа в 1914 году были им сообщены (channeled – медиумическим способом) посредством Ангелов[157].

Эти и другие откровенные признания лидеров Общества об «ангельском» откровении убеждают нас, что их учение не от Бога, как Апостол Павел предупреждал: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским» (1 Тим. 4, 1).

Заключение

Настойчивое хождение по домам иеговистских проповедников для привлечения новых членов, а также широкое распространение их литературы на многих языках способствовали тому, что из маленькой группы людей, изучающих Библию, секта разрослась во многомиллионную организацию с неограниченными материальными ресурсами. Руководство сектой осуществляет небольшая группа лидеров Общества, которая деспотически и безапелляционно определяет и вероучение, и политику секты.

Беглый обзор всех несуразностей учения «свидетелей Иеговы», полного противоречий и вздора, приводит к недоумению, как возможно, что оно еще существует и распространяется. В духовном плане вся их система – это полное банкротство. Можно перечесть всю огромную коллекцию сочинений Рассела, Резерфорда и их преемников и не найти в них ни малейшего упоминания об основных христианских добродетелях: о смирении, покаянии, милосердии. Нет ни слова о любви к Богу или ближним, нет упоминания о развитии стойкости, подавлении страстей, о несении креста, узком пути в Царство Небесное. Весь упор делается на следующее: «Читай, верь и продавай книги Рассела, Резерфорда, говори о Боге как об Иегове и о всех церквах и правлениях как об антихристе. Поступай так и спасешься!»

Учение «свидетелей Иеговы» о том, что «Бог никогда не наказывает ни в этой, ни в той жизни», открывает путь к распущенности и греху. Как ни живи сейчас, это безразлично для Вечной Жизни. Всем будет дан второй шанс. А если ты и там окажешься недостойным награды, то ты просто перестанешь существовать, безболезненно перейдешь в небытие.

Иеговисты произвольно манипулируют священным текстом, совершенно игнорируют исторические факты и самые элементарные правила экзегетики, литературной логики и последовательности. Они отрицают важнейшие христианские истины – учение о Святой Троице, о Божестве Иисуса Христа, о бессмертии души, а другие истины – о Воскресении, о Страшном Суде и Вечной Жизни – искажают до неузнаваемости.

«Свидетели Иеговы» крайне серьезно готовятся к встрече Армагеддона, после которого они ожидают наступления Тысячелетнего земного царства. Мерой их рвения служит та энергия, с которой они, прочесывая квартал за кварталом, распространяют свое учение. Ежегодно они бесплатно раздают 150 миллионов экземпляров книг и брошюр на 106 языках. Эта организация не допускает пассивности своих членов, но старается завоевать мир, употребляя колоссальные средства и новейшие методы пропаганды.

Их упорная проповедь о приближающемся счастливом Тысячелетнем царстве поддерживает мнение, что необходимо, наконец, всем странам объединиться в единое всемирное государство. Только оно-де сможет преодолеть исконные проблемы человечества – войны, преступность, социальное неравенство, бедность, голод и т. д. Из Священного Писания мы знаем, что, действительно, перед Вторым Пришествием Христа возникнет такое всемирное государство – «Вавилон», которое возглавит «зверь» – лютый враг Христа и Церкви. Он-то и предложит миру свою универсальную религию, составленную из разных учений, в том числе и христианского. В новом пантеоне почитаемых пророков и божеств будет поставлен и пьедестал для Христа как одного из великих учителей и пророков. Отрицая Его Божество и искажая Его учение, «свидетели Иеговы» подготавливают мир к «постхристианской» эре. Духовная война, которую ведут «свидетели Иеговы» с Церковью и с христианством, не есть ли тот духовный Армагеддон, о котором предсказывает книга Откровения?

Итак, тот, кто хоть немного уважает авторитет Священного Писания и христианское учение, не может иначе поступить, как с отвращением отвергнуть богохульное учение лжесвидетелей Иеговы!

Приложение.
Иисус Христос: Бог или Человек?

Вера в Божество Иисуса Христа является основой всех наших религиозных убеждений. Она вливает в нас духовные силы, воодушевляет делать добро, дает направление нашим трудам и чаяниям. Без нее христианство теряет свой смысл, свою вдохновляющую силу и превращается в коллекцию древних мифов и несбыточных мечтаний.

Но при всей своей исключительной важности истина Божества Христова не самоочевидна. Некоторые места в Евангелии даже как будто противоречат ей. Поэтому люди, оспаривающие Божество Христово, не встречают затруднения в нахождении таких библейских текстов, которые якобы подтверждают их мнение, что Иисус Христос был или просто человеком, или, может быть, воплотившимся Ангелом и потому не может быть назван Богом в собственном смысле этого слова. При этом противники веры в Божество Христово указывают на то, что Сам Иисус никогда не называл Себя Богом, и из этого делают неправильное заключение, что этот титул был приписан Ему позже.

Противоречивые мнения относительно природы Христа начали возникать уже с первых дней христианства. Особенно серьезные споры и волнения вызвала в IV веке арианская ересь, которая учила, что Иисус Христос только по названию Сын Божий, а по природе – Ангел, созданный Богом. Арианская ересь была внимательно рассмотрена Первым Вселенским Собором, состоявшимся в городе Никее в 325 году. Отцы Собора отвергли арианскую ересь и составили Символ веры, действующий в Церкви и поныне, в котором точно изложили правильное учение об Иисусе Христе.

В наше время секта «свидетелей Иеговы» вызвала из праха сокрушенную было арианскую ересь и в своем варианте учит, будто Иисус Христос – это воплотившийся Архангел Михаил. Опасность секты «свидетелей Иеговы» заключается в том, что она наводняет мир своей литературой и своими проповедниками, поскольку обладает неограниченными материальными ресурсами. Особенно агрессивную миссионерскую работу она ведет сейчас в России, улавливая в свои пагубные сети тысячи доверчивых людей.

Православные русские люди находятся в особой опасности от сектантских проповедников, потому что в своем большинстве они мало знакомы со Священным Писанием и не знают, как защитить свою веру. С другой стороны, сектантские проповедники хорошо заучили нужные им тексты и умеют бойко забрасывать своего собеседника выгодными для них цитатами.

Цель этой работы – помочь православному человеку разобраться в вопросе о Божественной природе Господа Иисуса Христа и дать ему необходимый материал для защиты своей веры.

Хотя Священное Писание именует Иисуса Христа Сыном Божиим, люди, оспаривающие Его Божественную природу, указывают на то, что Священное Писание именует сынами Божиими и других лиц, как, например, Ангелов и людей. Для разрешения этого вопроса надо учесть следующее. Говоря о людях или Ангелах, Священное Писание никогда не употребляет единственное число и никогда не называет такого-то человека или Ангела сыном Божиим, но всегда употребляет множественное число в коллективном смысле: сыны Божии. Читателю всегда ясно, что здесь говорится о сынах Божиих не по природе, а по милости воспринимающего их Господа, они – дети не по природе, а усыновленные. (Здесь буквальное понимание слова «сыновья» приводит к абсурдному заключению, что некоторые люди, например богоборцы, которых Священное Писание именует «сынами диавола», имеют иное происхождение, чем верующие.)

Только к Иисусу Христу Священное Писание применяет единственное число, именуя его Сыном Божиим, и, кроме того, только к Нему одному оно добавляет такие уточняющие слова, как Единородный (единственный), Возлюбленный, Сын Бога Живаго, Сын Истинный или Собственный (Рим. 8, 22). Это указывает на то, что в отличие от нас Иисус Христос – Сын Божий по существу. Он Сын в собственном смысле этого слова. Поэтому мормоны допускают непростительную ошибку, когда говорят, что у Иисуса Христа были другие боги-братья, как, например, Люцифер (сатана) и разные духи. Священное Писание строго различает Сына и сынов: Первый рожден, последние сотворены.

Само начало проповеди Иисуса Христа Бог Отец предварил свидетельством о Своем Сыне, сказав: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф. 3, 17). Позже на горе Фавор Бог Отец повторил эти слова, добавив: «Его слушайте» (Мф. 17, 5). Это указание на то, что люди должны принимать все сказанное Господом Иисусом Христом как совершенную и непреложную истину.

Но что можно, например, возразить отрицателям Божества Христова, когда Сам Иисус Христос говорил: «Отец Мой более Меня... О дне же том, или часе (конце мира), никто не знает, ни Ангелы Небесные, ни Сын, но только Отец... Сын не может делать ничего, если не увидит Отца творящего... Прискорбна душа Моя до смерти... Не Моя воля, но Твоя да будет...» – и подобные фразы, в которых Он ставил Себя на второе и служебное место по отношению к Отцу? (Ин. 14, 28. Мк. 13, 32. Лк. 22, 42. Мф. 24, 39). Кроме того, если Иисус Христос действительно сознавал Себя Богом, то почему Он не объявил об этом ясно и открыто? Этим Он рассеял бы всякие сомнения относительно Своей природы.

Чтобы понять, почему Господь Иисус Христос не объявлял всенародно о Своем Божестве, постараемся мысленно перенестись в ту эпоху и те условия, в которых Он проповедовал. Представим себе, как бы отнеслись люди к словам человека, ходящего по городу и заявляющего: «Я – Бог!» Несомненно, толпа осмеяла бы его, как умалишенного, а ревнители иудейской веры поспешили бы объявить его богохульником и потребовали бы его казни.

Разве только язычники, признающие многих богов, могли бы принять подобное заявление серьезнее иудеев, понимая его, конечно, в духе своих суеверий. Кстати, вспомним реакцию язычников на чудеса Апостола Павла: они хотели было объявить его одним из богов и принести ему жертву (Деян. 14, 11). В наше же время от проповедника, объявляющего себя богом, просто отвернулись бы с презрением. В любом случае прямое заявление Спасителя о Своем Божестве принесло бы не тот результат, которого надо было достичь.

Сын Божий пришел в наш мир не для того, чтобы поразить современников Своим всемогуществом или, как рабов, подчинить Своей Божественной власти, а чтобы убедить их освободиться от грехов и начать правильно верить и праведно жить. Люди настолько одичали духовно и огрубели нравственно, что стали неспособными правильно понять истину Божества Христова. Вспомним из Евангелия, как трудно было Христу проповедовать среди иудеев, сколько насмешек пришлось ему выслушать от злобных книжников, которые превратно толковали Его слова и отвращали от веры простой народ. Поэтому первым делом для Господа Иисуса Христа было убедить людей покаянно обратиться к Богу и отвергнуть свои религиозные предрассудки, заложить в них семена истинной веры. Достигнув этого, надо было вдохновить их к новому, праведному образу жизни, научить прощать, жалеть и любить друг друга.

Такого глубокого духовного переворота в обществе нельзя было достичь ни угрозами, ни чудесами. Действительно, когда Господь Иисус Христос каким-либо чудом выявлял Свою Божественную природу, это возбуждало в толпе иудеев нездоровые мечты о славном и могущественном мессианском царстве на земле, в котором они будут господствовать над прочими народами. Поэтому-то Господь Иисус Христос вынужден был запрещать разглашать о совершенных Им чудесах.

Чтобы нравственно обновить людей и сделать их восприимчивыми к истинной вере, Христос избрал путь доброго, вдохновляющего слова и личного примера. Из сострадания к гибнущим людям Он решил разделить с ними их нищету, тягости и горести. Чтобы излечить их нравственные язвы, Он взял на Себя людские грехи и на Кресте смыл их Своей пречистой Кровью. Вообще, все дело спасения грешного человечества, начиная с момента Воплощения Спасителя и кончая Его крестными страданиями, было для Него делом крайнего добровольного унижения. По словам Апостола Павла, Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба... (Флп. 2, 6-7).

Пророк Исаия так описывает подвиг добровольного самоуничижения Мессии: «...Нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни. И мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих... От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит?» (Ис. 53, 2-8). Этими заключительными словами пророк обращается к совести тех, которые будут отвергать своего Спасителя, и как бы говорит им: «Вы с презрением отворачиваетесь от поруганного и страждущего Иисуса, но поймите, что из-за вас-то, грешников, Он так тяжело страдает. Всмотритесь в Его духовную красоту, и тогда, может быть, вы сможете понять, что Он пришел к вам из Горнего мира».

Но добровольно унижая себя ради нашего спасения, Господь Иисус Христос тем не менее постепенно открывал тайну Своего единства с Богом Отцом тем, которые способны были возвыситься над грубыми представлениями толпы. Так, например, Он говорил иудеям: «Я и Отец – одно... Видевший Меня видел Отца... Я в Отце и Отец во Мне... Мы (Отец и Сын) придем к нему и обитель у него сотворим... И все Мое Твое (Отца), и Твое Мое» (Ин. 10, 30; 14, 9-11, 23; 17, 10). Эти и другие подобные выражения однозначно указывают на Божественную природу Иисуса Христа.

Кроме того, Господь Иисус Христос постепенно раскрывал такие Свои свойства, которыми не может обладать никто другой, кроме Бога. Так, например, Он именовал Себя Творцом, когда говорил: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5, 17). Знаменательно то, что иудеи, услышав эти слова, поняли их совершенно правильно и хотели было побить Христа камнями за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем Своим называл Бога, делая Себя равным Богу (Ин. 5, 17-18). Не опровергнув их понимания, Господь этим подтвердил, что они правильно поняли Его.

В других беседах Господь Иисус Христос называл Себя вечным. Когда, например, иудеи спросили Его: «Кто Ты?» – Иисус ответил: «От начала Сущий» (Ин. 8, 25). И несколько позже добавил: «Истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин. 8, 58). Здесь следует обратить внимание на то, что Иисус не сказал: «Я был» (это было бы грамматически правильнее), но употребил настоящее время: «Я есмь» – или, точнее: «Я – Сущий». Глубокий смысл этого слова выясняется в оригинальном еврейском языке. Когда Моисей при несгорающем кусте спросил Бога, как Его имя, Господь ответил: «Я – Сущий» (на еврейском: Иегова), то есть само имя «Сущий» (Иегова) указывает на отличительное свойство Бога: Он Тот, Который всегда существует, Он вечный. Назвав себя Сущим (Иеговой), Иисус Христос употребил то имя, которым евреи называют Бога. Вспомним при этом, что имя Иегова настолько чтилось иудеями, что они употребляли его лишь в особенно важных и торжественных случаях, а в обычной речи употребляли имена Господь, Творец, Всевышний, Благословенный и т. д.

После Своего Воскресения из мертвых Иисус Христос подтвердил ИСТИНУ Своей вечности: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, – говорит Господь, – Который есть, и был, и грядет, Вседержитель» (Откр. 1, 8). В других случаях Он именовал Себя Всеведущим (Всезнающим), говоря: «Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца» (Ин. 10, 15). Действительно, Божие естество непостижимо для ограниченных тварей. Только Бог может в совершенстве знать Свою природу. Господь Иисус Христос еще называл Себя Вездесущим, когда говорил: «Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий (пребывающий) на небесех. ...Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я среди них» (Ин. 3, 13. Мф. 18, 20). Здесь Христос опять употребил слово «сущий», указывая на то, что Он не только был или будет на Небесах, но постоянно пребывает там.

Итак, как разделяющий с Отцом все Его божественные свойства: творческое начало, вечное бытие, всеведение, вездесущие и т. д. – Иисус Христос должен признаваться равным Отцу и по чести, дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его (Ин. 5, 23). Непредубежденному человеку все сказанное здесь должно внушить одну несомненную истину, что Иисус Христос является Истинным Богом, равным Отцу по природе.

Хотя Иисус Христос избегал прямо называть Себя Богом, чтобы не возбуждать в толпе ненужных волнений, однако Он одобрял тех, которые способны были возвыситься до этой истины. Так, например, когда Апостол Петр в присутствии других Апостолов сказал: «Ты Христос, Сын Бога Живаго!» – Господь принял его исповедание веры, добавив, что Петр пришел к этому убеждению не только по самостоятельному наблюдению, но благодаря особому просвещению свыше: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф. 16, 17). Подобным образом, когда Апостол Фома, дотоле сомневавшийся, увидев перед собой Воскресшего Спасителя, воскликнул: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20, 28), – Христос не отверг этого обращения, но лишь слегка укорил Фому за медлительность, сказав: «Ты поверил, потому что увидел Меня (воскресшим); блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20, 29).

Вспомним, наконец, что само осуждение Христа на крестную смерть было вызвано Его официальным признанием Своего Божества. Когда первосвященник Каиафа под клятвой спросил Христа: «Скажи нам, ты ли Христос, Сын Божий?» – Христос ответил: «Ты сказал», – употребив принятую форму утвердительного ответа (Мф. 26, 63. Лк. 22, 70. Ин. 19, 7).

Теперь следует уяснить другой связанный с этим очень важный вопрос: откуда Каиафа, многие иудеи и даже демоны (!) могли почерпнуть идею, что Мессия будет Сыном Божиим? Ответ здесь один: из ветхозаветного Священного Писания. Именно оно подготовило почву для этой веры. Действительно, еще царь Давид, живший за тысячу лет до Рождества Христова, в трех псалмах именует Мессию Богом (псалмы 2, 44 и 109). Еще яснее раскрыл эту истину пророк Исаия, живший за 700 лет до Рождества Христова. Предсказывая чудо Воплощения Сына Божия, Исаия писал: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Эммануил» (Ис. 7, 14), что значит: «С нами Бог». И немного далее пророк еще определеннее раскрывает свойства имевшего родиться Сына: «И нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности...» (Ис. 9, 6). Такие названия можно применить только к Богу. О вечности имевшего родиться Младенца писал также пророк Михей (Мих. 5, 2).

Пророк Иеремия, живший примерно через 250 лет после Исаии, называет Мессию «Господом» (Иер. 23, 5; 33, 16), подразумевая Того Господа, Который послал его на проповедь. А ученик Иеремии, пророк Варух, написал следующие замечательные слова о Мессии: «Сей есть Бог наш, и никто другой не сравнится с Ним. Он нашел все пути премудрости и даровал ее рабу Своему Иакову и возлюбленному Своему Израилю. После того Он явился на земле и обращался между людьми» (Вар. 3, 36-38), то есть Сам Бог придет на землю и поживет среди людей!

Вот почему более чуткие из иудеев, имея такие определенные указания в Священном Писании, могли без колебаний признать в Христе истинного Сына Божия. Замечательно, что еще до Рождества Христова праведная Елизавета встретила Деву Марию, ожидавшую Младенца, следующим торжественным приветствием: «Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?» (Лк. 1, 42-43). Ясно, что у праведной Елизаветы не могло быть другого Господа, кроме Того, Которому она служила с детства. Как объясняет Апостол Лука, Елизавета сказала это не от себя, а по вдохновению от Духа Святого.

Крепко усвоив веру в Божество Христово, Апостолы насаждали эту веру и среди всех народов. С раскрытия Божественной природы Иисуса Христа евангелист Иоанн начинает свое Евангелие: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть... И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца... Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Бога)» (Ин. 1, 1-4, 14, 18).

Наименование Сына Божия Словом более, чем другие наименования, раскрывает тайну внутреннего взаимоотношения между Первым и Вторым Лицом Пресвятой Троицы – Богом Отцом и Богом Сыном. Действительно, мысль и слово отличны друг от друга тем, что мысль пребывает в разуме, а слово есть выражение мысли. Однако они неразделимы. Ни мысль не бывает без слова, ни слово – без мысли. Мысль есть как бы внутри сокровенное слово, а слово есть выражение мысли. Мысль, воплощаясь в слово, передает слушателям свое содержание. В этом плане мысль, будучи самостоятельным началом, есть как бы отец слова, а слово – как бы сын мысли. Прежде мысли оно невозможно, но и не откуда-либо извне оно происходит, но только от мысли и с мыслью остается неразрывным. Подобным образом и Отец, величайшая и всеобъемлющая Мысль, произвел из Своего недра Сына Слово, Своего первого Истолкователя и Вестника (по св. Дионисию Александрийскому).

О Божестве Христовом Апостолы говорили со всей ясностью: «Знаем также, что Сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном Сыне Его Иисусе Христе» (1 Ин. 5, 20). От израильтян родился Христос по плоти, сущий над всеми Бог (Рим. 9, 5). Мы ожидаем блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа (Тит. 2, 13). Если бы иудеи познали (премудрость Божию), то не распяли бы Господа славы (1 Кор. 2, 8). В Нем (Христе) обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2, 9). И беспрекословно – великая благочестия тайна: Бог явился во плоти... (1 Тим. 3, 16). О том, что Сын Божий не творение, а Творец, что он безмерно выше всех созданных Им существ, Апостол Павел обстоятельно доказывает в своем Послании к Евреям (гл. 1 и 2). Ангелы – это лишь служебные духи.

Необходимо помнить, что именование Господа Иисуса Христа Богом само по себе говорит о полноте Божества. Свойства Божественной природы не подлежат условности, уменьшению. Если Бог, то всецело, а не частично.

Только благодаря единству Лиц в Боге возможно сочетать в одном предложении имена Сына и Святого Духа наравне с именем Отца. Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф. 28, 19). Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца и общение Святого Духа со всеми вами (2 Кор. 13, 13). Три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино (1 Ин. 5, 7). Здесь Апостол Иоанн подчеркивает, что Три суть едино – одно Существо.

Принимая во внимание ясное учение Священного Писания о Божестве Господа Иисуса Христа, отцы Первого Вселенского Собора, чтобы прекратить всякие толкования слов Сын Божий и умаления Его Божественного достоинства, постановили, чтобы христиане верили:

«В единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков. Света от Света, Бога Истинного от Бога Истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу (одной сущности с Богом Отцом), Которым все сотворено».

Ариане особенно горячо возражали против слова «единосущный», потому что его нельзя было толковать иначе как в православном смысле, а именно, что Иисус Христос признается Истинным Богом, во всем равным Богу Отцу. По этой же причине отцы Собора настояли, чтобы это слово вошло в Символ веры.

Суммируя изложенное, надо сказать, что веру в Божество Христа нельзя насадить в людские сердца ни цитатами, ни формулами. Здесь нужны личная уверенность, личное волевое усилие. Как было две тысячи лет тому назад, так будет и до конца мира: для многих неверующих Иисус Христос – камень претыкания и камень соблазна... да откроются помышления многих сердец (1 Пет. 2, 7. Лк. 2, 35). Богу угодно было отношением ко Христу обнаружить сокровенное направление воли каждого человека. И то, что утаил Он от мудрых и разумных, и открыл то младенцам (Мф. 11, 25).

Итак, кто Иисус Христос – Бог или Человек? Он Богочеловек. На этой истине должна утверждаться наша вера.

 

Лжеучение мормонов[158]

Введение

Мормонство, представляющее собой одну из опаснейших ересей, борющихся с Православием, возникло в первой половине XIX столетия в США и вскоре раздробилось на множество групп. Однако в настоящее время оно сосредоточилось в двух ветвях: в «Церкви Иисуса Христа святых последних дней» (с центром в Солт-Лейк-Сити, штат Юта) и «Реорганизованной Церкви святых последних дней» (с центром в Индепенденсе, штат Миссури).

Мормонство стало одной из ведущих религиозных организаций в США, имеет около шести миллионов приверженцев и миллиарды долларов ежегодного оборота. Каждый мормон должен жертвовать в свою так называемую «Церковь» десятую часть своих доходов, что обеспечивает финансовое благосостояние организации. Мормоны ведут организованную, наступательную проповедническую деятельность по всему миру, имея в разных странах около тридцати тысяч миссионеров. И это неудивительно, потому что у них каждый юноша и каждая девушка, достигнув определенного возраста, обязаны два года посвятить миссионерской работе.

Мормоны большое внимание уделяют сохранению тела в здоровом и цветущем состоянии. Их религия предписывает воздерживаться от курения и спиртных напитков, от чая и кофе – и вообще от всего, что не полезно здоровью. Большое внимание уделяется браку и деторождению, потому что в произведении новых «божеств» они видят цель своего существования.

Хотя мормоны считают себя христианами, часто с восторгом говорят о Христе и широко пользуются христианской терминологией, их учение настолько далеко отошло от апостольской веры, что его надо считать новой религией. По сути это полуязыческое учение о Боге христианства. Мормоны признают Библию, но главным источником своей веры считают «Книгу Мормона», написанную Д. Смитом в 30-х годах XIX столетия.

О возникновении своей религии мормоны рассказывают, что Джозеф Смит долго вопрошал Бога, к какой религии ему присоединиться. И вот в 1823 году по указанию «небесного посланника» он «нашел» около холма в штате Нью-Йорк некие «золотые пластины», содержавшие якобы светскую и духовную историю древних цивилизаций Американского континента. Четыре года спустя он объявил, что получил разрешение[159] перевести найденные им «золотые пластины» с «новоегипетского» языка на английский с помощью данных ему чудесных инструментов «Урима и Туммима». Смит назвал свой перевод именем одного из действующих лиц книги и выпустил в свет под названием «Книга Мормона», откуда и получила название религия.

У Джозефа Смита появились приверженцы, в их числе и его друг Оливер Кудери. Смит и Кудери заявили, что к ним явился Иоанн Креститель и приказал им крестить друг друга. Немного позже друзья посвятили себя в священство, считая, что этим они «восстановили» на земле Церковь. Членов своей «Церкви» они стали называть «святыми последних дней».

С группой новопосвященных Смит переселился из штата Нью-Йорк в штат Огайо и разослал по разным штатам миссионеров новой веры. Затем вся «Церковь» переместилась в штат Миссури, далее – в штат Иллинойс. Местечко Коммерс они перестроили и превратили в цветущий город Нову с оригинальным по архитектуре храмом. Местное население, в основном состоявшее из протестантов-традиционалистов, возненавидело «святых» и вступило с ними в борьбу. В этой борьбе погибли Джозеф Смит и его брат Хайрем. Место «пророка» занял Брайам Янг и увел секту через скалистые горы к Соленому озеру, где мормоны основали штат Юта со столицей Солт-Лейк-Сити. Этот город и стал центром мормонства.

Такова вкратце история возникновения секты. Теперь познакомим читателя с рядом фактов, которые замалчиваются мормонами, но которые проливают свет на личность основателя и на истоки придуманного им учения.

Около 1812 года американский писатель, бывший баптистский проповедник, Соломон Сполдинг написал фантастический роман «Найденная рукопись». Роман повествует о путешествии утерянного израильского племени, попавшего якобы в Америку и поселившегося там. Со временем это племя пришло в упадок, а потом возродилось в виде нынешних индейцев Американского континента. Хотя Сполдинг свой роман не издал, однако родственники и друзья читали его. Один из списков романа попал в руки баптистского проповедника Сиднея Ригдона, а от него – Джозефу Смиту, жившему в штате Огайо. Д. Смит в 1830 году опубликовал этот роман в переработанном виде под названием «Книга Мормона» и выдал его за священное писание древних американцев. Друзья С. Сполдинга, знакомые с подлинником, обвинили Смита в плагиате. Тогда сторонники Смита выкрали оригинал рукописи и уничтожили его.

Пользуясь этим украденным романом как «священным писанием», Смит начал пополнять его новыми «откровениями» от духов, которых именовал «небесными посланниками». Считая, что первоначальная Церковь давно исчезла и не существует, Смит объявил себя пророком восстановленной им «Церкви», из своих сторонников он создал иерархию, «апостолов», а свою «Книгу Мормона» объявил «божественным откровением».

Личность Д. Смита

Своего основателя Джозефа Смита мормоны почитают за пророка и святого-мученика. Однако детальное и объективное ознакомление с его жизнью, характером и поступками вскрывает многое такое, чего мормонам не хотелось бы знать.

Уже с молодости он проявил себя суеверным юношей, постоянно ищущим спрятанные клады. Для нахождения кладов и для познания тайн бытия Смит пользовался магическими лозами и кристаллами, и особенно он верил в «талисман Юпитера». Интерес к оккультизму он почерпнул от своей суеверной матери. «Увлечение оккультизмом повредило его психическое равновесие, так что образы из подсознательной сферы подавили в нем критическое мышление. Аномальные черты его личности проявились в способности к ясновидению, развивая которое Смит все более и более вытеснял на периферию свой разум, терял ясность сознания, и граница между миром постигаемым и воображаемым у него почти полностью исчезла». Не найдя никаких кладов, он хотел было поправить свои финансы печатанием фальшивых денег, в чем был уличен властями, но сумел избежать наказания. В 1826 году в Bainridge штата Нью-Йорка он был арестован, обвинен в гадании и судим.

Смит рассказывает в своей книге «Драгоценная жемчужина», что в первом видении в 1820 году ему явились двое вестников («Бог Отец и Бог Сын») и объяснили, что все существующие церкви заблуждаются и ему не следует вступать ни в одну из них, но что «в дальнейшем ему будет открыта полнота евангельского учения». Четыре года спустя Смита посетило «небесное» существо, назвавшееся Морони, которое объявило ему о неких золотых скрижалях, зарытых неподалеку под холмом, в которых он и найдет «полноту вечного Евангелия». Записано оно было якобы на древнем языке, и Смиту предоставлялась «высочайшая честь перевести скрижали и стать в руках Господа орудием для восстановления Евангелия и возрождения Церкви». Морони также предупредил, что подле скрижалей он найдет «два кристалла в серебряной оправе – это Урим и Туммим древнееврейского первосвященника, которые наподобие магических очков позволят перевести текст скрижалей».

В 1830 году Смит опубликовал свой первый перевод под заглавием «Книга Мормона» и провозгласил себя «пророком последних дней». Вокруг него начали собираться последователи. После книги, как это описывают мормоны, «ангелы» многократно являлись Смиту. Так, например, только за период между 1831 и 1844 годами «ангелы» приходили к нему 135 раз, чтобы передать послание от «Бога», потом от «Иисуса Христа», от Апостолов Петра и Иакова, от Иоанна Крестителя и др. Причем сам Д. Смит сознается, что видений было так много, что он с трудом мог разбирать, какие видения были «от Бога», а какие по наущению злых сил. Эти видения и «откровения» составили вторую книгу мормонов «Доктрины и заветы», содержащую основы мормонской религии.

Учитывая, что Д. Смит добрую часть своей жизни посвятил копанию и поиску спрятанных кладов, нетрудно сообразить, что выдуманные им «золотые пластины» имели целью как бы вознаградить его и оправдать его бесплодные труды прошлого.

В 1842 году Д. Смит вместе с большой группой приверженцев численностью более двухсот человек вступил в масонство. С тех пор многие масонские ритуалы и ритуальные предметы вошли в мормонское «богослужение», совершаемое в их храмах втайне от посторонних.

По мере того как мормонство крепло и распространялось, в Нову росла неприязнь к Д. Смиту – за агрессивные методы распространения секты и главным образом за насаждение многоженства. Особенно усилилась неприязнь к Д. Смиту после того, как один из его помощников, Джен Беннет, в местной газете смело изобличил его лживость и распутство. В отместку приверженцы Смита по его приказу сожгли типографию, напечатавшую статью Беннета. Тогда вмешались власти штата Иллинойс, Смит и его брат были отправлены в тюрьму города Карфагена. Тем не менее страсти не утихали, и в июне 1844 года разъяренная толпа ворвалась в тюрьму и убила Смита вместе с его братом.

Такой была жизнь основателя мормонства, усеянная авантюрными поисками кладов, оккультными видениями, плагиатством, самохвальством и лжесвидетельством, многоженством и допущением разбоя и буйства. Надо заметить, что среди множества сохранившихся документов относительно личности и поступков Д. Смита, подписанных людьми, лично его знавшими, нет ни одного похвального или одобрительного – напротив, все разоблачительные. Учитывая все это, можно лишь вспомнить слова Спасителя по поводу таких лжепророков: «По плодам их узнаете их...» (Мф. 7, 16). Преемникам Д. Смита пришлось много потрудиться, чтобы «подчистить» его биографию и создать ему ореол праведности.

На смену Д. Смиту в качестве «пророка и вождя» выступил Брайам Янг, который возглавил исход секты со скандальной репутацией к Соленому озеру штата Юта. Янг, как и его преемник, продолжал получать «откровения» от духов, которые пополнили и «обогатили» мормонское учение. Янг имел около тридцати жен и правил сектой с диктаторской властью. В 1857 году, желая избавиться от нежелательных переселенцев, не принадлежавших к мормонскому сообществу, он поручил Джону Ли истребить их группу. Это ужасное преступление, в котором погибло 137 человек, попало в историю под названием «резня горного луга». Исполнитель этого истребления невинных людей Джон Ли был судим и казнен в 1877 году, а Янг, который умер в этом же году, избежал наказания.

Оценка «Книги Мормона»

 

Умоляю вас, братия, остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них.

(Рим. 16, 17)

 

Как уже отмечалось, в основу исторической части «Книги Мормона» лег фантастический роман Соломона Сполдинга, рукопись которого была уничтожена сторонниками Смита.

Введение к «Книге Мормона» о явлениях Д. Смиту «Бога Отца» и «Иисуса Христа» имеет несколько вариантов в изложении самого Смита. Один из них, так называемый «официальный», Смит опубликовал во «Времени и сезонах» в 1842 году – два десятилетия спустя после самого события. Этой официальной версии предшествуют, по крайней мере, пять черновых версий, из которых самая первая относится к 1832 году. Любопытно, что все версии в важных деталях отличаются от официального варианта, например, в количестве лиц, явившихся Смиту. Вот что пишут по этому поводу ведущие специалисты по мормонству Джеральд и Сандра Таннер: «Мы проанализировали три рукописных версии первого видения, все они принадлежат перу Джозефа Смита, но каждая из этих рукописей отличается от других. В первом варианте говорится о явлении Смиту одного лица, во втором – о множестве, а в третьем – о двух... Как ни смотри... все же очень трудно поверить, было ли вообще видение Джозефу Смиту». Получается, что те мормоны, которые верят в какую-либо из версий «видения», отвергают другие варианты того же автора.

Возникновение и содержание «Книги Мормона» вызывают большое недоумение. Во-первых, самого оригинала книги, написанного на «золотых пластинах», никто не видел, и он, очевидно, никогда не существовал (трое лиц, подписавших было заявление о том, что видели эти пластины, потом признались, что они солгали).

Во-вторых, по утверждению Д. Смита, пластины были написаны на «реформированном» египетском языке, который неизвестен науке. В-третьих, «перевод» с книги производился весьма сомнительным способом: Д. Смит клал «магический камень» в свою шляпу, накрывал ею лицо и потом «читал» оригинал. Одна из жен Смита, Эмма Хейл, так рассказывает об этом: «Я писала день за днем... Он сидел, уткнувшись лицом в шляпу, где лежал камень, и диктовал мне час за часом».

Профессор Колумбийского университета Чарльз Энтон сообщает следующую подробность в связи с «золотыми пластинами». В 1834 году друг Д. Смита, Мартин Харрис, показал профессору Энтону исписанный лист бумаги, якобы переписанный с одной из «золотых пластин» с «реформированными египетскими иероглифами», и просил расшифровать его. Профессор, рассмотрев этот лист, подумал, что над ним смеются, потому что он содержал набор разных букв – греческого, еврейского, арабского, латинского и других алфавитов, – бестолково позаимствованных из каких-то энциклопедий и словарей. Профессор объявил Харрису, что это жалкий подлог, и потребовал показать ему оригинал. Харрис отказался это сделать. Однако позже Д. Смит ссылался на профессора Энтона, будто тот одобрил его перевод.

По стилю «Книга Мормона» весьма близка Библии в английском переводе короля Иакова (начало XVII века); имеются прямые заимствования оттуда. В ней излагается фантастическая история пророка Лейи, жившего во времена царя Седекии (2 Пар. 36, 10): якобы тот, следуя Божию гласу, вывел группу евреев из Иерусалима, доплыл до Центральной или Южной Америки и основал там грандиозную цивилизацию. Господь избрал Нефи, младшего сына Лейи, вождем народа. Нефи требовал соблюдать Моисеев Закон и предсказывал явление Христа. Но старший сын Лейи, Ламан, отказался подчиниться брату, и произошел раскол. Вслед за Нефи явились другие праведные вожди, поучения и пророчества которых записывались на металлических таблицах, принесенных некогда из Иерусалима, вдобавок к Закону Моисея и другим древним писаниям. Христос после Своего Вознесения будто бы явился в Новом Свете: «Здесь Он также поставил Себе учеников и дал им власть творить Свое дело». Явление Христа положило начало двухсотлетнему миру между племенами Нефи и Ламана, но затем вражда разгорелась с новой силой. Последнего пророка линии Нефи звали Мормон. Видя неминуемую гибель своего народа, он собрал все древние записи и перенес самое главное на «золотые пластины». Мормон был убит в бою; из всего народа остался в живых только его сын Морони. Он добавил завершающие строки и закопал скрижали, «дабы сохранить их до последних дней, когда Господу будет угодно открыть их».

В то время как правильность перевода Библии подтверждается целой армией языковедов и библеистов, правильность «Книги Мормона», которую Д. Смит выдал за богооткровенную, невозможно установить – не существует ни оригинальных «золотых пластин», ни следов существования когда-либо «реформированного египетского языка». Зато возникает вопрос: «Если «Книга Мормона» имеет двухтысячелетнюю давность, то как могли попасть в нее богословские, социальные и политические темы, характерные именно для американского общества начала XIX века?» Кроме того, в «Книге Мормона» 27 тысяч слов и дословных вставок из английского перевода Библии короля Иакова. Она содержит даже некоторые неточности этого перевода. Как могли попасть в нее столь многочисленные вставки из сравнительно недавнего (1611 г. – Ред.) английского перевода?

Но главнейшая проблема для мормонов, которую они стараются обойти, – это археология и генетика. Все упомянутые в «Книге Мормона» города, лица, животные, ткани, металлы, войны, цари, места не находят археологического подтверждения. Современная наука не имеет никаких сведений о якобы имевшей место миграции древних евреев в Америку или о том, что местное население было знакомо с христианством и Библией до времен прибытия сюда Христофора Колумба. Кроме того, американские индейцы принадлежат к монголоидной расе и ничего общего не имеют с семитской расой, к которой принадлежат евреи. Поначалу «Книга Мормона» страдала рядом очевидных несуразностей и противоречий, которые были «подчищены» в ее последующих переизданиях.

Словом, не существует ни городов, ни людей, ни народов, упомянутых в «Книге Мормона»; нет ни «золотых пластин», ни следов оригинального языка «Книги Мормона»; совершенно не существует ни археологических, ни биологических данных, хоть намеком подтверждающих правдивость событий, описанных в этой книге. Зато установлен факт оккультного метода «перевода» и того, что многое в ней, как и в других писаниях мормонского «пророка», было продиктовано «духами». Еще Апостол Иоанн Богослов предостерегал верующих против всяких духов: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они...» (1 Ин. 4, 1). Чтобы установить личность духа, надо вопросить его, признает ли Он, что Иисус Христос есть истинный Сын Божий и Творец мира, равный Богу Отцу, ставший человеком, чтобы спасти мир от власти диавола. Падшие духи никогда не смогут признать этого. И, действительно, духи, являвшиеся Д. Смиту, внушили ему, что Иисус Христос – один из божеств, то есть творение, а не Творец. Кроме того, дух от Господа никогда не стал бы предлагать существующую Христову Церковь заменить новой, мормонской, – ту Церковь, о которой Сам Господь сказал: «...Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» – и которая является столпом и утверждением истины (Мф. 16, 18. 1 Тим. 3, 15).

Итак, «Книга Мормона» – это жалкая пародия Писания, и мормоны глубоко ошибаются, принимая ее за Боговдохновенную и придавая ей авторитет Библии.

Лжеучение мормонов

В своих книгах Джозеф Смит и его преемники пользуются христианскими понятиями и библейской терминологией, но вкладывают в них другой смысл, создавая этим новое, нехристианское, учение. К сожалению, многие малосведущие и доверчивые люди не догадываются, что слова «Сын Божий», «спасение», «искупление», «освящение», «Троица» и другие имеют у мормонов совсем другое, нехристианское, значение и потому попадаются в сети мормонства. Вот некоторые из их самых явных искажений христианства.

1. О Боге

В пункте первом «символа веры» мормонов читаем: «Мы верим в Вечного Бога Отца, в Сына Его Иисуса Христа и в Святого Духа» – как будто звучит правильно. Однако при более внимательном изучении источников их учения оказывается, что слова «Бог Отец» они воспринимают буквально биологически. Так, например, их «бог-вседержитель» якобы имел жену (!), от которой родились «дети». Имя «жены» нигде не упоминается, ибо это тайна; дети же – Иисус Христос, Люцифер (!) и мы с вами. «Отец», как считают мормоны, живет в центре мира на некоем светиле Колоб, имеет физическое тело и человекообразен. «Дети» сначала имели лишь невидимые, духовные, тела (видимые, физические, тела они получили позже). Все это у мормонов называется «нашей предземной жизнью». Оказывается, что вместо Единого Господа, Творца неба и земли, существует неопределенное количество всяких богов и богинь. Правда, некоторые мормоны будут настаивать, что они признают только одного Бога, но это не то, что утверждали создатели мормонского учения. Пресвятая Троица в нашем христианском понимании для мормонов не существует. Слово «бог» воспринимается ими как одно из верховных существ. Они верят в детородные пары усовершенствованных людей, которые имеют начало во времени и творят физические тела, «воплощая духов». Этим мормонским множеством богов предводительствует «Элохим», упоминаемый в Ветхом Завете, однако, согласно мормонам, это «Бог Земли», имеющий тело, подобное нашему. Основатель мормонства Джозеф Смит утверждал: «Я хочу прямо заявить вам, что всегда и на всех собраниях, где я только проповедовал о сущности божества, это была проповедь о множестве богов»; Милтон Хантер, член Первого Совета семидесяти старцев, учил: «Сам Бог, наш общий Отец... был когда-то человеком, как все мы, а потом стал Богом... Он совершенствовался и развивался, пока достиг состояния божества... И все вы должны научиться, как стать богами». В книге «Доктрина мормонов» их ведущий «богослов» В. Мак-Конки пишет: «Существует три Бога – Отец, Сын и Святой Дух... Этим трем Богам мы поклоняемся. Но, кроме Них, существует бесчисленное количество других священных личностей, приходящих из бесчисленных других миров, которые достигли прославления и поэтому тоже стали богами... Это учение о множестве богов является таким всеобъемлющим и славным, что оно пленяет всякое воображение... И все, кто достигнет прославления, становятся богами». Надо заметить, что подобные идеи о божествах, правящих в различных мирах, характерны для оккультных учений.

Нечего говорить, что мормонское учение о развивающихся и совершенствующихся богах, приобретших тела, совершенно чуждо христианству, оскорбительно здравому смыслу и богохульно. Христианство всегда строго различало вечную, бесконечную, всесовершенную и недоступную пониманию природу Бога от созданной и ограниченной природы других существ – Ангелов, людей, животных и т. д. Нельзя путать Творца с тварями!

Некоторые не без основания высказывают предположение, что само учение о рождающих детей божествах было придумано именно для оправдания многоженства «пророков» и «святых» мормонской религии.

2. О Христе

Мормоны утверждают, что они верят в истинного, библейского Иисуса Христа. Одна из их брошюр гласит: «Христос является нашим Искупителем и нашим Спасителем. Без Него не было бы ни спасения, ни искупления». Подобные утверждения приводят в замешательство простодушных верующих, которые думают, что мормоны проповедуют христианское учение. На самом же деле их учение о Христе навеяно оккультными учениями о потусторонних существах.

Для христиан Иисус Христос – Второе Лицо Пресвятой Троицы, Истинный Бог, совечный и единосущный Богу Отцу, рожденный, несотворенный. Для мормонов Иисус Христос не уникален: Он – лишь один из множества божеств, своими личными заслугами достигший Божественной праведности. Согласно одному из идеологов мормонства, «Христос – спасенная тварь». Христос якобы родной брат Люцифера (сатаны). Этот последний оказался непослушным сыном того же «Элохима», который родил также Иисуса. Иисус является лишь первым среди бесчисленного множества других духов. Он рожден якобы через физическое совокупление «Отца (Адама-Элохима)» с Марией. В других версиях мормонского учения Христос именуется сотворенным во времени. При этом еретическое понимание библейских событий доходит до абсурдных утверждений, что Дева Мария, кроме физической близости с «Элохимом», жила и со своим мужем Иосифом и не была Девой. Некоторые мормоны даже дерзают именовать Христа своим «старшим братом».

Пытаясь оправдать многоженство, мормоны учат, что якобы Иисус Христос был женат в Кане Галилейской и имел множество других жен, среди них Марфу и Марию (сестер Лазаря), от которых родились дети. Конечно, ничего такого нет в Священном Писании. Все это богохульное учение придумано «пророками» мормонства. Если собрать воедино все то, что мормонские «богословы» говорят о Христе, то они унижают Его хуже ариан, осужденных Первым Вселенским Собором, состоявшимся в городе Никее в 325 году.

Однако, миссионерствуя среди христиан, они поначалу избегают открыть эти специфические пункты своего учения и говорят о Христе с напускным восторгом и благоговением. Возможно также, что многие мормоны даже плохо знают подробности своего учения и просто повторяют общепринятые христианские истины, от которых отступили основатели их религии. Действительно, даже мормонские «епископы» не проходят формального богословского образования и ставятся на эту должность в силу своих коммерческих и организаторских способностей.

3. Духи и люди, первородный грех и спасение

Мормоны верят в предсуществование человеческих душ. Они учат, что до своего физического рождения в этом мире души людей существовали в духовном мире. И вот «Отец-Элохим», сам имея физическое тело, задумал для своих детей-духов «чудесный план», чтобы и они стали богами, так как все отцы желают, чтобы дети были похожи на них. Для этого «Отец» решает осчастливить людей физическими телами (т.е. материализовать духов) и поручает это дело «Богу Иисусу». Но Люцифер (сатана), который оказался плохим братом Иисуса, из зависти стал мешать ему сделать духов богами.

По учению Библии, грех непослушания Адама в Раю – это ужасная трагедия человечества, потому что его грех нравственно повредил нашу природу. По причине первородного греха все люди рождаются со склонностью грешить. В первородном грехе – первопричина всех бедствий и преступлений человеческого общества. Для мормонов же грехопадение – благо, потому что оно было необходимым шагом в жизненном плане и является великим благословением человечеству. Из-за этого падения мы осчастливлены физическими телами и можем рождать детей – новых богов. Согласно Брайаму Янгу, Адам и Бог – это одно лицо. Янг писал: «Адам – это наш отец и Бог. Он – единственный Бог, с которым мы общаемся».

Мормоны признают необходимость крещения, но действительным считают только свое, мормонское. Однако именно их крещение является недействительным и безблагодатным, потому что они отрицают Пресвятую Троицу, в честь Которой должно совершаться крещение. Кроме того, в своем учении о крещении мормоны допускают чудовищный обряд крещения за мертвых – то есть живой мормон может несколько раз креститься в честь своих умерших предков. Мормоны оправдывают это тем, что будто в течение всего периода от апостолов до Д. Смита мир лежал во тьме и никому не было возможности спастись. Поэтому, чтобы спасти умерших, мормоны крестят задним числом. Именно по этой причине у мормонов столь развит интерес к генеалогии: они пытаются «спасти» по возможности всех своих предков. Для этой цели они построили в Солт-Лейк-Сити пятиэтажное здание библиотеки с семейной историей своих предков, а кроме того, организовали свыше 1200 отделений библиотеки в 44 странах мира.

Цель своей жизни мормоны видят в том, чтобы стать богами. Брайам Янг так писал в своем «Дневнике поучений»: «Боги существуют, и каждому надлежит готовиться, чтобы стать одним из них». Подобную мысль высказывает президент «Церкви» мормонов Лоренцо Сноу: «Некогда Бог был во всем подобен человеку; и в будущем человек может во всем стать подобен Богу».

Вера мормонов в предсуществование человеческих душ и в их бесконечное развитие и превращение в богов, наделенных физическими телами, совершенно чужда христианскому учению.

4. Отношение к Писанию

Для нас, христиан, Священное Писание – это Божие Откровение. Оно имеет законченный вид в том смысле, что никакие новые «откровения» и «видения» не смеют быть добавлены к нему. Для мормонов же наша Библия – не вполне законченный и убедительный источник веры. Они допускают чтение Евангелия для ознакомления с жизнью и учением Иисуса Христа. Однако для более глубокого познания веры они отдают преимущество своим «священным писаниям»: «Книге Мормона», «Драгоценной жемчужине», «Доктринам и заветам» и др. Кроме того, они продолжают пополнять свое учение все новыми «откровениями». Б. Янг, например, утверждал, что он получал так много откровений, что «мог пророчествовать наперегонки с гончей собакой».

5. Проблема многоженства

С самого начала своего возникновения секта мормонов внесла большой соблазн в общество тем, что открыто поощряла многоженство. По сообщению Смита, все тот же «дух», который вручил ему «золотые пластины», повелел ему иметь несколько жен. При этом Смит пояснил: не обзаведись он «множественной супругой», ему угрожала бы потеря апостольского звания и вечная гибель. Стараясь не ослушаться «духа», Смит приобрел более двух десятков жен. «Святые» последователи Смита старались не отставать от своего «пророка» и брали в жены не только незамужних девушек и вдов, но покушались также и на честь замужних женщин. Несколько возмущенных мужей издали листовку, обличавшую Смита и распутство «святых». Так, например, Янг имел около тридцати жен.

С самого начала возникновения мормонства волнения на почве их многоженства не прекращались, пока в 1870 году правительство США всерьез не занялось этой проблемой. Преемник Янга, «пророк» Джон Тейлор, упорно настаивал на праве мормонов иметь по несколько жен и вступил в открытый конфликт с властями. Тогда Конгресс США значительно ужесточил меры, и преемник Тейлора, Вильфред Вульф, наконец отказался от многоженства. Но не все мормоны подчинились его решению, и произошел раскол. Наиболее упорные многоженцы, которых можно назвать «старомормонами», эмигрировали в Мексику. Остальные же, «новомормоны», подчинились властям. Последующие правители мормонства тщательно подчистили историю своей секты, выбелили темные в ней места и объявили былую приверженность к полигамии ошибкой.

Отказавшись от многоженства, современные мормоны весь пафос перенесли на брак и деторождение, что прямо вытекает из их учения о материализации духов. По их мнению, духи, которых очень много, – это «дети бога», еще не осчастливленные физическими телами. Те же из духов, которые наконец получили физические тела на земле, обязаны плодить как можно больше новых тел для оставшихся духов. Поэтому мормоны стараются родить побольше детей. Они боятся, что если человек умрет бездетным, то после смерти он будет лишь «ангелом», не имеющим воскресшего тела, и в полном смысле слова станет лишь прислужником при богах. Таким образом, мормоны верят, что только посредством брака и деторождения открывается доступ к высшей ступени славы.

Конечно, ничего подобного нет в Священном Писании, которое добровольное девство ставит выше брачной жизни. Согласно Апостолу Павлу, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене... (1 Кор. 7, 32-33). О преимуществе девства можно еще прочесть в беседе Спасителя в Евангелии от Матфея (19, 12) и в книге Откровения (14, 3-5). Сам Господь Иисус Христос, пророк Иоанн Креститель, Апостол Иоанн Богослов, Апостол Павел и многие другие величайшие праведники, среди которых немало и русских святых, были девственниками.

Кроме учения о многоженстве, мормонам пришлось подвергнуть ревизии и свое расовое учение. Поначалу они утверждали, что негры – это потомки Каина, недостойные равенства с белыми и священного сана. Но по мере роста движения за гражданские права негров такая позиция превратилась в тяжелую обузу, и в 1978 году президент мормонской религии Спенсер Кэмпбелл объявил, что на основании бывшего ему «откровения» можно посвящать в священники негров наравне с белыми.

6. Мормонская «Церковь»

Для мормонов характерно полное неприятие исторического христианства и Православной Церкви с ее двухтысячелетней историей. Исходя из первого откровения Д. Смиту о том, что «все религии заблуждаются», мормоны считают, что отступление от веры произошло вскоре после смерти апостолов и что Церковь (если не считать ее американскую ветвь среди индейцев, продержавшуюся на 300 лет дольше) исчезла с лица земли вплоть до возрождения ее Смитом в XIX столетии. Джозеф Смит утверждал, что «все христианские пастыри являются детьми диавола... что они и их последователи получат жребий вместе с диаволом и его бесами... И все вместе погибнут». Его преемник Б. Янг говорил, что все христиане – неверы.

Следуя примеру своих основателей, мормоны называют верующих христиан «детьми диавола», а нашу веру – «языческим нечестием». Вообще, очень характерно для мормонов крайне озлобленное отношение к традиционному христианству. Только себя они считают истинно верующими, спасенными и святыми.

Мормонство управляется советом из трех «первосвященников», которому помогает совет двенадцати «апостолов» и совет «семидесяти». Вспомогательные и второстепенные должности распределяются между «патриархом» и «епископами». Вся структура мормонской организации зиждется на идее «священства». Каждый мормон мужского пола старше двенадцати лет причисляется к «Ааронову священству», от которого со временем его могут возвести к «Мелхиседекову священству». Конечно, эти названия не имеют ничего общего с их библейским значением. Богослужения в ветхозаветном Иерусалимском храме совершали потомки Аарона из колена Левия. С разрушением Иерусалима в 70 году нашей эры и рассеянием евреев по всему миру священническая преемственность «по чину Аарона» прервалась и не может быть восстановлена, так как Бог отменил это священство вместе с его жертвоприношениями и обрядами. Священником «по чину Мелхиседека» может именоваться только Господь Иисус Христос, как вечный Царь мира, принесший Себя в жертву для искупления людей. Поэтому никто из смертных не смеет именоваться этим званием. Об отмене «Ааронова священства» и о вечном священстве Христовом «по чину Мелхиседека» подробно пишет Апостол Павел в своем Послании к Евреям (6, 17; 10, 23). Для совершения Причащения и других Таинств Церкви Апостолы рукополагали епископов, которые, в свою очередь, рукополагали в качестве помощников себе пресвитеров (священников) и диаконов (Послания к Титу и Тимофею). Эта благодать священства с апостольских времен передается в Церкви непрерывной цепью от епископа к епископу и называется апостольской преемственностью. В тех религиозных группах, где апостольская преемственность по какой-либо причине прерывается, прекращается и благодать священства. Так как мормоны не имеют апостольской преемственности, то нет у них и благодати священства. Их «первосвященники», «патриархи» и «священники», как и их «апостолы» и «пророки», – по сути пустые названия.

Почитая Д. Смита восстановителем «Церкви», мормоны приравнивают его авторитет к авторитету Иисуса Христа. В своем храме в Солт-Лейк-Сити, например, на самом видном месте рядом с изображением Иисуса Христа висит изображение Д. Смита. Конечно, это непростительная дерзость! Ведь Иисус Христос – истинный Сын Божий, Творец мира и Спаситель человечества, а Д. Смит – лжец, мечтательный искатель кладов, оккультист, обманщик и развратник. На фоне Спасителя он выглядит смешным и жалким.

Заключение

Итак, учение мормонов имеет оккультное происхождение и противоречит главнейшим догматам христианства. Тем не менее мормонские миссионеры выдают свое учение за христианское и ведут наступательную проповедь, ходя по домам и заманивая простодушных в сети своего культа. Проповедь они концентрируют на социальном, «семейном» облике мормонства, предлагая психологическую стабильность и житейское благополучие.

Их секта построена на жесткой иерархии и руководима «пророком» и «апостолами». В секте царят жестокий авторитаризм и подавление личности и инакомыслия, многочисленные «посвящения», психологическая обработка. Рядовые мормоны не подозревают о существовании и по сей день «ангелов смерти», исполняющих смертные приговоры над неугодными людьми. Новообращенному вменяется в обязанность находиться в постоянном контакте с миссионерами, ходить на их собрания и «богослужения». Понося Православную Церковь, ее учение, храмы и богослужения, святых отцов и священство, мормоны пытаются оправдать собственную бездуховность.

Пользуясь наивностью людей, выросших в условиях воинствующего безбожия, мормоны стали засылать своих миссионеров в страны Восточной Европы и в Россию и недавно устроили в Москве свой центр пропаганды. Они собираются построить свой храм в Польше. Перевели уже на русский язык «Книгу Мормона» и другую мормонскую литературу.

Чтобы защитить себя и свою семью от натиска мормонов и других сектантов, православному человеку нужно хорошо изучить свое православное вероучение, Священное Писание, а также почувствовать ту великую духовную силу, которая приходит от церковных Таинств, особенно от Святого Причащения, и от богослужений Православной Церкви.

Приложение

Величие Бога и ничтожество богов

 

Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.

(Мф. 23, 12)

 

Не так давно актриса Ширли Маклейн вызвала восторг у многих американских телезрителей, когда, стоя с распростертыми руками на берегу Тихого океана, запела: «Я – Бог, я – Бог, я – Бог!» Это передавалось в телевизионной серии «Out on the Limb»[160] в 1987 году. Верующим людям можно было бы проигнорировать это глупое выступление взбалмошной актрисы, если бы не то, что оно было запланированным актом популяризации движения «Новый век». Это модное сейчас учение проповедует, что все есть Бог и Бог есть все, то есть что Бог и природа – это одно. Следовательно, каждый человек есть Бог. Из этого делается вывод, что задача человеческой жизни – выявить свою скрытую божественность, сознать себя «богом». «Когда ты, наконец, поймешь свою божественную природу, – говорят «апостолы» нового учения, – тебя охватит замечательное ощущение, что ты выше пространства и времени, выше всего материального».

Подобные гордые утверждения не новы, их давно проповедует индуизм. Один из современных популяризаторов индуизма, Сай Баба, пишет: «Ты являешься Богом вселенной... ты действительно являешься Богом... ты не человек, ты Бог»[161]. При трансцендентальной медитации советуется внушать себе: «Я – солнце; я – истинное, истинное солнце... Мной вся вселенная движется и получает свое бытие... Я был еще до возникновения мира... Я проникаю в каждый атом и привожу его в движение... О, как прекрасен я... Я – вся вселенная. Все находится во мне... Я – Бог!»[162]

Нечего и говорить, как безумны подобные притязания с христианской точки зрения. Признавая высокое назначение человека, христианство учит отличать Бесконечного, Всемогущего Творца от всего остального. Бог обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1 Тим. 6, 16). В сущности, Бог – это все, а мы – ничто. Поскольку человек смиренно склоняется перед своим Создателем и покоряется Его воле, он способен с Божией помощью расти и совершенствоваться – в пределах своего естества.

Поэтому очень странно слушать, когда проповедники, выдающие себя за христиан, вторя индусским гуру, призывают своих последователей раскрыть свое божество. Вот что, например, проповедуют мормоны: «Как Бог некогда был человеком, так каждый человек может стать Богом»[163] и еще: «Помните, что Бог, наш Небесный Отец, был некогда смертным ребенком, как каждый из нас, и постепенно возрос, поднимаясь от ступени к ступени по лестнице саморазвития и совершенствования. Он двигался вперед и преодолевал, пока не достиг того состояния, в котором Он сейчас находится»[164]. Джозеф Смит, основатель секты мормонов, проповедовал: «Я расскажу вам, как Бог стал Богом. Многие думают, что Небесный Отец существует от вечности... Но Он обитал на земле, равно как и Иисус Христос, Который хотел, чтобы все люди познали Истинного Бога... Поэтому вы все должны познать, как стать богами и научиться восходить тем путем, которым восходили все боги. Так восходите от малого к большому, от благодати к благодати, от славы к славе, пока не воссядете в славе, как все те, кто ныне восседают на троне вечной силы»[165]. Подобные высказывания можно услышать и от других мормонских «пророков». Для них Господь Иисус Христос – не Второе Лицо Пресвятой Троицы, единосущный Богу Отцу, а один из богов, наравне с ангелом Денницей и прочими духами! Бог мормонов ограниченный и не единственный.

Мы же верим, что Истинный Бог не только главный среди якобы подобных Ему, но что Он единственный Бог, Которому нет подобного. Только один Бог – всемогущий и вечный Творец; все остальные творения – все равно что малые числа по сравнению с бесконечным.

Трагичным для современного общества является то, что при всем своем научном и технологическом прогрессе в духовном плане человечество дичает и все больше поддается духу гордыни, при котором безумные идеи о раскрытии своего божества встречают все большее сочувствие. По словам Апостола Павла, отличительным свойством последнего врага христианства, антихриста, будет его непомерная гордыня. Это будет человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога (2 Фес. 2, 3-4). Его безумное притязание на божество не потому ли будет одобрительно встречено современным ему обществом, что оно само будет насквозь отравлено идеей обожествления человека?

Следует обратить внимание на то, что все учения, возвеличивающие человека за счет умаления Творца, родственны между собой в том, что они оккультного происхождения. В отдельных пунктах они, конечно, расходятся. Например, древний языческий политеизм с его магией и мистериями, а также современное мормонство, продиктованное «духами», вводят множество богов.

Теософские учения, индуизм, буддизм и современное движение «Новый век», проповедуют пантеизм. Отрицая личного Бога Творца, они учат, что природа и есть Бог. Конечно, пантеистический бог – это вовсе не Бог, а естество, которому приписываются некоторые божественные свойства – вечность, вездесущие, разумность и своеобразная справедливость. Строго говоря, пантеизм – это облагороженный атеизм.

К третьей группе учений принадлежат древние пифагорейцы, гностики, неоплатоники и ряд последующих философских школ, как, например, Якоба Беме, Шопенгауэра, Сведенборга, Парацельса, Шеллинга и др. Известно, что гностические секты были особенно активными в первые три века христианства и представляли собой большую помеху для Церкви. Учения этой группы вводят между богом-Абсолютом и дольним миром разные посредствующие (промежуточные) существа. У одних – это Демиург, у других – Логос или София, у третьих – «мировая душа», «женственное начало» и т. д. Эти учения крайне запутанны и противоречивы в деталях, но общий у них принцип эманации, или истечения. Низшие божества, «зоны», истекают из высших, наподобие ступенчатых водопадов, начиная с трансцендентного Абсолюта, Высшего Начала, или Первоисточника, и кончая физическим миром. У некоторых гностиков число посредников между Великим Непознаваемым и материальным миром достигало тридцати двух, у других же ограничивалось одним или двумя.

Опять же бог-Абсолют этих учений – не истинный Бог, потому что, выделяя из себя низшие существа, он изменяется и сам подчинен закону необходимости. Кроме того, наделяя своих эонов божественными свойствами, как, например, творчеством и властью управления миром, гностики ограничивают своего Абсолюта. Таким образом, у них различие между Творцом и тварью стирается.

Между прочим, соблазн перебросить мост между Творцом и тварью несколько задел и русское богословие, благодаря философу Владимиру Соловьеву. Целый ряд религиозных мыслителей, увлеченных его идеями (священник Павел Флоренский, протоиерей Сергий Булгаков, профессор Николай Бердяев и некоторые богословы Парижского богословского института), развивали идеи о Софии, мировой душе и «женственном начале в Боге» в гностическом духе[166].

Профессор А.В. Карташев по поводу влияния В. Соловьева на русскую религиозную мысль пишет следующее: «Мистический конь, на котором Соловьев перелетает через страшный зев пропасти между Богом и миром, это издавна заброшенная и полузабытая София. Повторяя тысячелетнедревние попытки и эллинской философии, и раввинской каббалы, и бурной гностической фантастики как-то иллюзорно заполнить пропасть между Творцом и тварями, Соловьев избирает для этого... Софию и этим надолго заражает по инерции наших религиозно-философствующих мыслителей и поэтов... Никакой постепенностью, никакими мостами из эонов невозможно перекрыть онтологического прорыва между двумя полярностями [Богом и миром]... Никакими crescendo-diminuendo от твари к Творцу et vice versa не создать сплошной непрерывности, и в любую из миллиметрических щелей проваливается, как в бездну, все построение». (Статья к 1500-летию Халкидонского Собора.)

О «Смысле любви» В. Соловьева профессор протоиерей Георгий Флоровский комментировал: «Это какой-то жуткий оккультный проект воссоединения человечества с Богом через разнополую любовь» («Пути русского богословия»).

Отмежевываясь от всех попыток перебросить мост между бесконечным и конечным, Православная Церковь не признает ни каких-либо самостоятельных божеств, ни эманации из Первоисточника, ни посредников между Богом и тварью.

Она учит, что первоначально ничего не существовало – ни духовного, ни материального мира, ни времени, ни пространства, но существовал лишь Единый неизменяемый и всесовершенный Бог – Отец, Сын и Святой Дух – Троица Единосущная и Нераздельная.

Когда Богу стало угодно, Он создал сначала великий духовный мир, который населил разумными духами, именуемыми Ангелами, потом – наш видимый, материальный, мир. Причем для создания того и другого Он не пользовался никаким веществом, которого не было, но все создал из ничего – одним действием Своей всемогущей воли. Ничто не принуждало Его творить: Он создал тогда и так, как было угодно Его воле. Итак, Бог – это единственный Источник бытия всего видимого и невидимого. Ангелы и человеческие души не вечны, а бессмертны, и не по своему естеству, а по воле Божией. Только Бог вечен и бессмертен по Своей сущности.

«Бог всегда был, есть и будет, или, лучше сказать, всегда есть, – объясняет святитель Григорий Богослов, – ибо слова был и будет означают деления времени и свойственны преходящему естеству. А Сущий – всегда. И этим именем Он именует Себя... потому что сосредоточивает в Себе самом всецелое бытие, которое не начинается и не прекратится. Он – как некое море сущности, неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве».

Между Божией бесконечной и всесовершенной сущностью и всем остальным существует качественная бездна, которая не допускает никакого посредника. Между Богом и миром не может быть ничего среднего, как нет ничего среднего между логической единицей и логическим нулем.

Но, будучи бесконечным и всесовершенным, Бог не далек от мира, как некоторые думают, будто Он обитает где-то далеко за пределами пространства. Напротив, Он все обнимает и все проникает Собой, Он всюду одновременно присутствует, но при этом Он, как чистейший Дух, ни с чем не смешивается и к Нему ничто не дотрагивается.

О Боге надо говорить всегда с большим благоговением и сдержанностью, потому что Он в Своем существе непостижим. Только слабыми намеками мы можем пытаться описать Того, Кого мы называем этим таинственным именем. «Желая богословствовать, – наставляет преподобный Максим Исповедник, – не покушайся постичь Бога в Его существе, потому что это непостижимо не только человеческому, но и никакому другому разуму. Размышляй же по возможности об Его свойствах: вечности, беспредельности, непостижимости, благости, премудрости и всемогущей силе, направляющей все и всех праведно судящей. Ведь среди людей уже тот великий богослов, кто хотя бы немного познает эти свойства Божии».

Иногда человек, забывая величие Бога, начинает сравнивать себя с подобными себе людьми или с неразумными тварями, и тогда он начинает мнить о своем величии. В таком случае полезно ему посмотреть на звездное небо и мысленно увидеть себя из глубины пространства. Где-то в безбрежном море космоса затеряна малюсенькая световая точка – галактика, именуемая Млечным Путем. На краю этой галактики среди биллионов других звезд прячется наша солнечная система, которую не разглядишь с помощью даже самого мощного телескопа. А одной из самых маленьких планет этой системы является планета Земля. И вот на ее поверхности суетятся какие-то вирусы, однодневные твари – мы с вами! Если так ничтожны мы в сравнении с Вселенной, то что такое мы в сравнении с Тем, Кто создал ее одним Своим словом?

И не знаешь, чему больше удивляться: величию ли Божию или тому, что при всей Своей беспредельности Он помнит и заботится о каждом из нас! Он не только видит каждого из нас, но знает в совершенстве и все, что в нас, – наши сокровенные мысли, чувства и намерения; и все это Он знает лучше нас самих. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его... (Евр. 4, 13). Ведая наши нужды и немощи, Он печется о нас, как самая заботливая и любящая мать, и при этом управляет всей необъятной Вселенной – всем видимым и невидимым. Он направляет ко благу и жизнь каждого сотворенного Им существа. Если бы мы все следовали воле Божией, то у нас на земле были бы рай и блаженство.

Но вместо этого мы видим совсем другое. В чем причина бедствий человечества? Согласно Библии – в горделивом желании наших прародителей стать богами. Это древний змий-диавол, сам спадший с Неба за свою гордость, внушил им, что, вкушая запрещенный плод, они не умрут, но будут, как боги (Быт. 3, 5). Но почему наши прародители поверили такому дерзкому предложению? Очевидно, потому, что оно звучало правдоподобным. Ложь действенна больше всего, если примешать к ней крупицу истины.

Первозданный человек сознавал, что он наделен чем-то великим, что возвышает его над прочими неразумными тварями. Этим нечто великим была печать образа и подобия Божия, которую Творец наложил на бессмертную душу человека. Эта-то печать богоподобия открывала человеку путь к познанию тайн бытия и творчеству, влекла его к идеальному и бесконечному, делала его способным бескорыстно любить, влекла его к общению с Богом, сделала его царем над природой. По плану Божию, человек, работая над собой и развивая свои духовные способности, должен был совершенствоваться. Бог поставил перед человеком высокую цель уподобления Его совершенствам, к которой он должен был восходить под Его руководством и с Его помощью.

Ложь диавола состояла в том, что человек простым желанием, одним смелым скачком, помимо и даже вопреки Богу, якобы мог достичь состояния божества; мог без всякого волевого усилия и работы над собой достичь всех знаний и совершенства. Вместо же этого обманутый человек своим дерзким поступком не только не достиг того состояния, которое обещал ему искуситель, но низвергся в ужасную бездну греха и, таким образом, потерял даже то, чем раньше обладал. Из владыки над природой он стал жалкой игрушкой собственных страстей. Свое поврежденное грехом состояние Адам и Ева передали своим потомкам. Апостол Павел так изображает нравственное убожество: «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7, 24, 19).

Богу следовало бы уничтожить человека за его дерзость или просто отвергнуть его и предоставить произволу слепых и разрушительных сил природы. Но Бог так же велик в Своей милости, как в Своем творческом всемогуществе! Вместо того чтобы отвергнуть человека, Он Сам в Лице Своего Единородного Сына с престола Своей неприступной славы сошел в нашу долину скорбей и мрака.

Придя к нам, Он не только научил нас правильно верить и праведно жить, но воспринял нашу человеческую природу. Через это дивное и непостижимое соединение Своей Божественной природы с нашим человечеством Бог влил в наше дряхлое естество свежие нравственные силы, благодаря которым восхождение к Богу стало для нас реальной возможностью. Без чуда Воплощения евангельское учение осталось бы недосягаемым идеалом.

Действительно, и в ветхозаветное время люди имели много здравых понятий о добре и зле, многие имели возвышенные представления о Боге, но были бессильны нравственно совершенствоваться. Всем была необходима Божия помощь, и Господь Иисус Христос эту помощь нам принес. Ту непроходимую пропасть между Богом и тварью, которую никто не мог перейти, перешел Господь Иисус Христос Своим Вочеловечением. Он стал как бы мостом между трансцендентным и конечным, между Творцом и тварью! Он принял нас в общение с Собой. Не своими усилиями, а именно благодаря Христу мы соделались причастниками Божеского естества... (2 Пет. 1, 4).

Таким образом, обожествление человека – это неосуществимая мечта и ужасный соблазн, когда человек сам пытается достичь его. Всякая попытка самочинно перескочить бездну между землей и Небом неизбежно низвергает на дно ада, куда ниспал гордый ангел Денница. Если же человек покаянно и смиренно обращается ко Христу, тогда, держась за Его руку, он может начать духовно восходить к Богу.

Соединение со Христом, приобщение к Его Божественной природе – это не отвлеченная теория, а реальность, которая осуществляется в Таинстве Причащения. Трагично, что инославный мир, который так много говорит о духовном возрождении, не понимает цели Воплощения Христова. Ведь для того и воплотился Христос, чтобы нас соединить с Собой. Действительно, научить нас или дать нам добрый пример мог или Ангел, или кто-нибудь из пророков. Христос воплотился именно потому, что только через соединение с Ним возможно истинное возрождение и приближение к Богу: никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6).

Поэтому Господь учил: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день... Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6, 53-56). В беседе о виноградной лозе Христос объясняет, как важно соединение с Ним: «...Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь Лоза, а вы – ветви. Кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 4-6).

В духовном и физическом возрождении человека заключается цель Воплощения Сына Божия. Духовное обновление, начатое в этой жизни, завершится физическим восстановлением человека в День Всеобщего Воскресения мертвых. Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их (Мф. 13, 43). Апостол Иоанн Богослов писал об этом несколько загадочно: «Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему (Христу), потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3, 2).

Итак, мы еще не способны полностью постичь всю высоту призвания, к которому влечет нас милостивый Творец. Важно помнить, однако, что совершенствование возможно только под руководством и с помощью Господа Иисуса Христа. Только Он может обновить наше поврежденное состояние, только Он может влить в нас необходимые духовные силы, только Он, соединяя нас с Собой, обожествляет. Без Него же – мы ничто, прах и пепел, как и прочие неразумные твари. Стать же богом без Бога – это безумная мечта и диавольская ложь!

Поэтому, сознавая свою греховность, покаянно обратимся к нашему духовному Врачу, Господу Иисусу Христу. Будем смиренно и послушно идти указанным Им путем, помня, что кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится (Мф. 23, 12).

 

Назад к списку